Страница 13 из 17
Голоса звучали словно сквозь пуховое одеяло.
– … никаких следов магии.
– Ты в этом уверен? Может, не обнаружили?
– Уверен, Фирд. Не знаю… возможно, лучше уничтожить? От беды подальше.
– Хм. Это просто камень?
– Ну да. Просто камень. Но местные утверждают, что раньше его там не было.
– Раньше не было… ветром принесло!
– Каким ветром? Камень размером с телегу! Ну разве что ураганом! Кстати, что у вас тут за история со смерчем? Весь город судачит.
– Разобрался, залетный темный устроил. Может, и камушек его рук дело?
– Может. Этот темный, что ли? – смешок в мою сторону.
– Он самый.
– Уже труп? Или до публичной казни дотянет? Ты бы его подлечил и сжег на площади, а то твой авторитет падает, Фирд. Горожане недовольны. А показательная казнь весьма способствует народной любви, сам знаешь!
Собеседник толстяка хрипло рассмеялся и резко замолчал.
– Ладно, так что с камнем делать?
– Что, что, ничего без меня решить не можете! – самодовольно протянул толстяк Фирд. – Если ты ручаешься, что в нем нет магии, то пусть стоит.
– Так надо бы разобраться, откуда взялся! Местные уже байки рассказывают и обходят десятой дорогой. Народ неграмотный там, глупый. Что непонятно – то зло, сам знаешь… А там торговый тракт рядом, еще чего доброго отпугнут обозы по скудоумию!
– Так разбирайся! А для местных придумайте что-нибудь убедительное. – Звякнула крышечка графина, и забулькала вода.
Я сглотнул. В горле пересохло, и пить хотелось невыносимо. Но глаза по-прежнему не открывал, так и висел на цепях, изображая труп. Впрочем, я от него был недалеко.
– Расскажите народу о милости Богини, нацарапайте на камне символ равновесия и распустите слухи о его целебной силе. Юродивые, паломники и идиоты сами подтянутся, разнесут весть о новом чуде по всей империи, – Фирд рассмеялся. – А через годик можно будет уже деньги брать, за возможность прикоснуться к небесному камню.
– Почему небесному?
– Ну ты же сам говорил, что он светлый, с синими прожилками. Врите, что с неба упал, подарок Богини к… дню основания Лаора! Как раз вовремя… Жрецы в храме молитву вознесут, верховный возликует, людишек запустим, чтобы слухи распространяли о святыне. Не впервой. Понял?
– Понял… Голова ты, Фирд…
Голоса стали затихать, пока совсем не удалились. Я осторожно открыл глаза. На столе горела масляная лампа, значит, уже вечер. Подслушанный разговор заинтересовал мало, разве что я понял, кто обладает реальной властью в Лаоре. Не градоначальник, а толстяк Фирд. Впрочем, это ситуация как раз из разряда обычных, поговаривают, что страной за императора управляет первый императорский ловец. Гораздо больше меня занимала часть, где обсуждали мою казнь. Как-то не хотелось, чтобы пророчество старика Мора сбылось.
Я дернул цепь, испытывая ее на прочность. Увы… Прочная и крепкая, от моих рывков звенья не разлетелись и кольца из стены не вывалились. А цепь по-прежнему удерживала меня. И отведи-камнем, здесь, похоже, выложены поминальные надписи на всех стенах.
От того и ловец руками бил и хлыстом, а не силой, минерал одинаково гасит что светлую, что темную магию. Целыми на мне остались лишь сапоги, так что я даже вспомнил добрым словом возчего.
К сожалению, сколько я ни дергался, а толка от моих движений было мало. Да и дергался я слабенько, от боли лишь мычал и в красках представлял, что сделаю с толстяком, когда отсюда выберусь…
Печально, но похоже, меня все-таки казнят. Так я подумал, рассматривая площадь, забитую народом. Толстые одышливые кухарки и скромные прислужницы в белых передничках, бородатые кузнецы в кожаных фартуках и юркие воришки, промышляющие в чужих карманах. Я осматривал горожан с легким интересом, к тому же заняться все равно было нечем. Ну не разглядывать же палача и столб, возле которого меня собирались поджарить? Что я там не видел?
Площадь постепенно наполнялась, уже даже и местная элита подтянулась, уселись на крытые бархатом лавки под предусмотрительно натянутый навес. Дамочки брезгливо косились в сторону простолюдинов, прижимая к носам надушенные платочки.
Я сидел в каморке, со всех стороной обложенной отведи-камнем. Вернее, лежал, потому что сломанное ребро при попытке сесть грозило проткнуть мне что-нибудь важное. Или уже проткнуло, не знаю, об этом старался не думать. Обшаривал взглядом толпу, не обращая внимания на выкрики в мою сторону и надеясь увидеть всего одно лицо. Но не видел. И вероятность, что я смогу сплести аркан тоже была минимальной, потому что постамент тоже был сделан из отведи-камня. А язык отрежут перед тем, как вести на казнь – тоже обычная мера. Чтобы заклинание не выкрикнул или проклятие. Посмертные иной раз и сквозь отведи-камушек пробиваются и через защитные щиты светлых. Еще бы, на последнем выплеске силы можно такого наворотить! Я бы точно пожелал этому городишке провалиться на Изнанку! Вот потому-то магам перед казнью языки и отрезают. Зрелищно и результативно.
Дверь открылась, впуская жреца Богини.
– Нужно ли тебе покаяние, заплутавший? Чтобы в равновесии и гармонии покинуть наш мир?
– Я предпочел бы в нем остаться, – прохрипел я. Вслед за служителем храма вошел лысый стражник, поигрывая ножом. Ну да, сначала – покаяние, потом – долой язык.
– Очисти душу, чернокнижник, облегчи совесть… – заныл жрец.
– Да с удовольствием, – я облокотился о стену клетки. – Начну с того, что при рождении убил свою матушку. Нет, я не намеренно, вы не подумайте ничего плохого, но грешок имеет место быть, кхе… Стало быть, я вылез, а она того – каюк. Обидно, кстати. Даже поздороваться не успел. – Я откашлялся. – Водички не найдется, служитель? А то в горле пересохло, а рассказ длинный.
– Говори по основным прегрешениям, заплутавший, – важно изрек жрец. – Убил кого? Или надругался над невинной девой? Или чужое взял? А то и хуже… – служитель понизил голос, – об императоре нашем, продли Богиня его годы, плохое подумал?
– Про императора я как-то вообще не думал, – хмыкнул я. – А все остальное – да много раз!
– Ну и славненько, – повеселел жрец. – Отпускаю твои прегрешения!
– Эй, а раскаяние? – возмутился я. – Песнопение о моей душе?
– После, все после, – обрадовал служитель, торопливо качнув над моей головой маятником. – Прах твой развеют, и спою.
Я хмыкнул. Поганый городишко!
– Язык давай, – стражник подкинул на ладони нож.
– Хоть накормили бы перед казнью, – сплюнул я.
– Обойдешься, чернокнижник, – хмыкнул лысый. – Палач ругается, что после посмертного ужина слишком много отходов из казненных выходит. Некрасиво получается, дамы жалуются, что воняет. Да и зачем добрую еду переводить, все равно ж помирать! Язык высовывай, все равно же отрежу, – почти ласково добавил он.
Жрец с досадой покачал головой и отошел в сторону, не желая пачкать моей кровью свой балахон. Я снова дернул силу. Внутри огнем вспыхнула боль, но привычного покалывания в пальцах я так и не ощутил.
– Язык давай, – обозлился стражник. Похоже, подходить ко мне близко он все-таки опасался. Мой смерч на жителей городка произвел неизгладимое впечатление. Я ссутулился, исподлобья наблюдая приближение лысого. Конечно, он мог позвать напарников, но, видимо, гордость не позволяла. Засмеют же потом, стоит взглянуть на избитого и еле дышащего меня. Я даже глаза закатил, изображая умирающего. И пытаясь скрыть ладони, что уже вытащил из отверстий колодки. Наверное, выглядел я погано, потому что стражник решился: метнулся ко мне, замахиваясь клинком, я же перекатился в сторону и изо всех сил пнул его в зад. И, не обращая внимания на боль, прыгнул ему на спину и зубами вцепился в шею. Кожа у него была, как у кабана, еле прокусил. Мои клыки, к сожалению, не способны оторвать голову или в один прием перегрызть горло, зато у них есть другое ценное качество – жертва теряет волю. Страж повалился на пол, словно безвольная кукла, и попытался меня обнять. Я отпрыгнул, схватил нож, что он выпустил из рук. Лысый придурок игриво улыбался и недвусмысленно расстегивал свои штаны. Я скривился, наблюдая побочное действие укуса инкуба. И перерезал стражнику горло, когда он попытался признаться мне в большой любви и грязно меня отыметь. Повернулся к жрецу, который тихо верещал в углу. От лысого мне было мало толка, и от его убийства я почти не получил силы, лишь немного жизненной энергии. Если бы я провел ритуал, то смог бы собрать ее почти всю, а так ее хватило лишь на небольшое исцеление. Смерть жреца даст мне еще немного.