Страница 5 из 12
Вестерн – это демократический беспорядок жизни, храм которого – салун. Но только не тот салун, где Вьенна в белом бальном платье играет на пианино (положив рядом с подсвечником револьвер) на фоне красных, чуть ли не базальтовых стен, напоминающих оперную декорацию. А чего стоит один только мраморный бюстик Бетховена, скромно украшающий обитель азарта.
Вестерн – это «горизонтальный» жанр: герои меряются силами, стоя друг напротив друга, глядя в глаза. Рей в сцене словесной дуэли между Вьенной и Эммой разводит соперниц по вертикали. Вьенна возвышается над (так и хочется сказать) сценой, стоя на лестнице: Рей снимает ее снизу. Эмму – сверху. Театральность, даже оперность сцены усиливает то, что Эмму окружают полукольцом мужчины во главе с ее прислужником-шерифом – ни дать ни взять античный хор, комментирующий действие. А в финале Эмма будет карабкаться по лестнице, чтобы дорваться до загнанной в ловушку Вьенны, и покатится вниз, смертельно раненная.
Вестерн – это жеваная речь немногословных парней. Прибаутки-шуточки. В «Джонни Гитаре» все изъясняются как в классицистической пьесе: патетическими, чеканными формулами, без малейшего налета вульгарности, казалось бы, естественного в диких краях.
Всего этого достаточно, чтобы усомниться, а вестерн ли «Джонни Гитара» вообще. Но все это пустяки по сравнению с тем, что «Джонни Гитара» – женский фильм, вернее, женская дуэль. Взаимной ненавистью Эммы и Вьенны затоплен экран. Мужчины – или аккомпанирующий фуриям хор, или безвольные орудия, которыми соперницы вертят, как хотят. В лучшем случае – секунданты.
Это, в общем, совсем не по правилам. В классическом изводе жанра женщина – на втором плане. Брюнетка заигрывает с ковбоем в салуне, блондинка стойко переносит тяготы службы мужа, кавалерийского офицера. Вдова, растящая шалуна-ангелочка, обменивается красноречивыми взглядами с таким же одиноким поборником справедливости. Задорная дочка пионера, идущего на Запад, поет у костра. Чуть ли не единственным активным персонажем женского пола в вестернах оставалась до поры до времени лихая девчонка Кэлэмити Джейн («Джейн Катастрофа»), «свой парень» в юбке, в «Юнион Пасифик» (Сесилль Б. Де Милль, 1940), до тошноты напоминающая почтальоншу Стрелку из «Волги-Волги». Джейн, кстати, тоже почтальон, так же антисексуальна и полна комсомольского задора, как героиня Любови Орловой.
Но что-то случилось сразу после войны. В «Дуэли на солнце» (1946) Кинга Видора ползет по острым камням, раздирая тело, раненая Дженнифер Джонс, чтобы умереть рядом со смертельно раненным ею возлюбленным, успевшим и в нее всадить свинец. Марлен Дитрих в «Ранчо, пользующемся дурной славой» (1952) Фрица Ланга безраздельно царствует в своем «замке», на ранчо, где находят приют и теряют спесь самые отпетые головорезы. Барбара Стэнвик в «Сорока ружьях» (1957) Сэмюэля Фуллера скачет по прерии во главе сорока стрелков, а за кадром звучит баллада о «прекрасной женщине с бичом».
Женщина с бичом… Диссидентство этих вестернов, безусловно, сексуального толка. Точнее говоря, садомазохистского. Когда их хлещут пули, женщины вскрикивают от боли, как от наслаждения. Атаманша кажется «госпожой» из садомазохистского клуба. Ненависть Вьенны и Эммы столь беспредельна, что наводит на мысль о лесбийской страсти.
Эмма – тоже женщина с бичом. В кульминационной сцене Вьенна, со связанными за спиной руками, сидит на лошади, на ее шее затянута петля. Никто из мужчин не готов лишить ее жизни: если тебе надо, Эмма, сделай это сама. В руки Эмме вкладывают бич. Она хлещет по крупу лошади, но, казалось бы, с большим удовольствием исполосовала бы беззащитную Вьенну.
Им двоим нет места не то что в одном городке – на одной земле. Кто-то из них должен умереть. Но существуют ли «они обе» или это иллюзия, обманка? Джоан Кроуфорд и Мерседес МакКембридж похожи друг на друга, как сестры-близнецы. Или – как одна женщина, просто по-разному одетая и причесанная в зависимости от того, кто она в данный момент: Вьенна или Эмма. Тот же абрис лица, те же тугие скулы, та же линия плеч. Та же андрогенность. Та же мальчишеская стрижка. Всего-то разницы: одна невозмутимо презрительна, другая клокочет от ярости, как вулкан. Убивая Эмму, не стреляет ли Вьенна в сердце самой себе? Падает Эмма, и на экране внезапно наступает покой, и опускают оружие мужчины, и расступаются линчеватели, и отпускают куда глаза глядят Джонни и Вьенну, которые застывают в поцелуе на фоне водопада.
Слишком красиво, чтобы быть правдой, но как раз впору предсмертному видению Вьенны, застрелившей собственное отражение в зеркале.
1955. «Господин Аркадин», Орсон Уэллс
«Господин Аркадин» – фильм-бродяга, снятый бродягой-режиссером. Рассорившийся с Голливудом и разорившийся Орсон Уэллс с конца 1940-х годов мотался по миру, оставляя за собой обломки нереализованных замыслов, блистая на светских приемах, но подчас не имея денег, чтобы заплатить за ужин, общаясь с миром через экранизации классики и криминальной макулатуры. Так же мотался по Европе и Мексике авантюрист Ван Страттен, пытаясь восстановить прошлое своего странного работодателя, пышнобородого супербогача Аркадина, не помнящего ничего, что происходило в его жизни до 1927 года, прозванного своей любящей дочерью «огром», людоедом. Амнезия оказывается выдумкой, частью дьявольского плана: Аркадину нужно чужими руками найти тех, кто знает правду о его карьере, уничтожить их и затем обвинить в преступлениях наивного сыщика.
Уэллс царственно игнорирует логические связки между эпизодами. Все происходит как во сне, словно по мановению волшебной палочки. Услышав от умирающего бандита Бракко всего лишь одно имя «Аркадин», подруга Ван Страттена неизвестно как становится завсегдатаем его вечеринок и нанимается работать на его яхту. Как, повинуясь какой интуиции, руководствуясь какими уликами, Ван Страттен находит в Хельсинки и Танжере, Копенгагене и Варшаве свидетелей прошлого Аркадина – это режиссера совершенно не заботит. Честно говоря, откуда берутся все эти Оскары, «блошиные профессора» или Софьи, при самом внимательном просмотре фильма понять невозможно. В этом фильм Уэллса – неожиданный предшественник «Убить Билла» Квентина Тарантино, которому точно так же совершенно наплевать, откуда Невеста берет деньги на билет до Токио, как проходит таможенный контроль с самурайским мечом наперевес или узнает адрес одной из своих убийц.
Аркадин – людоед, тиран, монстр: он, как и сам Уэллс, как будто всегда в маске, даже когда скидывает (он любитель маскарадов) очередную личину. Он – пугающий темный образ из той же портретной галереи, что иные герои Уэллса: гражданин Кейн, Макбет или смрадный мексиканский полицейский Куинлен из «Печати зла» (1958). Всех их сыграл сам Уэллс. Сыграл, вроде бы ненавидя, презирая, доводя до позорной и величественной одновременно гибели, но и восхищаясь ими, слишком хорошо понимая их. Уэллс был сделан из той же материи, что и они. Кейн-Херст развязал испано-американскую войну – Уэллс вызвал всеамериканскую панику радиоинсценировкой «Войны миров». Главное, что роднит Уэллса с Аркадиным, – их философия прошлого. Аркадин верит, что прошлое можно стереть, переписать, вымарывая из жизни некогда близких ему людей. Уэллс писал и переписывал свою собственную жизнь так, что теперь реальность от вымысла не отделит никто, никакой Ван Страттен. Предпоследний его фильм «Ф как фальшивка» (1975) – вдохновенный гимн фальсификации как сути любого творчества.
Чрезмерность – главная черта и кинематографа Уэллса, и самого режиссера, которого современники называли «Людоедом с глазами Деда Мороза и сердцем Мальчика-с-пальчика». Жан Кокто писал о нем: «Эта штука, вероятно, весит тонну, и размером не менее трех метров. Это не дышит, а пыхтит, как морской гигант. Это не говорит, а грохочет, как вулкан. Это не кричит, а издает рычание, которое приводит в ужас окрестное население. Это не смеется, а взрывается так, что падают люстры и лопаются стекла. Если это человек, пусть меня повесят!» Все это можно сказать и о господине Аркадине. Он просто не помещается в кадр: планы, в которых зритель видит Аркадина целиком, можно пересчитать по пальцам. Иногда в кадр не входят ни его голова, ни его ноги, и он нависает над Ван Страттеном и своей дочерью чудовищным торсом. Он не может «просто» передвигаться: Аркадин неизменно расталкивает окружающую его толпу. Он способен быть везде одновременно: в Мексике Ван Страттен говорит с ним по телефону, уверенный, что монстр звонит из Европы, а тот преспокойно ждет его, как всегда, окруженный красавицами и чудовищами, в том же мексиканском отеле.