Демоны Дома Огня

Он сам доставлял Ашеру на виллу фотографии мальчишки из лечебницы, правда черно-белые, на них трудно было что-либо разглядеть, хотя Гильяно было достаточно и этих снимков. Ашер знал лилу, он жил с ними в одном доме, Антонио же никогда не доводилось видеть таких, как Ян Каминский.

Антонио родился в то время, когда на деятельность Братства уже был наложен запрет. Он был одним из последних детей Аменти. Старший брат, воспитатель, надел ему на шею амулет, вырезанный из камня, анкх с каплей крови лилу внутри. Антонио учили по старым учебникам, Аменти торопились передать последнему поколению знания и ритуалы, предвидя гибель Братства.

На первый взгляд грозный лилу был самым обычным юношей. Тощим, нескладным. Мальчишка сидел, низко опустив голову. Антонио видел лишь слипшиеся от крови волосы у него на макушке. Ян закрывал лицо руками, голос его звучал глухо:

– Кажется, я убил человека. И не того, о ком говорят, а кого-то другого… Но я очень плохо помню… Почти ничего не помню.

– Ты никого не убивал, – тут же отмел его подозрения Антонио. Ему было важно, чтобы мальчишка верил в свою невиновность и не начал обличать себя перед честным народом или, что намного хуже, перед судом. – Как ты оказался на вилле?

– Не знаю. – Он потер лоб. – Это было так, будто я перенесся туда. Сделал шаг – и оказался на лужайке перед домом. Не понимаю, как я добрался, ведь из Непала в Италию долгий путь. Я совсем не помню дороги. Неужели у меня снова начались припадки?

– Что ты помнишь?

– Нож… – Плечи мальчика вздрогнули, ногти впились в щеки.

«Конечно, нужно было как-то перерезать горло жертве…» – чуть ли не раздраженно подумал Антонио, а вслух мягко отметил:

– Орудие убийства на месте преступления не нашли.

«Ведь ритуальный нож прочно связан с владельцем, не каждый смертный способен его увидеть».

Мальчишка удовлетворенно кивнул, будто отвечал на беззвучную тираду Антонио. И адвокат с запозданием вспомнил, что лилу может читать мысли.

Ян Каминский был непреклонен:

– Там был нож… Непальский кхукри. Похожими ножами, только большими, отрубают головы жертвенным животным. На празднике Дурга Пуджа в честь богини Дурги, Божественной матери, победительницы демонов, забивают буйволов. – И тихо добавил: – Настоящие мастера отсекают голову зверя с одного удара.

И тут он поднял голову. Антонио даже зажмурился от неожиданности. Глаза мальчика сияли, как синие огни семафора:

– Я говорю правду, почему вы не верите мне?

Антонио заслонил лицо рукой, вглядываясь в своего клиента. Яркий синий свет исходил из его глазниц, заслонял собой и зрачок, и радужку, и белок глаза. Свет то разгорался, то затухал. Антонио даже чувствовал тепло, излучаемое глазами мальчишки. Было очевидно, что при желании Ян мог поджечь взглядом бумаги, лежавшие перед адвокатом. Компьютерная графика, глаза робота-монстра… Все что угодно приходило на ум, кроме того, что это – обычные глаза обычного человека. И все-таки Ян дожил до шестнадцати лет, и все считали его человеком, его лечили согласно человеческим понятиям о болезни и здравии и сейчас собирались судить по человеческим законам. Антонио Аменти прибыл для того, чтобы не дать довести дело до суда, а если все же это случится, не допустить обвинительного приговора. Мальчишка должен быть оправдан, хотя лично у Антонио не было сомнений в том, что Каминский совершил убийство.

Антонио старался делать вид, будто ничто его не тревожит, но непроизвольно щурился от яркого света. Он заговорил примирительным тоном:

– Я верю тебе. Ты помнишь нож. Но, согласись, трудно утверждать, что ты видел его именно в ночь убийства, ты же сам говоришь, что похожие встречались тебе на религиозном празднике в Непале. Ты мог перепутать. Ты ведь не совсем здоров. Что-нибудь еще?

Мальчишка напрягся. Вспоминание давалось тяжело, на висках пульсировали жилки, а в глазах пылало море синего огня. Антонио малодушно ощупал карман пиджака, на месте ли его солнцезащитные очки, но, даже рискуя ослепнуть, он бы их не надел, общаясь с клиентом.

– Девушку… – выдавил Ян, – я помню девушку.

– Какую девушку? – с тревогой переспросил Антонио. Никакой девушки на вилле быть не могло. С последней любовницей Ашер расстался больше полугода назад, Антонио навещал его несколько раз и, кроме Ашера и доктора Хински, никого на вилле не застал.

– Она… она… – Ян силился подобрать слова. – У нее длинные светлые волосы, она… удивлена, расстроена, она плачет, она боится, но не смеет уйти от опасности. Даже наоборот, она ищет, с кем бы помериться силой. Она и сильная, и слабая… И я не знаю, что я говорю… – Он опустил голову – и вновь обхватил ее руками. – У меня очень сильно болит голова, – признался он.

«Лилу, которого мучает мигрень. – Антонио даже позволил себе слегка улыбнуться. – Это так… по-человечески, что ли. Неудивительно, что ему мерещатся девушки. Лилу всегда славились своей влюбчивостью и вожделели земных женщин».

– Это все? – спросил он сухо, по-деловому. Время, отведенное ему на общение с клиентом, подходило к концу.

– Еще… Бронзовый дворец…

– Бронзовый дворец?

– Ты в Бронзовом дворце, – отчетливо проговорил Каминский. – Его держат тысяча шестьсот колонн. В нем тысяча комнат. И все они пусты. Они пусты уже тысячу лет. Но для тебя они полны до краев…

У Антонио язык присох к нёбу, Ян Каминский не мог произнести эти слова, он не знал их, он ничего не должен был знать о Бронзовом дворце. Зато эти слова наизусть знал Ашер Гильяно, их знал и Антонио Аменти, и все мальчики и девочки, которые росли в Доме Гильяно и слушали сказки в Мемориальной гостиной. Мальчишка на какую-то секунду показался ему похожим на Ашера. Словно тут, в бетонной комнате, появился призрак той жестокой, несгибаемой части души Гильяно, что делала его беспощадным убийцей и нагоняла страх на врагов.

Но нельзя показывать лилу, что ты боишься его, лилу чувствуют страх, а страх будит в них жажду крови. Этот лилу уже вошел в возраст, чтобы убивать. Он уже убил и, как знать, может, уже попробовал кровь на вкус, и он не остановится.

– В общем, запомни одно: ты никого не убивал. Ты лишь свидетель, ты не убийца.

– Откуда вы знаете?

– Я твой адвокат. Все, что говорю, ты выполняешь беспрекословно. И если я утверждаю, что в этой истории ты – лишь свидетель, который потерял память в результате шока от кровавого зрелища, ты мне веришь. Понятно?

– Да, синьор Аменти.

– И на следственном эксперименте ты при виде крови будешь пищать и падать в обморок, как девчонка, только потому, что я так велю. Понятно?

– Да, синьор Аменти.

– Отлично, Ян. Ты ничего не помнишь. И ты невиновен. Остальное – мое дело.

– Но почему вы защищаете меня, синьор?

«Опомнился!»

Антонио включил все свое обаяние и проникновенным тоном, которым он обычно обращался к женщинам и детям, объяснил:

– Потому что верю в твою невиновность. А еще есть отличная причина – это дело громкое. Греметь будет на весь мир, еще и эхо пойдет. Тебя ведь Флорентийским монстром считают или его последователем, за юностью лет. Может, даже сыном монстра. Уверен, газеты и об этом напишут. Лично я бы столь пикантный пассаж не пропустил. Участвовать в таком деле – отличная реклама для меня. Я становлюсь высокооплачиваемым адвокатом, а ты получаешь свободу – разве это не равноценная сделка?

Ян недоверчиво на него посмотрел. И Антонио мысленно обругал себя дураком, он совсем забыл, что лилу чувствительны ко лжи, как чувствительны к ней и все Гильяно. Но время, отведенное на общение с адвокатом, закончилось, и подошел охранник, чтобы отвести Каминского в камеру.

В маленьком баре «Ирис» Антонио кулем свалился на плюшевый диванчик у стола в углу, уронил голову на согнутые руки. Он бы и лбом об стол бился, да вокруг слишком много знакомых, его во Флоренции каждая собака знает. Владелец бара, Джузеппе Сальвани, огорченно поцокал языком, видя страдания синьора Аменти, вышел из-за стойки, утешительно похлопал Антонио по плечу и принес ему чашку кофе и бутылку кьянти.