Любовь по-санкюлотски

Этот несколько любопытный образ вызвал овацию слушателей. Члены клуба, прекрасно знавшие, куда следовало сунуть руку, аплодировали «красной амазонке».

Раздувая ноздри, Теруань продолжала:

– Последний камень застенков Бастилии был принесен в Сенат, и господин Камю, поместив его в архив, каждый день с восхищением глядит на него; то место, где стояла Бастилия, свободно. У пяти тысяч рабочих нет работы. Чего же мы ждем, знаменитые кордельеры, лучшие люди округов, патриоты-республиканцы, римляне, слушающие сейчас меня?! Скорее откройте подписку по сбору средств на строительство дворца Национального собрания на том месте, где стояла Бастилия!

Франция немедленно последует за вами, она ждет только сигнала. Пригласите самых лучших рабочих, самых знаменитых художников, объявите конкурс среди архитекторов, рубите ливанские кедры, сосны с горы Ида!..

– Рубить, рубить! – вскричали кордельеры, пожиравшие глазами прелести Теруань и готовые разорвать на куски одежду, которая скрывала от их взоров столь очевидные прелести выступавшей перед ними дамы.

Теруань, не догадываясь о том, что своим видом вносит смятение в умы слушателей, продолжала:

– Ах, если бы камни могли двигаться сами, но не для того, чтобы были возведены стены Тебессы55, а для того, чтобы создать храм Свободы! А чтобы украсить это здание, мы должны пожертвовать на это все наше золото и все драгоценные камни. И я первая подаю пример этому!

– Если будет нужно, мы пойдем за вами даже голыми! – воскликнул один кордельер.

– Браво! – поддержал его весь клуб.

– И гражданка – тоже! – добавил один из членов клуба с налитым кровью лицом.

Теруань не подозревала, к чему могла привести ее речь. Полная достоинства, она сказала:

– Вам было сказано: французы похожи на евреев тем, что они склонны к идолопоклонству. Пошлость ощущается чувствами: ей нужны внешние признаки, к которым привязывается ее культ. Отведите же взгляды ваши от павильона Флоры, от колоннады Лувра и взгляните на прекрасную церковь Святого Петра в Риме и Святого Павла в Лондоне. Истинный храм Вечности, единственно достойный ее, – это храм, где была провозглашена Декларация прав человека!

Утверждение по меньшей мере любопытное! Но кордельеры этого даже и не заметили, ибо все до единого были заняты тем, что мысленно раздевали бывшую куртизанку, про любовные похождения которой им было прекрасно известно.

Дрожащим от напряжения голосом, брызжа слюной, Теруань закончила свою речь такими словами:

– Французы в Национальном собрании провозгласили права человека и гражданина; это, несомненно, было зрелищем, на которое Высшее Существо смотрело с пониманием.

Вот те почести и восхваления, слушать которые ему намного приятнее, чем верхние и нижние октавы хоров, исполняющих псалмы Kyrie Eleison или же Salvum fac reginem…

Это неожиданное заключение было встречено бурными аплодисментами. Придя в необычайное возбуждение, члены «Клуба кордельеров» все до одного пожелали обнять прекрасного оратора. Теруань целовали, гладили и ласкали «как стая псов во время гона». Затем было принято решение, в котором Клуб заявил о своей поддержке внесенного гражданкой предложения. Дантон и Камилл Демулен, побившись об заклад, стали писать обращение к округам Парижа и департаментам.

Теруань вернулась домой счастливая…

Однако удовлетворение ее было недолгим. Утром следующего дня пресса взялась открыть кордельерам глаза на истинное положение дел. «Этот проект просто смешон, – писали газеты. – В то время как королевство пребывает в крайней нищете, о возведении какого бы то ни было храма не может быть и речи. Эти деньги лучше использовать на то, чтобы помочь обездоленным. Мадемуазель Теруань – всего лишь тщеславная куртизанка, желающая прославиться, а патриоты, проголосовавшие за ее предложение, стали жертвами ее обаяния».

Члены «Клуба кордельеров» повесили носы. Поддавшись очарованию сексуальной внешности прекрасной люксембуржки, они все оказались в очень незавидном положении.

Собравшись на срочное заседание, они приняли один довольно запутанный документ, который призван был удовлетворить всех. И в том числе их самих. Вот он:

«Собрание, заслушав председателя, предложившего выразить благодарность этой прекрасной гражданке за ее предложение, отмечает, что канон Совета в Маконе однозначно признал, что у женщин, так же как и у мужчин, есть душа и разум, и нельзя запрещать им так хорошо их использовать, как это делает мадемуазель Теруань, и что все, кто принадлежит к ее полу, всегда вольны предлагать то, что им кажется полезным для родины. Что же касается государственных дел, то, поскольку мадемуазель Теруань была допущена в окружное собрание только с правом совещательного голоса, Собрание было некомпетентно для того, чтобы принимать решение; и посему голосование считается недействительным».

Кому-то покажется забавным или даже смешным то, что патриоты ссылались на религиозный документ для того, чтобы доказать, что женщины имели право делать Революцию. Но время тогда было такое, что это являлось отнюдь не единственным противоречием…

Обозленная этой неудачей, Теруань решила доказать этим насмешливым патриотам, а заодно и всем роялистам, нападавшим на нее в своих газетенках, что с ней необходимо считаться.

И она стала любовницей Дантона, Камилла Демулена, Варнава, Популюса, Мирабо, а также значительного числа других депутатов Законодательного собрания.

Именно таким, свойственным только ей способом она захотела доказать всем, что была настоящей санкюлоткой…

Глава 5

Любовь к женщинам заставляет поэта Фабра д’Эглантина совершать революционные поступки

В начале Революции в Париже проживал один автор-актер, которого мотовство довело до нищеты. Звали его Филипп-Франсуа Назер-Фабр, но он взял псевдоним Фабр д’Эглантин56. Много лет он колесил по дорогам Европы с труппой актеров, играя пьесы, которые были написаны им самим, распевая хвалебные оды попадавшимся навстречу принцам для того, чтобы заработать на этом несколько экю, сочиняя на ходу песенки и, что в его жизни было самым главным, периодически затаскивая актрис в свою постель.

В Страсбурге он женился на Николь Годен; в Тионвиле был арестован за неуплату долгов; в Льеже получил пять экю за «хвалебное слово Гретри»; в Женеве стал любовником одной пылкой горожанки, которая организовывала у себя разгульные вечеринки; в Маастрихте, наконец, он сочинил прекрасный романс, первые строки которого и поныне знают все французы, поскольку этот романс начинался так: «Струится дождь, пастушка…»

В конце 1781 года он поселился на улице Театр-Франсе неподалеку от здания «Клуба кордельеров». Любовницей его в то время была очаровательная актриса Мария-Елизавета Жоли, из-за которой он за год до того бросил жену.

Эта связь ничуть не мешала ему, однако, поддерживать более чем дружеские отношения с некоторыми актрисами и служанками, на которых он и изводил те скромные суммы, которые соизволял выделять ему маркиз Ксименес за переписывание документов…

Но поэту хотелось менять любовниц ежедневно, и, «вероятно, из чисто гуманных побуждений, – как отмечал один историк, – предоставить право всем французским женщинам испытать благотворное действие его неистощимой и постоянно действующей мужской силы»…

«Фабр д’Эглантин, – метко отмечал господин де Френилли, – не мог пропустить ни одной женщины, не подумав при этом, что будущее еще прекрасней»57.

Как-то вечером он решил заставить молить о пощаде сразу нескольких актрис «Комеди-Франсез», для которых он был «переменным любовником». Подвиг этот имел забавные последствия.