Призрачный остров

Но если взглянуть правде в глаза, то кто, кроме старого писателя, мог сотворить донос, могли по телефону наговорить, могли вскользь брякнуть при начальстве о своих догадках, могли по Интернету анонимно любой поклеп возвести. Но вот чтобы писать не на компьютере, а по старинке – на бумаге, и не электронной почтой посылать, а в конверте – таких чудаков почти не осталось. Только такой раритет, как старый писатель, способен продолжать старинную форму доносительства. Говорят, скоро будут отмечать его столетие, а годы его не берут. Сколько помнит Ефим, все время, этот ветеран писчих дел, щурясь близоруко, через пенсне вглядывается в каждого внимательно, и вроде благожелательно, а на самом деле жаждет в каждом гнильцу обнаружить. Уже писал он раньше донос на Ефима, когда тот «В круге первом» Солженицына у моряков приобрел. Да опоздал с доносом. Вышло на деле, что Солженицын самый великий среди пишущей братии, и из своего Вермонта в Россию с триумфом возвращается. Правда, пшик из этого триумфа вышел. Не ко времени мессия прибыл. Да и не дело это – писателю диктовать, как Россию обустроить. Так что сейчас Ефим, пожалуй, и согласился бы с тем кагэбэшником, который его, Ефима, пытался перевоспитать и Солженицына с пьедестала сбросить. Ефима он не убедил, а вот многих партийных инженеров человеческих душ, так называемых писателей-патриотов, вероятно, сумел привлечь на свою сторону. Потому что они коллективное письмо-протест против «литературного власовца» Солженицына в столицу накатали, и секретарь местного союза это письмо, не доверяя почте, сам возил главным писателям в свой писательский союз.

В правительстве местном старого писателя презирают и, можно сказать, даже ненавидят, однако к любой знаменательной дате то грамоту, то премию не забывают дать. Подачкой ему рот затыкают. Говорят: он наша живая история, а историю очернять нельзя. Ужели можно столько жить! Вот доказательство бессмертия! По его доносу в прошлом веке знаменитого поэта расстреляли. Об этом сам с гордостью рассказывает – вот, мол, укоротил я этого Леля златокудрого Пашку, кулацкого певца степей… Тогда, рассказывает, справедливые времена были: высшая мера социальной защиты и точка. Нет, обычные люди, столько не живут. Возможно, обречен он за грехи свои на вечное доносительство. Ведь только подумать, даже поверить в это трудно, но от фактов никуда не деться: в коллективизацию лично крестьян разорял. И крупно повезло ему. Первые его рассказы сам Горький расхвалил, обнял, заплакал – от радости или с горя, теперь уж не разберешь. И сейчас писатель этот живым укором местным властям. Каждый свой донос он пишет не от своего имени, а начинает так – мы писатели-патриоты, а заканчивает фразой: «За что боролись!»

И понять его можно – действительно, за что? Чтобы олигархи всю власть забрали и всякую надежду на коммунизм у людей отобрали. Себе они коммунизм на земле устроили, а остальные пусть в нищете прозябают и не возникают. Народ у нас терпеливый. Хлеб и водка есть – вот и хорошо. Все вроде смирились, а тут на горизонте этот остров ни с того, ни с сего. И какой-то Ефим, по словам старого писателя, тайный хазарский ставленник, пособник сионистов, хочет первым достичь острова и продать его немцам для передачи Израилю, которому угрожают пески Сахары и надо срочно сюда переселять своих людей …

В тот день Ефим дольше обычного говорил с Людмилой. Полагал, что вскоре предстоит им расстаться. Людмила смотрела на него с неподдельной тревогой. Неужели его испугал донос? Она не хотела смириться ни с предательством, ни с человеческой подлостью, не хотела верить, что повсюду они еще есть, хотя на себе все это много раз испытала.

– Ну почему все так несправедливо, почему нельзя быть добрым, скажите Ефим Захарович? Вот Толстой, как говорил, любите друг друга и все будет чудесно… Верил, что все честные люди объединятся.

Ефим не стал спорить, слова правильные, но ведь сам Толстой, любил ли он своих домашних? Людмила в том возрасте, когда любовь важнее всего.

– Мне почему-то боязно за вас, – сказала Людмила и глубоко вздохнула.

Он успокоил Людмилу, взял с нее слово, чтобы за него никогда не волновалась. Он за себя постоять сумеет и никакие доносы ему не страшны…

И действительно, донос писателя остался без ответа, никто претензий к Ефиму не предъявил, не до этого было, в местном правительстве и без него хлопот хватало. Кто-то из недоброжелателей и хулителей нынешнего правителя приморского городка пустил слух, что комиссия везет нового ставленника ему на смену.

Надо пояснить, что в этом городе, где располагались десятки секретных лабораторий, и раньше не проводили выборы ни мэра, ни, как теперь называют, правителя. Правил здесь поначалу знатный академик, физик-атомщик, лауреат всяческих государственных и негосударственных премий, холеный тип, не выпускающий потухшую трубку изо рта, по фамилии Витов, был он одно время директором верфи, его и тогда считали все главным правителем края. Был он немного старше Ефима, относился к Ефиму дружески, всячески опекал. Даже к ордену представил и был взбешен, когда в горкоме его протеже из списков за неясное происхождение вычеркнули.

В первые годы перестройки Витов был назначен мэром, а через год уехал в Париж, где ему дали большую зарплату и современную оснащенную новейшими приборами лабораторию, и в городе поначалу стали избирать мэров. Но это не привилось. Обожглись на артисте: первый, свободно избранный мэр, на поверку типичным дуремаром оказался. И слово «мэр» надолго скомпрометировал. Так что теперешний фактический мэр города иначе и не называется как «правитель». Или еще называют его – наместник. Был он из местных, бывших борцов с привилегиями, свой, заводской. К нему все притерпелись и перемен боялись. Ефим, хотя и знал его, как облупленного, ни с кем своими знаниями не делился. Не успокаивались только те, у кого обнаружилась лучевая болезнь, так называемые «лучники», устраивали пикет за пикетом… Но к их пикетам привыкли уже и внимания особого на них не обращали. Даже специальную для них созданную в свое время больницу прикрыли – и то сошло с рук. Так что на выборах другой власти никто не настаивал. Опасались чиновники, что при смене власти будут проведены массовые ревизии и опять назначат передел собственности. Тут уж было из-за чего трястись многим столоначальникам. Почти каждый из них владел если не торговой фирмой, то землей у моря или подобием дворца не здесь, так на Канарах.

Многие больницы, расположенные в парках, закрыли, также как и спецбольницу, где лечили облученных, здания приватизировали, на месте больничных парков коттеджи себе понастроили, мало им Канальной улицы с дворцами, даже бывшее певческое поле один из министров приватизировал и на его месте башню астрономическую для себя построил. Собирал он в этой башне других министров на чай, выпивали, играли в покер, смотрели на остров в телескопы.

Теперь были все напуганы приездом комиссии. Хотели даже нанять гастарбайтеров и башню разобрать, но хватились – где эти гастарбайтеры? – ищи, свищи, а свои местные от черной работы бегут. И тогда придумали – крупными буквами написали на входе в башню: «Общедоступный детский планетарий», благо телескоп там был. Больницы не восстановишь, но и тут выход нашли – на построенных коттеджах вывесили всякие медицинские эмблемы, вроде чаши со змеей и аптекарских весов, дежурившего там милиционера одели в белый халат и написали на воротах, ведущих в коттеджную улицу, «Реабилитационно-восстановительный центр». Тем более, что такой центр раньше в городе был, и сократили его по просьбе врачей, которые теперь пооткрывали частные свои клиники и кабинеты. Но на бумаге центр числился, и на него выделялись немалые деньги.

На границах района усилили контроль, выставили верных людей под видом таможенников, на почту тоже послали своих соглядатаев – велено было задерживать все письма, содержащие информацию об острове и выявлять жалобщиков. Хуже было с интернетом – поставить заслон информации здесь было невозможно. Тогда объявили кампанию по оздоровлению молодого поколения – всем, кто отключал интернет, в торжественной обстановке вручались дипломы патриотов и материальное вознаграждение. Совет ветеранов, давно ожидавший своего часа и давно требующий покончить с источниками разврата в сети, теперь получил право контролировать интернетовских провайдеров. Доступ к сайтам, где проводились форумы по происхождению острова, был закрыт. Заход на эти форумы разрешался только членам местного правительства, фээсбешникам и корреспондентам пресс-центра.