Еще один день

Было это полтора года назад. С тех пор, как Татьяна уволилась из «Северной звезды». Ее отъезд был для него полной неожиданностью. Обидело то, что она даже не сообщила ему об этом. Иногда он встречал знакомую фамилию в областной молодежной газете, но так как держал эту газету в руках от случая к случаю, кем там работает Татьяна, как складывается у нее жизнь, не представлял даже смутно. Не раз давал себе слово зайти в редакцию, чтобы хоть мельком встретиться с Таней взглядом, но так и не зашел. Убедил себя в том, что, если она уехала не попрощавшись, значит, решила, что так будет лучше. Но сейчас все, что, казалось бы, ушло навсегда, снова нахлынуло на него. Он смотрел на нее и чувствовал, как теплая волна накатывается на сердце.

– Год и четыре месяца, – ответила Таня, бросив на него быстрый взгляд.

– Целую вечность, – произнес Остудин, опустив глаза.

– А мне показалось, что все это пролетело как один день, – легко сказала Таня, и он понял, что она тоже рада встрече с ним.

Таня резко отвернулась, заглядывая в открытую дверь кабины пилотов, каштановая прядь волос выбилась из-под ее собольей шапки, и Остудина обдало еле уловимым ароматом духов. Он сразу вспомнил этот аромат, и ему вдруг неодолимо захотелось поцеловать ее волосы. Но в этот момент он столкнулся взглядом со старшим лейтенантом, который то и дело приподнимал левую, перебинтованную руку правой. Очевидно, она доставляла ему серьезную боль. «Насколько же все-таки мерзок человек, – подумал о себе Остудин, глядя на старшего лейтенанта. – У меня должен стоять комок в горле, а я думаю о женщине».

Однако он все же прикоснулся к ее пряди. Он вытянул шею, стараясь увидеть, что делают в кабине пилоты, и Танины волосы упали на его лицо. Остудина обдало жаром, но она тут же поставила его на место.

– Ты становишься сентиментальным, Роман, – не поворачивая головы, тихо произнесла Таня. – Нельзя дважды войти в один и тот же поток.

Пилоты начали заводить самолет. Мотор несколько раз чихнул и заревел так, что корпус машины стала бить легкая дрожь. Скрипнув тормозами, самолет покатил со своей стоянки, надсадно погудел, остановившись у края взлетной полосы, и вдруг легко, словно стрекоза, заскользил по бетону, оторвался от него, и Остудин увидел в иллюминатор проплывающую под собой землю.

Снег уже почти стаял. Лишь в ложбинках и березовых колках виднелись большие белые пятна. На черных полях, отражая утреннее мартовское солнце, кое-где блестели замерзшие лужи. В областном центре была весна, а в Таежном ею пока и не пахло, и геологи по зимникам вывозили на буровые последние грузы. Глядя вниз, Остудин невольно вернулся мыслями к своей экспедиции.

Когда пилоты перевели машину на крейсерский режим и в самолете стало потише, Таня, повернувшись к нему, спросила:

– Мы можем поговорить о деле?

Лицо Остудина сразу стало унылым. «Так вот зачем она полетела ко мне в экспедицию, – подумал он. – Она осталась такой же неуемной, как и раньше».

– Давай о чем-нибудь другом. – Остудин напряженно улыбнулся. – Сегодня мне меньше всего хочется говорить о делах.

– И все-таки я спрошу, – упрямо произнесла Таня. – Что означает для тебя скважина, которую вы сейчас бурите на Кедровой площади?

– Протест против всего, что не дает нам нормально жить и работать, – с явной неохотой ответил Остудин. – Если бы нам не мешали, мы бы открыли там нефть еще год назад.

– Ты уверен, что вы ее откроете? – спросила она.

– Как в том, что ты сидишь рядом со мной.

– На чем основывается эта уверенность? – Тане хотелось дойти до сути ответа.

– На исследованиях геофизиков, на первой пробуренной там скважине, которую нам загубили. На нашем чутье охотников за нефтью, наконец. Тебя это устраивает?

– Да. А когда будут испытания?

– Они уже идут. А теперь могу спросить я?

– Конечно! – Она сняла тяжелую шапку и мотнула головой, отчего ее волосы рассыпались по плечам.

– Как у тебя твои домашние дела? Все улеглось?

– Относительно. – Таня опустила голову и, покрутив носком сапога, стала нарочито внимательно рассматривать свои ноги. – Если бы не Андрей, мне было бы невероятно трудно…

У Остудина неприятно заскребло на сердце. Он никогда не видел Андрея, но с тех пор, как узнал Таню, все время ревновал ее к нему. Хотя не имел на это никакого права. Поэтому тут же спросил себя: а чего ты хотел? Чтобы она жила одна, и ты мог приезжать к ней, когда тебе вздумается? Нет, семья всегда была основой России. Покуда будет семья, до тех пор будем существовать и мы…

Старший лейтенант опять попытался найти для раненой руки более удобное место, но это причинило ему такую боль, что он, побелев, невольно скорчился и застонал сквозь зубы.

– Вам помочь? – сразу встрепенувшись, потянулась к нему Таня.

– Не обращайте внимания, это сейчас пройдет, – ответил он, подняв на нее искаженное болью лицо.

Остудин открыл портфель и достал бутылку коньяка. Он всегда брал его с собой в дорогу. Коньяк помогал легче переносить утомительные многочасовые перелеты на таких самолетах, как Ан-2. Этому научил его главный геолог Еланцев. Однако у Остудина не оказалось стакана, а к пилотам идти не хотелось. Таня увидела растерянность на его лице. Но замешательство длилось несколько мгновений. Вслед за бутылкой Остудин извлек из портфеля насессер, вытащил из него алюминиевый стаканчик, в котором разводят мыльную пену для бритья, и протянул старшему лейтенанту.

– Держите, он чистый, – сказал Остудин и, когда старший лейтенант взял стаканчик в руку, открыл бутылку.

Остудин понимал, что коньяк не лучшее лекарство от раны, но ничего другого у него не было. Он налил коньяк в стаканчик, и старший лейтенант, запрокинув голову, залпом выпил его. Закуски не было. Таня поняла это по лицу Остудина, поэтому достала из своей сумочки шоколадку, которую на всякий случай всегда брала в дорогу, разломила ее пополам и отдала половинку старшему лейтенанту. Остудин опять наполнил стаканчик коньяком и вернул его раненому.

– Пейте, – сказал он. – Это должно помочь.

Старший лейтенант закрыл глаза и снова опрокинул коньяк в рот. Вытер мокрые губы тыльной стороной ладони и протянул стаканчик.

– Саша был вашим другом? – спросил Остудин, видя, что с лица старшего лейтенанта начинает исчезать пугающая белизна.

– Он прикрывал нас, когда я вел ребят на прорыв.

– Так это вас зацепило там? – Остудин показал глазами на раненую руку.

Старший лейтенант молча кивнул.

– Может, выпьете еще? – Остудин протянул ему бутылку.

– Нет, хватит, – решительно мотнул головой офицер.

Таня, внимательно слушавшая разговор, перевела взгляд на ящик и сразу изменилась в лице. Она не могла понять, как не подумала об этом раньше. Ведь она чуть не запнулась об него, заходя в самолет. Очевидно, произошло это потому, что ей часто приходилось летать в самолетах и вертолетах геологов. А они постоянно возят в них то какие-нибудь железяки, то ящики с оборудованием. Но спрашивать, что или, вернее, кто там находится, не стала. Ей казалось, что Остудин должен сам сказать об этом. Однако он сидел, уставившись, словно изваяние, в одну точку. Работа, все личные переживания были сейчас за границами его сознания. «Что я скажу Кузьмину? – уже в который раз думал он. – Ведь недаром еще древние говорили: не дай бог родителям увидеть смерть своих детей». Он посмотрел на ящик и перевел глаза на потрясенную Таню.

– Кто в этом гробу? – едва выговаривая слова, спросила она, и Остудин заметил, как расширились ее темные зрачки.

– Сын моего заместителя Саша Кузьмин. Ты его знала?

Зов Севера

Начальником Таежной нефтеразведочной экспедиции Роман Иванович Остудин стал два года назад. До этого работал начальником цеха бурения на одном из нефтяных промыслов Поволжья и о Сибири знал только понаслышке. Его жена Нина была учительницей английского языка, и занимаемое положение вполне устраивало обоих. Им казалось, что оторвать их от родной земли невозможно, настолько они приросли к ней. Но когда в Сибири стали открывать одно месторождение нефти за другим и конторы бурения начали расти там как грибы, в таежные дебри хлынули буровики со всех концов страны. Из Поволжья на берега Оби поехали целые бригады. Бродяжий зуд задел и Остудина. Но ему не хотелось заниматься эксплуатационным бурением. Он всегда считал его вторичным, ведь промысловики идут по пятам геологов. Остудин был честолюбив и самоуверен.