Страница 19 из 20
— Эй, Будищев, — окликнул задумавшегося солдата, Галеев, — ступай с отцом Григорием, поможешь ему.
— Слушаю, господин старший унтер-офицер!
— Да смотри мне, не напортачьте чего!
— Как можно, господин старший унтер-офицер!
— То-то.
— Дядинька, а можно мне с Графом? — взмолился вертевшийся тут же Шматов.
— Какой я тебе "дядинька"! — взъярился поначалу унтер, но потом махнул рукой, дескать, ступай, бестолочь.
Помощь священнику заключалась в погрузке на две двуколки имущества походной церкви: иконостаса, аналоя и других принадлежностей названия которых Дмитрий не знал. Быстро управившись, солдаты вопросительно посмотрели на отца Григория, но тот не стал их сразу отпускать.
— Скажи мне, чадо, — спросил он у Федора, — умеешь ли ты обращаться с конями?
— Конечно, батюшка, — бесхитростно улыбнулся парень.
— Вот и бери вожжи на второй, а мы с Будищевым покамест потолкуем.
Хотя Шматову было безумно интересно, о чем священник собирается говорить с его приятелем, он послушно кивнул и занял место на козлах. На первой повозке править взялся сам отец Григорий и какое-то время они ехали молча. Наконец, когда тишина стала совсем уж гнетущей, священнослужитель тихонько спросил:
— Скажи мне, раб божий, а каком таком грядущем ты своим товарищам толковал? Про каких таких дев с синими волосами с короткими подолами рассказывал?
— Да это я так, шутейно, — не стал отнекиваться Дмитрий, сообразивший, откуда ветер дует.
— Про то, что священное таинство венчания можно отринуть и вдругорядь жениться, ты тоже шутил?
— А вот этого не было!
— Что значит, не было, разве ты, пакостник эдакий, про разводы не рассказывал?
— Про разводы говорил, а вот про венчание ни слова!
— Какой же развод может быть, если венчания не случилось?
— Так я про гражданский брак…
— "Гражданский брак", богохульник, сиречь непотребное сожительство!
— Не скажите, батюшка, — принялся возражать Дмитрий, понявший что угодил в нехорошую историю и выкрутиться ему может помочь только наглость, — разве не бывает такого, что в церкви обвенчали молодых против их согласия?
— Всяко бывает, так что с того? То, что Господь соединил, человеку разрушить не дано! Стерпится — слюбится.
— Ага, а если не стерпится? Потом или маются, или гуляют друг от друга тайком! Ну, я и сказал, что не лучше ли, чтобы молодые сначала поживут вместе, а лишь потом повенчаются. А если не подходят друг к другу, или к примеру, детей нет, то и развелись без волокиты.
— Тьфу, окаянный! Если Господь детей не дает — молиться надо! По святым местам ездить, к иконам чудодейственным прикладываться, а не о блуде вожделеть!
— Спасибо, батюшка, что развеяли мои заблуждения, — неожиданно заявил расходившемуся священнику Дмитрий. — Вы мне просто глаза открыли!
— Что?! — выпучил глаза сбитый с толку отец Григорий, — ты издеваешься надо мной, порождение антихристово?
— Да как можно! Я, можно сказать, до сих пор во тьме пребывал, — принялся с жаром уверять его солдат, — вот и нес, чего попало! А теперь я свет увидал… нет ли у вас батюшка, акафиста Божьей Матери?
— Митя, — неожиданно ласково спросил его священник, после короткого молчания, — ты видишь что там?
— Не знаю, синагога наверное…
— Правильно, а вон там?
— Церковь. Только какая-то…
— … католическая это церковь, — закончил за него священник, — иначе — костел.
— Ну да, наверное, а что?
— А то, что я не иудей, и не католик. Я, Митя — православный! Я ведь могу и в морду дать!
От удивления у Будищева пропал дар речи, а отец Григорий, как ни в чем ни бывало, продолжал:
— Ты ежели сам афей[14], то что поделаешь. Но не смей отвращать от церкви Христовой малых сих, иначе лучше бы тебе на шею жернов мельничный, да и в воду! И это я тебе — нечестивцу не святое писание растолковываю, а объясняю, чем все закончиться может! Внял ли?
— Понял…
— Так вот, Митя. Впереди война и кто его знает, как оно повернется. Бывает, что и грешники добро творят, а случается, что и праведники обмишулятся. Я за тобой давно слежу. Странный ты, но к воинскому делу способный, а потому офицерам я о твоих художествах рассказывать не буду, если ты, конечно, не прекратишь непотребства сии.
— Не буду больше, батюшка!
— Ну и ладно. Ой, а ведь мы, пожалуй, что и приехали. Спасибо вам, чада, что пособили отцу своему духовному.
С этими словами отец Григорий благословил слезшего с козел Шматова и, укоризненно глянув на все еще озадаченного Будищева, пошел к собору.
— Граф, а Граф, — спросил Федор, когда они возвращались назад, — а чего это батюшка тебя благословлять не стал?
— Грешен я, — трагическим голосом отвечал ему Дмитрий.
— Все грешны, окромя Господа, а все же?
— Отстань Федя, давай лучше водки, что ли купим?
— Давай, только у меня денег нет.
— С деньгами и дурак сумеет, ты так попробуй.
— Как это?
— А вот смотри, — усмехнулся его приятель и повернул к ближайшему питейному заведению.
Неказистый снаружи кабак, изнутри тоже не блистал убранством. Располагался он в полуподвале, через небольшие оконца под потолком в помещение попадало мало света и потому оно всегда находилось в полумраке. Одну из стен целиком занимала большая стойка, за которой стоял кабатчик, а за столиками сидело несколько посетителей и о чем-то тихо переговаривались. Появившиеся на пороге солдаты привлекли всеобщее внимание, тем более что один из них входя, хотел по привычке перекреститься, и снял было кепи, но, не заметив икон, смутился и нахлобучил головной убор обратно. Второй же лишь криво усмехнулся и, обведя глазами присутствующих, поздоровался:
— Шалом, евреи!
— Шалом, — ответил странному солдату кабатчик и добавил несколько слов на идиш.
Но ничего не понявший Будищев, даже не подумав ему отвечать, уселся за крайний стол, и прислонил к нему винтовку. Шматов, помявшись, последовал примеру товарища и все же стянул с головы свое кепи, положив его на стол.
— Господа солдаты хотят что-то заказать? — перешел на русский язык кабатчик.
— Нет.
— Тогда зачем вы пришли?
— Все дело в моем покойном друге, — со вздохом, отвечал ему Дмитрий, — он был родом из Бердичева и перед смертью, просил навестить его мать.
— И вы таки хотели найти ее у меня в трактире?
— Нет, конечно, но мой друг не успел сказать мне своего адреса. Он попросил только чтобы я навестил старушку, но не сказал, где она живет. Я подумал, что в вашем заведении бывают разные люди и может они подскажут, где ее искать?
— А как звали вашего друга?
— Марк Бернес.
— Никогда не слышал этого имени.
— Очень жаль. Наверное, я просто ошибся… у вас слишком маленькая забегаловка и вряд ли тут бывает много народа. К тому же Марк был приличным молодым человеком и, скорее всего, ходил по другим местам. Мы, пожалуй, пойдем…
— Что вы такое говорите! У меня, конечно, не ресторация, но тут тоже бывают весьма почтенные господа. И я никогда…
— Подожди, Соломон, — прервал трактирщика один из посетителей, — может быть речь о сыне старой тети Сары?
— Так ее фамилия совсем не Бернес.
— Я тебя умоляю, это фамилию Рубинштейн никто не перепутает, а принять Бернштейна за Бернеса могут запросто, особенно го… прошу прощения, господа, я не хотел сказать ничего обидного.
— Подожди Израиль, но ведь Марка Бернштейна забрали еще в те времена, когда были рекрутские наборы, он должен быть постарше…
— А разве молодой человек хоть слово сказал тебе про возраст своего приятеля? Кстати, господин солдат, а в каких ваш друг был годах?
— Сказать по правде, я не знаю его точного возраста. Но чисто внешне он был лет на пять меня старше, хотя может быть это у него от тяжелой жизни?
— Да уж, жизнь еврея трудно назвать легкой!
— Нет, это не может быть Марк Бернштейн, — вступил в разговор другой посетитель, — он совсем недавно прислал своей матери письмо, и она рассказывала об этом всей улице.
14
Атеист.