Хранитель

Посередине всего этого изобилия, за прилавком, стояла довольно симпатичная девушка. Лет ей было на вид около тридцати, роста она была чуть выше среднего, с довольно хорошей фигуркой и неплохими формами. Вязаный розовый свитер с воротом очень красиво смотрелся на ней. Лицо было милое, даже смазливое. Это блондинистое голубоглазое существо посмотрело на Ручкина и слегка улыбнулось.

Пётр Алексеевич купил зонт, чистящие и моющие средства и небольшой набор продуктов вместе с электрическим чайником. Всё это время продавец молча подавала ему требуемые вещи.

– И пачку «Парламента», – добавил в конце Ручкин.

– А вот сигарет я вам не продам, – неожиданно раздался нежный женский голос.

– Это ещё почему? – удивился Ручкин.

– Потому что несовершеннолетним сигареты не продаю.

– Я что, похож на несовершеннолетнего?

– Не знаю, похож или не похож, а закон есть закон. Или паспорт показывайте, или идите с богом.

– Ручкин молча достал паспорт и показал первую страницу продавцу.

– Так-так-так, Ручкин Пётр Алексеевич, – прочитала продавец. – 1978 года рождения. Так, значит, это вы журналист из Москвы? А я смотрю, лицо-то незнакомое. Наших-то я всех знаю. Я, кстати, Зинаида, только сигареты я вам всё равно не продам.

– Это ещё почему? – вновь удивился Ручкин.

– Нет у нас таких сигарет, не курит такие никто. Дорогие больно.

– Ну давайте какие есть.

– А вы, кстати, женаты? – спросила Зинаида, протягивая пачку «Явы».

– Да.

– Ну, это ничего, жена не тумбочка, подвинется, – сказала она и прикоснулась рукой к ладони Петра. – Всё, что случается на красной земле, остаётся на красной земле, – добавила она, томно посмотрев в глаза Петра.

Прикосновение, чёрт возьми, было приятным, и Пётр Алексеевич невольно поплыл, но, вовремя вспомнив про сифилис, собрал волю в кулак, быстро рассчитался и вышел из магазина.

Около магазина стоял странный тип. Роста он был большого, телосложения крупного и на первый взгляд обладал силищей немереной. Одет субъект был плохо и грязно. Он быстрыми шагами направился к журналисту.

– Ты это того, понял, да? – произнёс тип.

– Ничего не понял, – ответил Ручкин.

– Я говорю, к Зинке моей нечего колеса подкатывать, а то я тебе шею сломаю, понял?

– Ага, – ответил журналист. Затем порылся в пакете с покупками, нашёл там пачку «Орбит», вложил в ладонь громиле и со словами «Совет вам да любовь», зашагал к своему дому.

Тип был обескуражен и продолжал стоять, злобно смотря вслед.

Оставшуюся часть дня Пётр Алексеевич решил посвятить уборке, он помыл полы, вымыл окна, натаскал из колодца воды, заварил чайку и принялся ждать вечера. Дело в том, что он вспомнил запрет Захара Аркадьевича не ходить на водонапорную башню, якобы там аномалии. Что журналисту запрет – журналисту запрет лишь повод действовать. Пётр Алексеевич твёрдо решил пойти на водонапорную башню, и непременно ближе к ночи, потому что по закону жанра именно ночью просыпается всё самое страшное и неизвестное.

Дождавшись вечера, Ручкин вышел на улицу. Светила луна. Её свет, отражаясь от красной поверхности земли, не предвещал ничего хорошего. Дорогу к башне спрашивать не пришлось, она прекрасно виднелась издалека, так как была самой высокой постройкой в селе. Журналист направился к ней, по ходу размышляя о том, какие всё-таки странные люди тут живут, такое ощущение, что не люди, а готовые персонажи из какой-нибудь книги. Так, размышляя об этом, он и добрался до башни.

Вокруг башни ничего аномального не наблюдалось. Пётр Алексеевич сделал несколько кругов, закурил и принялся ждать.

Спустя где-то полчаса, Пётр Алексеевич с удивлением обнаружил, что незаметно наступила тишина, луна куда-то скрылась, и по земле заклубился туман. Стало немножко страшно. Совсем рядом послышались тяжёлые, какие-то нечеловеческие шаги.

– Вот она, аномалия, – подумал Ручкин и, получив тяжёлый удар по затылку, погрузился в темноту.

День четвёртый

Полиция

– Пётр Алексеевич, Пётр Алексеевич?

Ручкин открыл глаза и увидел над собой взволнованное лицо мэра.

– Слава богу, живой, – воскликнул Семёнов. – Стоило вас на день одного оставить, так вот беда и приключилась. Я же вам говорил, предупреждал, чтобы вы не ходили к башне, особенно по ночам. Я уже с ног сбился, разыскивая вас. Утром приезжаю к вашему дому, а вас нет. Битый час колесил по посёлку, хорошо, что Анна Серафимовна подсказала, что видела вас вечером идущим к башне. Вам непременно надо к врачу.

– Не надо к врачу, – сказал журналист, приподнимаясь и потирая затылок.

– Как не надо, надо! – заверещал мэр. Вдруг что серьёзное. Вон вы и за голову держитесь, ещё дурачком до конца жизни останетесь, а мне грех на душу. Я же вам говорил, аномалии тут сильные.

– Да какие, к чёрту, аномалии? – раздражённо произнёс Ручкин, – по затылку меня кто-то ночью приложил, вот и вся аномалия.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно!

– Да, дела! Тогда нам срочно надо в полицию. У нас с преступностью строго, её практически нет, а тут такое ЧП.

– В полицию так в полицию, – произнёс Ручкин, отряхивая пальто, и направился к машине скорой помощи.

Ехали недолго. Пётр Алексеевич, немного отойдя от удара, принялся размышлять, кто же на него напал. Ограбление он исключил сразу, так как денег не взяли. Но не успел додумать эту мысль, машина затормозила возле здания полиции.

Здание представляло собой одноэтажную постройку, впрочем, как и большинство строений села. Три окошка выходили на улицу, сбоку была стальная дверь с надписью «Краснобогатырский пункт полиции». Возле здания стояла старенькая служебная «Нива» и такой же старый полицейский «УАЗ».

Войдя в помещение, Ручкин тут же удивился, впрочем, удивляться ему приходилось тут каждый день, и всё чаще и чаще. В камере для задержанных сидела собака и грустными глазами смотрела на Ручкина.

– Дежурный, увидев мэра, тут же закричал: – Захар Аркадьевич! Какими судьбами?

– Да вот, журналист со мной из Москвы, ударил его кто-то ночью возле башни.

– Так аномалия, небось, – произнёс дежурный.

– Аномалия не аномалия, органы разберутся, – произнёс неожиданно появившийся капитан. – Захар Аркадьевич и вы, гражданин, пройдёмте ко мне в кабинет.

Капитан был обычного телосложения мужчина, лет пятидесяти. Одет он был в форму, которая мешковато на нём сидела. Звали его Анатолий Сергеевич Пинкертон, виски его были покрыты сединой, а на затылке начинала зарождаться лысина. Лицо у него было умное, во всяком случае Ручкину очень хотелось на это надеяться. Пётр Алексеевич уже целый час рассказывал события предыдущего дня, и ему начинала надоедать эта беседа.

– Значит, версию об аномалии вы исключаете? – спросил капитан.

– Абсолютно.

– Ну тогда всё ясно, это Фрол.

– Фрол! Точно! – воскликнул Семёнов. – Ну я ему задам, это же надо, человека по голове бить, ну негодяй!

– Кто такой этот Фрол? Местный криминальный авторитет? – спросил Ручкин.

– Да господь с вами, Пётр Алексеевич, – ответил страж порядка. – У нас тут места тихие, преступления практически не случаются. Фрол – это наш дворник. Влюблён он в Зинку до безумия, а та ему взаимностью не отвечает. Ревнует страшно. В прошлом году одного учёного чуть на берёзе не повесил.

– Так я, видимо, с ним уже знаком.

– Вот как? И при каких обстоятельствах?

– Возле магазина виделись.

– Вот как. Тогда я сейчас прикажу, и его мигом сюда доставят. А пока, может, чайку?

Капитан отдал приказ, и мужчины начали пить чай, ожидая, когда доставят злодея. Чай оказался с коньяком.

– А разрешите вопрос, Анатолий Сергеевич? – спросил журналист.

– Разрешаю.

– А почему у вас там собака сидит за решёткой?

– Так она Анну Серафимовну на днях за ногу укусила. Анна Серафимовна очень сильно ругалась, грозилась написать президенту. Вот и пришлось принять меры. А что поделать, закон суров – но такой закон. Будь ты хоть человек, хоть собака, а перед законом все равны. Вот и пришлось дать Шарику пятнадцать суток.