Призраки прошлого

– В чем дело, мама? Не беспокойся, это недалеко, всего сорок пять минут на поезде. Я по-прежнему буду навещать тебя, так же часто, как и прежде.

Рука матери дрожала все сильнее.

– Ты сможешь приезжать к нам в гости, там уйма комнат. Как ты на это смотришь? – Она с тревогой заметила, что по внезапно побелевшему лицу больной струится пот. – Все в порядке, мама, не беспокойся! Это ведь совсем близко от Лондона! Мне придется добираться сюда из Элмвуда ничуть не дольше, чем из Уондсворта.

Дверь открылась, и вошла сиделка, крепкая девушка с широкой белозубой улыбкой:

– Не хотите ли чая, миссис Уитни?

– Кажется, маму немного лихорадит, – сказала Чарли, вставая.

Сиделка поспешила к кровати, пощупала у старухи пульс, а потом положила ладонь ей на лоб:

– Вашей маме недавно назначили какое-то новое лечение. Я попрошу врача прийти.

Чарли понизила голос:

– Думаю, это я расстроила ее. Сказала, что мы переезжаем за город, и она, наверное, испугалась, что теперь я не смогу часто ее навещать.

Девушка одарила Чарли ободряющей улыбкой:

– Нет-нет, пациентка сейчас вообще ничего не способна воспринимать. Я уверена, что она дрожит от холода или это реакция на новое лечение. Я сейчас же позову врача.

Сиделка поспешно вышла из комнаты, и Чарли с тревогой стала ждать. В парке за окном женщина толкала перед собой старенькую детскую коляску черного цвета, слышался шум уличного движения, гудели машины. Чарли посмотрела на мать. Глаза ее были закрыты, дрожь стихла. Она спала.

8

Переезд назначили на пятницу, 12 сентября.

Хотя Чарли всю жизнь мечтала жить за городом, сегодня она никак не могла настроиться на отъезд из Лондона, окончательно поверить в то, что теперь она станет сельской жительницей.

Громко шумел мотор «ситроена», теплый воздух бабьего лета, лившийся через открытые стекла, не мог охладить пылавшее от возбуждения лицо молодой женщины. Обогнав трактор, она медленно переехала гребень холма. Потом мельком посмотрела в зеркало в ожидании, когда подтянется фургон с мебелью. «Ауди» Тома впереди тоже замедлил ход.

«ЭЛМВУД: В ОБЪЕЗД ЧЕРЕЗ БАЗЛЭЙАКС». Рабочий на спортивной площадке укатывал поле для крикета. Из-за газетного ларька вышел ребенок с банкой кока-колы. Позади него на ветру колыхался флажок с рекламой мороженого. Чарли уже был знаком этот короткий объездной путь, мимо бензозаправочной станции; в конце пологой дорожки открывался вид на церковь, вправо уходило оживленное шоссе, перед антикварной лавочкой продавались безделушки. Она уже присмотрела поблизости пару неплохих магазинчиков: мясной и овощной.

Приблизительно через милю Том свернул с главной дороги и проехал через ворота к видневшимся вдалеке домам. Чуть поодаль на столбе были прибиты в ряд несколько указателей: «ПОМЕЩИЧИЙ ДОМ», «ФЕРМА ТАДВЕЛЛА», «РОЗОВЫЙ КОТТЕДЖ», «ЭЛМВУДСКИЙ РЫБОЛОВНЫЙ КЛУБ». А на самом нижнем знаке с трудом можно было различить стертые буквы – «ЭЛМВУД-МИЛЛ».

В зеркале заднего вида у Чарли появился мебельный фургон; пришлось свернуть в облако пыли, поднятое колесами «ауди». Чарли беспокойно взглянула на картонную коробку, лежавшую на коврике под соседним сиденьем.

Тропинка пошла под уклон, а потом выровнялась, миновав большой современный дом из красного кирпича во все еще цветущем саду. Блондинка в высоких сапожках и купальнике бикини широкими шагами направлялась от конюшни к «рейнджроверу». В саду виднелся плавательный бассейн, окруженный белоснежными бюстами на колоннах в античном стиле. «Фу, ну и пошлость», – подумала Чарли. (Впоследствии Том окрестил их Памятником дурновкусице.)

За заброшенным прудом стоял деревянный амбар, искусно превращенный в дом, с пристроенной к нему полуразвалившейся мастерской под крышей из гофрированного железа. Старенький автомобильчик-седан был припаркован вплотную к дому. Через открытые двери мастерской виднелась пара ног, высовывавшихся из-под приподнятого домкратом автомобиля.

Столб пыли из-под колес «ауди» заставил Чарли зажмуриться. Позади с трудом пробивал себе дорогу мебельный фургон.

У стены другого здания, серого кирпичного коттеджа с забором из белого штакетника и аккуратным палисадником, стоял старенький велосипед, а рядом, на подъездной дорожке, – допотопный автомобиль «моррис-минор». Тропинка сузилась и снова пошла под уклон, теперь «ситроен» с обеих ее сторон, словно щетки на автомойке, задевали высокие кусты. Чарли внезапно испытала приступ клаустрофобии. За минувшие две недели кусты буйно разрослись. Ветка ежевики зацепилась за окно, и антенна зазвенела, завибрировала.

Из-за изгороди на них таращилась корова, стоявшая рядом со старой ванной, служившей ей кормушкой. Потом свет потускнел, потому что солнце закрыли сомкнувшиеся ветви деревьев, поднимавшихся по обеим сторонам. Среди деревьев качались провода, протянутые между стоявшими вдоль тропы телеграфными столбами. Чарли нервно куснула ноготь. Старинный дом на отшибе, оборванные телеграфные провода – меньше надо смотреть ужастиков.

Бен заскулил. Звук донесся словно бы издалека. И тут Чарли впервые осознала, в какой глуши оказалась. Весьма необычное ощущение – чувствовать себя удаленной от большого мира.

– Все нормально, малыш! Мы уже почти… – Она заколебалась. – Мы почти дома!

Элмвуд-Милл.

Еще прошлой ночью, со стоящими в углах скатанными коврами и опущенными занавесками, он был чужим. А как же их лондонское жилище? Ну до чего же печально, что сегодня тот или иной дом может быть твоим, а назавтра уже принадлежать совершенно постороннему человеку. Все в прошлом. И невозможно вернуться назад. Мосты сожжены. Сегодня вечером в доме номер четырнадцать по Апстед-роуд поселятся другие люди, со своими заботами, радостями и печалями. Новые хозяева, по всей вероятности, перекрасят парадную дверь и замостят палисадник, и они с Томом, проезжая мимо через пару лет, уже не узнают свой бывший дом.

У следующего поворота дорожка была усыпана обрезками ветвей и побегами ежевики. Кустарник аккуратно, гладенько подстрижен. Чуть дальше невысокий мужчина в вязаной шапочке, опустив электрические ножницы, прижался к изгороди, чтобы дать Чарли проехать. Она помахала незнакомцу в знак признательности, а Бен залаял на него.

Когда Чарли остановилась, Том с видимым трудом вытаскивал из багажника «ауди» набитый продуктами термобокс, а мебельный фургон тем временем уже осторожно протискивался между столбами ворот. Выбираясь из машины, она услышала шум воды, падающей на мельничное колесо. Ошалевший Бен бестолково носился туда-сюда.

Открыв крышку картонной коробки, Чарли увидела, что липкая пленка с отверстиями, накинутая на горловину шара-аквариума, на месте, а Гораций бодро плавает взад-вперед. И вздохнула с облегчением. Если бы во время переезда рыбка умерла, Чарли посчитала бы это дурным предзнаменованием.

Двигатель мебельного фургона громко застучал, а потом затих. Воцарилась тишина, если не считать шума падающей воды. День выдался жарким, ни ветерка. Где-то в отдалении проблеяла овца; затем до них донеслись два слабых хлопка, – видимо, кто-то стрелял из дробовика. Выводила трель какая-то неизвестная птичка. Когда Чарли шла через двор, гравий хрустел у нее под ногами. Бен снова залаял.

Хлопнула металлическая дверца фургона. Послышались голоса. Резко взлетел шмель, и Чарли отшатнулась. До нее донесся жизнерадостный голос Тома:

– Ребята, пивка никто не хочет?

Она подошла к ручью. Всего-то фута три шириной и, наверное, около двух в глубину, так что его можно без труда перепрыгнуть. Сквозь быстро текущую воду, чистую и свежую, просматривалось устланное галькой дно. Над ручьем промелькнула тень какой-то птицы.

– А неплохо бы сейчас искупаться! – раздался чей-то голос. А затем она услышала, как с шипением открылась банка с пивом.

Чарли смотрела на противоположный берег, на аккуратный участок, покрытый травой.

«Конюшни».

Это слово возникало каждый раз, когда Чарли приезжала сюда, всплывая из темных, недосягаемых глубин подсознания, как будто желая подразнить ее.