Страница 3 из 14
Неправовая природа осуществленной в стране приватизации (неправовая не только из-за многочисленных нарушений действовавшего на тот момент законодательства, но прежде всего в силу неправового характера самого законодательства[14]) обусловила нелигитимность собственности и формирующегося на ее основе общественного устройства. В этих условиях исполнительная власть после неудачной попытки получить широкую общественную поддержку в лице электората партий праволиберального толка (гайдаровского «Выбора России» и т. п.) была вынуждена создать на основе многочисленной армии чиновников собственную «партию власти», а затем планомерно, последовательно и жестко расчистить для нее политическое пространство.
Сейчас стало популярным обвинять российское общество в том, что оно оказалось «не готовым ответственно и организованно распорядиться свободой»[15] и (как это было не раз в его истории) стремится подменить правовую свободу антиправовым произволом. Что же касается государственной власти, то она, мол, «не заставит себя ждать», если конституционные идеи правовой демократии будут наконец-то востребованы обществом[16]. На мой взгляд, рассуждать так – значит перекладывать с больной головы на здоровую. Разумеется, в конечном итоге каждый народ заслуживает того правительства, какое он имеет. И наш народ, у которого не было сколько-нибудь серьезного опыта правовой демократии, виноват (перед собой и своей историей) в том, что не сумел сформировать ответственные перед обществом органы власти и был «переигран» новой российской бюрократией, вышедшей из второго эшелона партийной элиты КПСС и силовых структур. Но очень важно все-таки отделить ошибки народа от своекорыстия и непрофессионализма сформированной им власти. И тогда станет ясно, что та тяга российского народа к анархии, которую так любят преувеличить некоторые аналитики, вполне могла быть преодолена уже на первых этапах преобразований, если бы власть действовала более честно и грамотно (причем, именно в такой последовательности указанных качеств, потому что дефицит честности среди властвующей элиты – это наша самая большая проблема). Однако вместо сложной и кропотливой работы по созданию надлежащих правовых условий формирования гражданского общества, по выстраиванию и укреплению правовых границ его свободы[17] представители новой российской власти начали азартно делить и перераспределять наше общее социадиетическое наследство. В итоге мы получили общество, самую организованную часть которого до сих пор составляет организованная преступность. А бюрократия, пользуясь этим, выступает сейчас под лозунгом укрепления российского государства, в очередной раз присваивая себе полномочия по произвольному ограничению свободы людей в своих корыстных интересах.
К настоящему времени уже достаточно ясно, что новая российская бюрократия и не стремилась к созданию либеральной демократии, а использовала антитоталитарный, либерально-демократический порыв общества в своих интересах. Выдвинутые ею на политическую авансцену либералы-приватизаторы – это вовсе не демократы, поскольку в ключевом моменте преобразований (в деле приватизации собственности) они продемонстрировали своекорыстную элитарность. В итоге оказались дискредитированы и либерализм, который народ стал трактовать как ограбление, и демократия, которую стали понимать как вакханалию. Таким образом, основные идеологические ориентиры постсоциалистического развития были девальвированы и оказались во власти бюрократии, выступившей под лозунгом укрепления государства.
Главная задача в политической сфере, которая стояла перед новой российской властью в 90-е годы прошлого века, – найти стык либерализма и демократии в отношении собственности, власти, партий и т. д., – решена не была. Наш либерализм оказался верхушечным, недемократическим, ориентированным на свободу для некоторых и выросшим на обмане народа. Между тем в современных условиях либерализм без демократии обречен на вырождение в авторитарный режим власти. В этой связи надо сказать, что популярная у нас идея создания двух крупных партий по американскому образцу, т. е. партий, выражающих идеологию либеральной демократии и демократического либерализма, обречена на провал. Дело в том, что в США демократия и либерализм зарождались и развивались на одной и той же основе в рамках одного и того же процесса формирования собственности и ее социально-исторической легитимации. У нас же это разные процессы, которые привели к образованию сначала нелиберальной (большевистской) демократии, а потом недемократического либерализма. Соединение либерализма и демократии должно быть однородным, стыкуемым. А в современной России они не только не однородны, а прямо противоположны: капиталистический либерализм и коммунистическая демократия. Между тем либерализм без демократии не может выжить даже в США, а уж тем более в обществе с социалистическим прошлым. Если либерализм не имеет опоры в демократии, то демократия приобретет нелиберальный характер и будет выражаться в неправовых формах. Чтобы избежать этой опасности, надо обеспечить системное единство либерализма и демократии прежде всего в вопросе собственности. В данной связи уместно напомнить, что Б. Ельцин в свое время пришел к власти под лозунгом «Не миллионы в собственность, а собственность – миллионам».
Именно отсутствие стыковки либерализма и демократии породило концепцию управляемой демократии, которая понадобилась для того, чтобы оправдать усиление авторитарных тенденций, неизбежное в ситуации, когда общество не просто догадывается, а уже твердо убеждено в несправедливости итогов постсоциалистической приватизации (о чем свидетельствуют результаты многочисленных опросов общественного мнения). Однако эта концепция не долго доминировала на российском политическом пространстве. По мнению заслуживающих доверия наблюдателей, ее эпоха закончилась делом «Юкоса», после которого концепция «управляемой демократии», признающая некоторую свою ущербность и как бы стесняющаяся своей неполноценности, сменилась агрессивной идеологемой суверенной демократии, которая сделала суверенную самобытность «предметом своей гордости. Она объявила, что никакой настоящей демократии и не бывает. А наша, ненастоящая и обманная, – вовсе не переходное и временное явление, а, напротив, новое слово в социальной истории человечества…»[18].
Термин «суверенная демократия» с теоретико-правовой точки зрения представляет собой эклектичную словесную конструкцию, искусственно стыкующую принадлежащие к разным категориальным рядам понятия суверенитета как верховенства и независимости государственной власти и демократии как формы правления, т. е. способа организации и формирования этой власти[19]. Лукавство этой идеологемы состоит в том, что ее авторы и сторонники, хорошо понимающие наличие существенных отличий сложившейся в стране формы правления от стандартов западной модели либерально-правовой демократии, маркируют самобытность отечественной «демократии» словом, обладающим большой притягательной силой. Таким образом они пытаются втянуть (и втягивают) в орбиту идеологемы суверенной демократии всех, кто озабочен теми тенденциями в развитии процессов глобализации, которые связаны с односторонней деконструкцией Вестфальской системы международного права «с ее центральными принципами…государственных суверенитетов, неправомочности вмешательства во внутренние дела государств и нерушимости границ»[20].
Показательно, что сторонники концепции суверенной демократии говорят только о суверенитете государства, забывая более важное положение Конституции РФ о народном суверенитете[21]. Между тем в конституциях подавляющего большинства демократических государств акцент сделан на признании народного суверенитета, потому что, согласно правовой концепции государства, государственный суверенитет – это лишь следствие народного суверенитета, уходящего своими корнями в право гражданина участвовать в управлении делами государства. Когда же понятие суверенной демократии связывают лишь с суверенитетом государства, то за этим, как верно подмечено, скрывается «попытка государства в очередной раз обрести полный суверенитет от российского демоса, не допустить его самоорганизации и превращения в гражданское общество, дабы оно не вздумало ему указывать»[22].
14
Подробнее см.: Нерсесянц В.С. Национальная идея России во всемирно-историческом прогрессе равенства, свободы и справедливости. Манифест о цивилизме. М., 2001; Он же. Философия права. М., 2006. С. 106–132.
15
Пастухов В. Второе дыхание русского конституционализма // Сравнительное конституционное обозрение. 2008. № 2. С. 8.
16
Там же. С. 10.
17
См., напр.: Лапаева В.В. Споры вокруг закона о партиях. «Демократия» для избранных или общий правовой порядок для всех // Независимая газета. 2001. 12 марта.
18
Рогов К. Схватка между ненастоящими демократиями // Новая газета. 2008. 26–28 мая. С. 10.
19
Как справедливо отмечает С.А. Авакьян, «никакой особой связи государственного суверенитета и демократии не существует (в отличие от народного или национального суверенитетов)… Может быть, единственное толкование сочетания суверенитета и демократии – это правление народа посредством демократических институтов… тем самым государство становится защитником интересов народа, в том числе и на международной арене». – Авакьян С.А. Понятия «суверенитет» и «демократия» соединит воедино только подлинное народовластие // Российская газета. 2006. 28 окт.
20
Зорькин В.Д. Апология Вестфальской системы // Российская газета. 2006. 22 авг.
21
Без революций // Российская газета. 2006. 19 сент. С. 3.
22
Клямкин И., Кутковец Т. Как нас учат любить Родину // Новая газета. 2006. 24–26 июля. С. 11.