Страница 18 из 25
В постели он не был мужчиной. То есть тело функционировало вполне нормально, но во всем прочем император Тысячи смертей оставался ребенком. А хуже всего то, что происходило потом, когда он впадал то ли в сон, то ли в какое-то другое странное состояние: его руки и ноги подергивались, невнятные слова неслись потоком жалоб и прерывались отчаянными всхлипами, раздирающими ароматический воздух в палате. Нисалл вставала с кровати, накидывала на себя халат и, примостившись у нарисованной на декоративном окне картины в пяти шагах от постели, наблюдала; а он сползал на пол и хромал, как человек с больным позвоночником, с неизменным мечом в руке через комнату в угол, где проводил остаток ночи, свернувшись клубком, запертый в каком-то вечном кошмаре.
Тысяча смертей, ночь за ночью. Тысяча.
Преувеличение, конечно. Максимум несколько сотен.
Мучения императора Рулада не родились из клубка тревог. Его одолевала правда из прошлого. Нисалл могла разобрать кое-что из бормотаний, особенно связанных с постоянным кошмаром, ведь она была рядом. В тронном зале она видела Рулада – неубитого, скулящего на полу, скользком от его собственной крови, видела труп на троне и самого убийцу Рулада, умершего от яда.
Жалкие попытки Ханнана Мосага подобраться к трону были пресечены демоном, который явился за телом Бриса Беддикта и почти равнодушно, уходя, ткнул мечом Рулада, добив его.
От крика пробуждения императора ледяной глыбой застывало ее сердце, звериный вопль обжигал ее собственное горло.
Умереть только для того, чтобы вернуться, – значит не иметь возможности сбежать. Сбежать от… чего угодно.
Раны закрылись, он поднялся на четвереньки, все еще сжимая проклятый меч, оружие, которое не отпускает. Скуля и прерывисто дыша, пополз к трону и снова обмяк, добравшись до помоста.
Нисалл вышла из угла, где пряталась мгновениями раньше. Ум оцепенел – от самоубийства короля, ее любовника, и евнуха Нифадаса, от ударов, следующих один за другим в этом жутком тронном зале, от смертей, валящихся одна за другой, как могильные камни на затопленном поле. Трибан Гнол, как всегда прагматичный, преклонил колени перед новым императором, предложив свои услуги – с легкостью угря, прячущегося под новый камень. Первый консорт тоже был всему свидетелем, но теперь Турудала Бризада не было видно, а Рулад, в блестящих от свежей крови монетах, развернулся на ступеньках и оскалился на Ханнана Мосага.
– Не твой, – прохрипел он.
– Рулад…
– Император!.. А ты, Ханнан Мосаг, мой седа. Больше нет колдуна-короля. Мой седа.
– Твоя жена…
– Мертва. Да. – Рулад взобрался на помост и выпрямился, глядя на мертвого летерийского короля, Эзгару Дисканара. Потом ухватил свободной рукой ворот парчовой рубашки короля и стащил труп с трона – тот повалился на бок, голова ткнулась в плитки пола. Словно дрожь пробежала по телу Рулада. Он сел на трон и огляделся; взгляд вновь уперся в Ханнана Мосага.
– Седа, здесь, в нашей палате, ты впредь будешь обращаться к нам, лежа на животе, как сейчас.
Из тени в дальнем углу тронного зала послышался вялый смешок.
Рулад вздрогнул.
– А теперь оставь нас, седа. И забери эту ведьму Джаналл с ее сыном.
– Император, прошу, вы должны понять…
– Убирайся!
Крик поразил Нисалл, и она застыла, борясь с желанием убежать. Покинуть дворец, город…
Но тут Рулад махнул свободной рукой и, не оборачиваясь, сказал ей:
– Только не ты, шлюха. Ты останься.
Шлюха.
– Это слово неприемлемо, – сказала она и съежилась от страха, пораженная собственной опрометчивостью.
Он уставил не нее лихорадочные глаза. Потом ни с того ни с сего махнул рукой с неожиданной усталостью:
– Разумеется. Мы приносим извинения. Имперская наложница… – Его блестящее лицо скривилось в полуусмешке. – Твоему королю следовало забрать и тебя. Он или был эгоистом, или так любил, что не посмел.
Она промолчала, не имея ответа.
– Ага, мы видим сомнение в твоих глазах. Наложница, мы сочувствуем тебе. Знай, что мы не будем жестоки. – Рулад замолчал, глядя, как Ханнан Мосаг с трудом переваливается через порог зала. Появились еще полдюжины тисте эдур; они двигались неуверенно, дрожа, не веря в то, чему стали свидетелями. Ханнан Мосаг прошипел команду, и двое, войдя в зал, захватили мешки с искалеченными телами Джаналл и Квилласа, ее сына.
– Имей в виду, – продолжил император, – титул и прилагающиеся привилегии… остаются, если пожелаешь.
Нисалл моргнула, словно чувствуя под ногами зыбкий песок.
– Я вольна выбирать, император?
Мутные красные глаза устремились на дверь:
– Удинаас. Предатель. Ты-то… не был волен выбирать. Раб, мой раб… нельзя доверять тьме, нельзя… – Рулад поежился на троне, глаза блеснули. – Он идет.
Нисалл не поняла, кого имеет в виду император, но дикие эмоции в его голосе снова ее напугали. Что еще готовит жуткий день?
Голоса снаружи, один прозвучал горько, потом робко. В тронный зал вошел воин тисте эдур. Брат Рулада. Один из братьев. Тот, кто оставил Рулада, распростертого на плитках. Молодой, красивый – как бывает у эдур, непривычный и идеальный. Нисалл попыталась вспомнить, слышала ли она его имя…
– Трулл, – хрипло пробормотал император. – Где он? Где Фир?
– Он… ушел.
– Ушел? Оставил нас?
– Нас. Да, Рулад… Или называть тебя императором?
Гримаса пробежала по покрытому монетами лицу Рулада, затем он поморщился и произнес:
– Ты тоже оставил меня, брат. Бросил истекать кровью на полу. Думаешь, ты не такой, как Удинаас? Не такой предатель, как летерийский раб?
– Рулад, если бы передо мной был мой прежний брат…
– Тот, над которым ты насмехался?
– Если, по-твоему, так было, то прошу прощения.
– Да, теперь ты хочешь извиниться?
Трулл Сэнгар шагнул вперед:
– Это все меч. Он проклят. Прошу, отбрось его. Уничтожь. Трон теперь у тебя, и меч больше не нужен…
– Ты ошибаешься. – Рулад оскалился, словно в припадке ненависти к себе. – Без него я всего лишь Рулад, младший сын Томада. Без меча, брат, я никто.
Трулл склонил голову:
– Ты повел нас на войну. Я встану рядом с тобой. Встанет и Бинадас, и наш отец. Ты завоевал трон, Рулад, тебе нечего бояться Ханнана Мосага…
– Этого жалкого червяка? Ты думаешь, я его боюсь? – Кончик меча щелкнул, отскочив от плиток. Рулад уставил оружие в грудь Трулла. – Я император!
– Нет, не ты, – ответил Трулл. – Твой меч – император; меч и та сила, что стоит за ним.
– Лжешь! – взвизгнул Рулад.
Трулл отшатнулся.
– Докажи. – Глаза императора расширились.
– Разбей меч! Сестра благослови, да просто выпусти его из рук! Хотя бы так, Рулад. Просто пусть упадет!
– Нет! Я знаю, чего ты хочешь, брат! Ты заберешь его – я вижу, как ты напряжен, как готов прыгнуть за ним. Я вижу правду! – Меч дрожал между ними, словно жаждал крови.
Трулл покачал головой:
– Я хочу разбить его, Рулад.
– Не смей стоять рядом со мной! – прошипел император. – Я вижу предательство в твоих глазах – ты оставил меня! Раненого, на полу! – Его голос окреп. – Где мои воины? Сюда!
Неожиданно появились полдюжины воинов эдур, с мечами наголо.
– Трулл, – прошептал Рулад. – Я вижу, у тебя нет меча. Тогда брось свое любимое оружие – копье. И ножи. Что? Боишься, что я убью тебя? Окажи мне доверие, о котором говорил. Веди меня своей честью, брат.
Нисалл ничего не понимала; недостаточно знакомая с образом жизни эдур, она прочитала что-то на лице Трулла – капитуляцию, но гораздо более сложную и глубокую, чем просто готовность разоружиться перед братом. Слои смирения, один под другим, избавление от невероятной тяжести; и знание, объединяющее двух братьев, о смысле этой капитуляции. К чему приведет ответ Трулла, что последует, чем закончится – не для самого Трулла, но для Фира?..
Трулл отстегнул копье и положил его на плитки; расстегнул пояс с ножами и отбросил в сторону.