Страница 15 из 26
– Я пойду с ней, – вздохнула Альберта. – Лучше не оставлять девочку в комнате одну. Что, если она возьмет твои ножницы или иголки…
Через пару минут она за руку увела внучку из комнаты. Муж проводил ее умиленным взглядом: Альберта поправилась, ее живот округлился, груди отяжелели. Сидони заварила чай. Она знала, что этот отцовский упрек – не последний.
И не ошиблась.
– Голгофа! Все это не так уж просто! – проворчал Шамплен.
– Нет, папа, наоборот – все очень просто, – возразила Жасент. – Когда мы разыскали Анатали, то очень обрадовались – все, включая тебя. И пока продолжались праздники, никто в нашей семье не задумывался о будущем. Да, согласна, рассказать всем, что Анатали – твоя внучка, это все равно что признать, что Эмма согрешила, будучи пятнадцатилетней. И что с того? Люди поговорят и забудут, один скандал быстро вытесняет другой.
– Может, и так, дочка, но на моей памяти о семье Клутье судачили чаще, чем хотелось бы!
– Только в Сен-Приме, папа, – иронично отозвалась Сидони.
Жасент кивнула, соглашаясь. Она хотела поддержать сестру улыбкой, но та с отстраненным видом смотрела в окно. «Сидо изменилась, – подумала Жасент. – С новой прической она выглядит более взрослой, волевой. Непривычно видеть ее с подстриженными по моде волосами! Я сама ни за что бы не пожертвовала своей косой…»
Надо же, о каких пустяках она думает в такую минуту! Жасент невольно усмехнулась. Обстановка за столом была мрачной. Шамплен очень расстроился из-за «глупой болтовни» своей средней дочери, и назревал семейный конфликт.
– По-твоему, я дурак, Жасент? – тихо спросил отец. – Ты улыбаешься с таким видом…
– Нет конечно! А улыбалась я потому, что непривычно видеть Сидони с открытой шеей и кудряшками.
– Я сделала «химию», – резким тоном отвечала девушка. – И если бы я послушалась парикмахера, то вернулась бы в Сен-Прим либо платиновой блондинкой, либо яркой брюнеткой. Она настойчиво предлагала мне покрасить волосы. Говорила, что быть шатенкой – это так банально!
– Глупости это всё! – рявкнул хозяин дома. – Сейчас не время толковать о прическах. Схожу-ка я все-таки к вдове Пеллетье да скажу, чтобы она попридержала язычок!
– Думаю, с этим вы уже опоздали, – рискнул выразить свое мнение Пьер.
Под свисающей скатертью Жасент положила руку ему на колено, и теперь он поглаживал ее пальцы. Молодая женщина украдкой бросала на мужа нежные взгляды. Что касается Сидони, то жениха, умевшего ее успокаивать, рядом не было, и она вспылила:
– Папа, поставь себя на мое место! Мне пришлось отвечать на вопросы Брижит. И я подумала: сейчас или позже – какая разница? Или ты хотел, чтобы мы врали насчет Анатали? Для малышки это было бы тяжелой моральной травмой. Рано или поздно нам пришлось бы объяснить ей, почему мы стыдимся ее матери. Сейчас самое важное – это удочерить девочку. Ее, конечно же, крестили в церкви, но как доказать в официальных инстанциях, что она – наша кровная родственница?
– Ты выражаешься совсем как твой жених-полицейский, знаток законов, – проворчал Шамплен.
– Папа, я не собираюсь ставить в упрек Журдену то, что он знает свое дело, – еще больше ожесточилась Сидони. – Да, он поднял этот вопрос! Кстати, Жасент, тебе следовало бы подумать об этом, когда ты была в Сент-Жан-д’Арке. Было бы лучше, если бы вы с Пьером расспросили жителей деревни. Знаю, местная повитуха умерла, но был ведь еще кюре и соседи мельника! Вам всем следует знать: когда придет время удочерить Анатали, нужно будет пройти особую процедуру и найти свидетелей, которые подтвердят, что Эмма родила девочку 25 марта 1925 года.
– Угомонись, Сидо! – попросил Пьер. – Все, что могли, мы сделали, и, если мне не изменяет память, вы все были очень довольны, что малышка с семьей празднует Рождество! Думаю, сейчас самое разумное – не нагнетать обстановку. Семья, в которой жила Анатали, получила вознаграждение, так что никто не потребует девочку обратно. В школу она пойдет не раньше чем через два-три года, так что у вас еще будет время рассказать малышке о прошлом ее матери так, чтобы ее не ранить.
Зеленые глаза Сидони блеснули. Характер у нее, как и у Лорика, был взрывной, и она легко, в считаные секунды, переходила от благости к бешенству. Вот и сейчас с ее уст сорвалось язвительное:
– Ты предлагаешь рассказать Анатали о прошлом Эммы всё, без утайки? Что ж, зятек, тогда ты сам это и сделаешь!
Только Жасент и Пьер поняли ее намек. Полтора года назад у Пьера с Эммой был тайный роман, о чем Альберта и Шамплен даже не догадывались. Последовало молчание, тяжелое, гнетущее.
– Это еще что за новости? – всполошился Шамплен, хотя правда не могла ему привидеться и в страшном сне. – У меня и без того голова трещит!
– Ничего особенного, папа, не волнуйся, – сказала Жасент, бледнея.
Для нее это было одновременно потрясение и повод возмутиться. Отпустив эту двусмысленную колкость, ее сестра зашла слишком далеко. И это несмотря на то, что еще прошлым летом Сидони заверила ее, что подобного никогда не случится. «Словно нож в спину! – думала Жасент. – А ведь она сама говорила, что и я имею право быть счастливой! Нашим родителям совсем необязательно знать, что было между Пьером и Эммой. Но Сидони не умеет сдерживаться!»
Никто не спешил нарушать молчание. Потрескивал огонь в печи, в мастерской лепетала Анатали, Альберта что-то ей отвечала. Янтарного оттенка чай остывал в чашках, но никто не осмеливался пошевелиться.
– Странные у вас лица, – заметил Шамплен, переводя взгляд с дочерей на зятя. – Или я чего-то не знаю? Лучше уж молчите! Хватит с меня огорчений – сначала наводнение, потом всё это… А мне надо беречь силы: скоро начнутся слушания в суде, и вместе с другими фермерами я буду добиваться страховых выплат. Нелегкое это будет дело… Поэтому надо, чтобы все были заодно – и в регионе, и в моем доме.
Сердце учащенно и глухо застучало у Жасент в груди. После смерти Эммы у нее временами случались такие «сердцебиения», как называла их Матильда. Знахарка посоветовала подруге обратиться к доктору, но работа и супружеская жизнь приносили молодой женщине столько радости, что приступы стали случаться реже. И вот тревога, острое разочарование – и ее снова охватила паника.
– Что-то мне нехорошо, – прошептала Жасент.
Сидони, сообразив, что нарушила своего рода негласное соглашение, устыдилась и, смущенная, попыталась исправить ситуацию:
– Папа, это моя вина. Я рассердилась и наговорила глупостей. Мне хотелось уколоть Пьера.
– И из-за твоей язвительности сестре стало плохо? Хотя постой-ка… Может быть, Жасент…
Шамплен постеснялся озвучить свою догадку. Его старшая дочь недавно вышла замуж и могла быть в положении. Пьер не стал его разуверять.
– Все может быть, мой дорогой тесть! Жасент, присядь в кресло, там тебе будет удобнее. А когда полегчает, пойдем домой.
– Налить тебе джина? – предложила Сидони, которая дорого бы дала за то, чтобы этого разговора вообще никогда не было.
Временами, анализируя извилистые повороты своего характера, она приходила к выводу, что так же склонна к сумасбродству и резким перепадам настроения, как и ее брат-близнец. Разлука меняет многое, и Сидони находила для Лорика все больше оправданий, объясняя его странные поступки своеобразным наследственным изъяном, который передался и ей.
– Ты ждешь ребенка, Жасент? – все-таки задал вопрос Шамплен.
– Может быть, – выдохнула та. – Но это еще не точно.
Ей пришлось солгать, чтобы сменить тему разговора и заставить отца забыть об инциденте. Взволнованный Пьер погладил жену по щеке. Он улыбался, но мыслями был далеко. «Если бы только это было правдой! Если бы мы могли сообщить всем счастливую новость!»
Должно быть, вид любящей молодой четы удовлетворил сурового фермера. Он налил себе крепленого вина, производимого в местечке Сен-Жорж, и стал медленно его пить.
– Если это правда, дочка, ты должна себя поберечь. Никаких больше поездок по региону и игр в медсестру!