Страница 8 из 25
Брол изучающе посмотрел на женщину. Он и не слышал об этом столкновении. Причина его назначения? Возможно.
– Официальная версия, которую вы изложили, оправдывает убийство оул’данов в глазах общества. Ложь на руку управителю в его желании стать еще богаче. Понятно. Скажите, атри-преда, зачем Летуру Аникту столько золота? Что он с ним будет делать?
Женщина пожала плечами:
– Золото – это власть.
– Власть над кем?
– Над всеми, над каждым.
– Кроме тисте эдур – им безразлична летерийская идея богатства.
– В самом деле? – Она улыбнулась. – До сих пор?
– Что вы имеете в виду?
– В Дрене есть хироты – вы ведь встречали их. Каждый заявляет о родстве с императором и на этом основании забирает лучшие поместья и земли. Держат сотни должников в рабах. Скоро, возможно, тисте эдур появятся и в рядах Свободного попечительства.
Брол Хандар нахмурился. На далеком гребне стояли три оульские собаки – две ездовые и одна маленькая пастушья, – наблюдая, как стада гонят по разрушенному лагерю; скот ревел от запаха пролитой крови и выпавших внутренностей.
– Я видел достаточно. – Наместник развернул коня, натянув поводья, и животное дернуло головой и захрипело. Брол еле удержал равновесие.
Если атри-преду это и насмешило, мудрость помогла ей сдержаться.
В небе появились первые стервятники.
Вдоль Южного Джаспа, одного из четырех притоков реки Летер, бегущих с Синецветских гор, по южному берегу шла мощеная дорога; вскоре она начинала долгий подъем к горному перевалу, за которым лежало древнее королевство Синецветье, ныне подчиненное Летерийской империи. Течение здесь было бурным: набравший скорость в горах поток не успевал замедлиться на огромной равнине. Ледяная вода била в громадные валуны, оставленные давно исчезнувшими ледниками, и наполняла воздух холодным туманом, который клубился над дорогой.
Одинокая фигура поджидала шестерых воинов тисте эдур, идущих во главе каравана. Незнакомец был выше любого эдур, но очень худой; он завернулся в плащ из тюленьей кожи с поднятым капюшоном. На груди пересекались перевязи для двух летерийских длинных мечей; несколько выбившихся из-под капюшона промокших белых прядей липли к воротнику.
Приближавшимся эдур-мерудам лицо под капюшоном казалось бледным, как смерть, – словно труп только что выбрался из леденящего потока; труп, давно замерзший в заснеженных горах, маячивших впереди.
Идущий впереди воин, ветеран завоевания Летераса, дал знак спутникам остановиться, а сам двинулся вперед, чтобы поговорить с незнакомцем. За ним, помимо пяти эдур, следовали десять летерийских солдат, два груженых фургона и сорок рабов, прикованных один за другим ко второму фургону.
– Ищешь компанию, – спросил меруд, силясь разглядеть лицо в тени, – чтобы подняться на перевал? Говорят, наверху еще хватает бандитов и дезертиров.
– Я сам себе компания.
– Тогда зачем преградил нам дорогу?
– Вы захватили двух летери два дня назад. Они мои.
Меруд пожал плечами.
– Тогда надо было приковывать их на ночь, приятель. Эти должники сбегают при первой возможности. Тебе еще повезло, что мы их схватили. Да, разумеется, я верну их. По крайней мере, девчонку; мужчина – беглый раб хиротов, судя по татуировкам. Увы, его ждут Утопалки, но я предложу другого взамен. А девочка классная. Я уверен, что ты заплатишь за ее возвращение.
– Я заберу обоих. Бесплатно.
Меруд нахмурился:
– Ты проявил беспечность, упустив рабов. Мы потрудились и снова схватили их. Соответственно, мы вправе рассчитывать на компенсацию за наши усилия, а ты должен расплатиться за беспечность.
– Освободи их, – сказал незнакомец.
– Нет. Из какого ты племени? – Глаза незнакомца, обращенные куда-то внутрь, казались совершенно… неживыми. – Что с твоей кожей? – Неживыми, как у императора. – Как тебя зовут?
– Немедленно освободи их.
Меруд покачал головой, потом рассмеялся – не очень уверенно – и, знаком подозвав спутников, начал доставать свою саблю.
Не до конца веря в абсурдный вызов, он действовал медленно. Клинок не успел целиком покинуть ножны, как один из длинных мечей незнакомца вспорол горло эдур.
С яростными криками остальные воины, достав клинки, бросились вперед; за ними поспешили десять летерийцев.
Незнакомец посмотрел, как командир эдур валится на землю; кровь хлестала в туман, опускающийся на дорогу. Потом обнажил второй длинный меч и шагнул навстречу солдатам. Сталь зазвенела, оба летерийских клинка в руках незнакомца пели, и их голос креп с каждым ударом.
Двое эдур отшатнулись одновременно, смертельно раненные – один в грудь, а второму снесло треть черепа. Солдат повернулся спиной к продолжающейся схватке, нагнулся, чтобы подобрать кусок скальпа и кости, и побрел, словно пьяный, по дороге.
Упал еще один эдур – без левой ноги. Оставшиеся два солдата отступили, крича на летерийцев, которые мялись в трех шагах позади.
Незнакомец пошел в атаку. Он парировал выпад эдур справа мечом в левой руке – лезвие мелькнуло сверху, снизу, отклонило саблю, – а потом движением кисти вырвал оружие из руки противника и тут же прямым ударом вонзил острие меча в горло эдур. Одновременно мечом в правой руке он сделал ложный выпад. Последний эдур отклонился назад, попытавшись рубануть по запястью незнакомца, однако меч ловко отразил саблю, вонзился в правую глазницу, ломая хрупкие кости, и вошел в мозг.
Шагнув между двумя падающими на землю эдур, незнакомец зарубил двух ближайших летерийцев; и тут остальные восемь бросились прочь, за фургоны, – где возничие в панике попрыгали с облучков, – и дальше, мимо выпучивших глаза узников. Швыряя оружие, они понеслись по дороге.
Один летериец оказался слишком близко к рабу – тот подставил ногу, солдат упал, цепь закрутилась, когда раб прыгнул сверху на несчастного летерийца и, обернув цепь вокруг шеи противника, затянул ее. Солдат засучил ногами, задергал руками, царапая землю, но раб оставался неумолим, и вскоре страж затих.
Силкас Руин с поющими мечами в руках подошел к Удинаасу, вцепившемуся в труп.
– Можешь отпустить, – сказал альбинос тисте анди.
– Могу, – проговорил Удинаас сквозь сжатые зубы, – но не отпущу. Этот ублюдок был хуже всех.
– Его душа уже тонет в тумане, – сказал Силкас Руин, поворачиваясь к двум фигурам, выходящим из кустов вдоль канавы на южной стороне дороги.
– Души его, – сказала Кубышка со своего места дальше по цепи. – Это он делал мне больно.
– Знаю, – прохрипел Удинаас. – Знаю.
Силкас Руин подошел к Кубышке.
– Делал больно? Как?
– Как обычно, – ответила она. – Своей штукой между ног.
– А остальные летери?
Девочка покачала головой:
– Только смотрели. И смеялись, все время смеялись.
Силкас Руин повернулся к подошедшей Сэрен Педак.
У Сэрен мороз пробежал по коже, когда она увидела жуткие глаза тисте анди, который сказал:
– Я догоню сбежавших. Вернусь до заката.
Она отвела взгляд и обернулась на Фира Сэнгара, стоящего над телами мерудов – тисте эдур, – и тут же посмотрела на юг, где по каменной равнине все еще брел тисте эдур, потерявший треть черепа. Эта картина была такой же безрадостной.
– Хорошо, – сказала она, уставившись в конце концов на фургоны и запряженных лошадей. – Мы пойдем дальше по этой же дороге.
Удинаас, выместив, наконец, злобу на трупе летерийца, поднялся.
– Сэрен Педак, а что с остальными рабами? Их нужно освободить.
Она нахмурилась. От утомления думать было тяжело. Месяцы и месяцы они прятались, бежали, спасаясь и от эдур, и от летери; их теснили на север, и бесконечный ужас, не оставлявший ее, лишил мысли остроты. Освободить. Да. Но тогда…
– Просто новые слухи, – сказал Удинаас, словно прочитав ее мысли и разобравшись раньше ее самой. – Слухов все равно полно, они только путают наших преследователей. Послушайте, Сэрен, они и так знают, где мы – ну, более-менее. А эти рабы – они изо всех сил постараются не попасться. Тут особенно волноваться не стоит.