Тяжкое золото

Удивились оба, увидев в такой глухомани поезд. Если прицепные вагоны для перевозки пассажиров были обшиты строганым деревом, схожие, что приходилось видеть на Большой земле, то паровоз вызвал у них истинное изумление. Эта железная махина на колёсах грохотала мощью, шипела паром, пронзительно свистела, если подавала сигнал. Приметной особенностью на паровозе являлись крупные иностранные буквы, читаемые как: «Керр Стюарт».

– Смотри-ка, а паровоз-то, наверняк, заграничный будет. Вишь, на нём буквы-то ненашенские, – изумился Брагин.

– Приходилось видеть такие буквы где-то мне, ручаюсь, это немецкие или английские, знамо, машина явно заграничная, – поддакнул Рябов. – Это ж надо в тайгу глухую притащить этакое, – поднял указательный палец вверх, давая понять значимость увиденного чуда.

Сели Рябов и Брагин на поезд, и покатил он их в обжитую людьми таёжную глухомань, глядели непрестанно чрез окна вагонные, дивились красоте проплывающих гольцов и речушек, разглядывали застройки приисков Николаевского, Андреевского, Прокопьевского и многих других, копры шахтовые и терриконики, видневшиеся в долине Бодайбинки. Так и ехали друзья с нескрываемым интересом, пока поезд шёл до прииска Надеждинского.

Встретили их приветливо, рассказали, что на золотых приисках работают люди, чуть ли ни с нескольких десятков губерний, есть школы, больницы, мол, заработки хорошие и будут зависеть от их выработки и усердия, жильём обеспечат, оденут, накормят, лишь бы работали во благо «Лензото».

Тут же узнали – заправляет всеми золотопромышленными промыслами некий главный управляющий Белозёров Иннокентий Николаевич, что это добрейшей души человек и всегда заботится о благе наёмных подопечных. А подопечных в «Лензото», точнее рабочих, насчитывалось к тому времени около восьми тысяч человек. И все они, не покладая рук, трудятся и получают неплохие деньги, имеют хорошие заработки. Так обрисовал соблазнительную перспективу служащий, заполнявший на людей положенные формуляры.

Услышанная радужная картина пришлась по душе и Рябову, и Брагину, а посему, не вдаваясь в дальнейшие расспросы, сразу дали согласие на своё оформление.

Некий начальник со странной фамилией Теппан распорядился направить их на прииск Мариинский. Оба приметили: властный и строгий – все указания Теппана исполнялись здесь беспрекословно. Служащий главной промысловой конторы со смешной фамилией Цыбулька взял у обоих паспорта, выписал потребные данные и, не вернув документы, положил их в свой стол.

– А паспорта? – поинтересовался Рябов.

– Они вам не понадобятся, а у нас целее будут, возвращаем, когда люди увольняются, – как бы нараспев и улыбаясь, ответил чиновник.

– Как? Это ж наши личные документы! – с удивлением возмутились оба.

– Что вы так встрепенулись, чего пугаетесь? Вас, наёмных, тут знаете сколько, ого! А посему номера вам присвоим, а паспорта по всем рабочим мы уж аккуратно храним здесь, – Цыбулька указал рукой в сторону большого шкафа.

– Это же какой такой знак номерной? Мы ж не арестанты сосланные, – удивился Рябов, заёрзал на стуле, не зная, как поступить в таком деле.

– Успокойтесь, номера – это чтоб проще учёт вести, кто есть кто. Короче, с сегодняшнего дня вы оформлены, сейчас распорядимся, и вас доставят до места. Поедете лошадьми на телегах до Весеннего в сопровождении исправника Овчинина. Как прибудете, получите всё необходимое и приступите к работе. Всё у вас будет хо-ро-шо, – успокоил Цыбулька, сделав ударение на каждое «о» в слове хорошо, после чего деловито захлопнул свою конторскую книгу. – Идите во двор, вас там уже ждут.

Исправник на улице проверил весь прибывший народ по списку, и Рябов с Брагиным в составе вольнонаёмных людей, отправились в путь.

Пока телеги катили колёса по грунтовой дороге до прииска Весеннего, наши герои разглядывали встречающиеся на пути не особо привлекательные посёлки приисков Феодосиевского, Тихонова, Каменистого. На кратковременных остановках больше связанных с тем, чтобы справить нужду, Овчинин не позволял никому отходить далеко от обоза и подолгу стоять без дела, предупреждал: если опоздают к назначенному времени, то это станется нарушением, которое не очень-то понравится начальству.

– Это ещё вам подвезло, подводами добираетесь. Обычно вновь наёмные своим ходом с манатками до мест назначения шагают. А тут, значит, с вас за это в счёт будущего заработка и высчитают, это уж непременно, – высказался на одной из остановок Овчинин.

«Ну и чёрт с ними, пущай исчисляют, деньги-то вроде как толковые обещают, так и за доставку откинуть не жалко», – подумалось тогда Рябову. Предвкушение хорошего заработка у него было велико, оно отражалось на лице, душа же пребывала в нетерпении.

Обоз наконец-то прибыл в рабочий посёлок прииска Весенний. Высадились у конторы прииска. Исправник подал команду рассаживаться на другие подводы, уже поджидавшие свежую рабочую силу.

Подводы тронулись. Ехали долго, но лошади смиренно тащили телеги и, похоже, не обращали внимания на удары кнутов, иногда прилетавшие на крутые бока от кучеров. Если вначале мужик, управлявший лошадью, был словоохотливым, то поменявшийся на Весеннем возчик попался нашим героям угрюмый. Всю дорогу молчал, иногда недовольно бурчал себе под нос и в бороду, не отвечал на вопросы попутчиков, и сам ничего не спрашивал. Завербованные же люди, трясясь в дороге на телеге, иной раз меж собой перекидывались словами, вели беседу.

Доехали до прииска Мариинского.

По прибытии, поселили Рябова и Брагина в большой и ветхой казарме, где проживало немалое число людей.

Приисков в «Лензото» было много. Самые крупные по масштабам добычи и численности рабочих располагались в долине Бодайбинки. Обширные работы велись и в долинах речек Ныгри, Хомолхо и Ваче. Имелись прииски и в более дальней тайге с иными речками и ключами.

Прииск Мариинский же считался небольшим. В посёлке несколько построек: жилой дом для горного надзора, конторка прииска, конный двор, два небольших склада, кузня, лавка, торговавшая продуктами и спиртом, кухня с ледником для хранения мяса и рыбы, и две казармы, многими именуемые бараками, для проживания рабочих. Жили в них люди вперемежку: и холостые и женатые, средь взрослых ютились и ребятишки.

Перешагнув порог казармы, Рябов и Брагин тут же вдохнули смрад вони, сырости и устоявшегося пота. Грязь была всюду: на прогнивших полах и серых стенах. Закоптелый потолок подпирали несколько стоек из не толстой лиственницы. На деревянных нарах лежали матрацы и одеяла, от времени потерявшие свой приличный вид. Подушки, больше похожие на кульки набитые тряпками, перештопаны по нескольку раз. Огромная печь стояла посередь казармы, вокруг которой устроены осиновые жерди для сушки робы и обуви, дополнительно для развешивания одежды вдоль стен наколочены в два ряда гвозди. На печи стояло множество кастрюль и чайников, в них рабочие кипятили воду, подогревали чай, варили еду.

Не ожидали друзья увидеть убогое горняцкое бытие, а посему весьма разуверились.

– Вот это клоповник! Чую, попали мы с тобой, Рябой, в глубокую задницу… – Рябов почесал затылок, окидывая взглядом пристанище.

– Ни фига себе! Это и есть хвалёное жильё?

– Выходит так, другой хаты я не зырю, – продолжал удивляться Рябов, осматривая приисковое жилище.

– Ничем не лучше тюряги, – подавленно заключил Брагин.

Вот и состоялось первое знакомство с прииском. А дальше познали и всю «сладость» жизни Ленских горняков. И не только познали, но и за короткое время нахлебались ею вдоволь, «по самые ноздри» – так оценивали они тяжесть своего бытия.

Казармы таковыми были на всех приисках и представляли собой примитивные бараки, в них и коротали своё жалкое существование рабочие промыслов. Не особо-то постройки годились для проживания в летнее время, не говоря уж о зиме. От постоянных стирок белья полы в казарме намокали, обрастали плесенью, всюду витал запах гнили. К тому же вынужденная сушка мокрой одежды и обуви проживавших людей добавляли влажность и стойкий запах пота.