Демоны Дома Огня

– Ну? – победоносно обратился Антонио к Смотрителю, когда подозреваемого увели. – Что скажешь? Настоящий лилу?

Смотритель с расстановкой отвечал немного невпопад:

– Ни у кого до сих пор не возникло вопросов относительно его личности лишь потому, что лилу все время смотрит себе под ноги. Но в зале суда ему придется взглянуть в лицо людям. Я сделаю так, что никто не заметит всей силы его необычных глаз. Полностью затмить зрение публики я не сумею, но затуманить смогу.

– Спасибо за помощь, – едко улыбнулся Антонио. – Видимо, у тебя есть разрешение дона Гильяно на прямое воздействие извне.

– Не сомневайся.

– А что будет, когда мальчишку освободят? Ты сопроводишь его в Дом Гильяно? Или явится Ворон с приглашением для него?

– Лилу не нужно приглашение, чтобы войти в Дом Гильяно. Но ни я, ни ты не покажем ему дорогу. После того как лилу получит свободу, он будет волен идти в любую из четырех сторон или на все четыре стороны одновременно – ему и это под силу.

– Мы отпустим его?

– Разумеется. Он должен сам найти дорогу к Дому Гильяно. В его нынешнем состоянии это очень важно.

Юлия Сакович курила, раздраженно стряхивая пепел на стол. В гостиничном номере было душно, воняло сигаретным дымом и рыбными консервами, пустую банку из-под тунца она хотела было использовать как пепельницу, но по задумчивости промахнулась один раз, второй и решила – не судьба.

Ноутбук заглядывал в лицо мутным, захватанным пальцами прямоугольным глазом. Сакович не написала ни строчки. Она злилась на себя – надо же, быть в шаге от разгадки, говорить с доктором Хински и «не дожать» его. «Кто же знал, что он станет следующей жертвой?» – пел в голове тоненький голосок, который Юлия ненавидела. Этот голос всегда пытался оправдать ее в своих же глазах, тогда как сама-то Сакович знала – она идиотка и тупица, не заслуживающая права называться журналисткой, если пропускает элементарные вещи, если у нее нет чутья…

«Ладно, к черту!» – разозлилась Юлия и решительно придвинула ноут. Ныть и ругать себя можно сколько угодно, этим положение не поправишь. Ее ждет взбучка от главного редактора, но хотя бы одну часть работы она сделает как следует.

Сакович промучилась час, набирая и снова стирая написанное. Закурила. Слова не шли. Из головы не выходил ловкий адвокатишка Аменти, который, точно фокусник, жонглировал в суде фактами, доставал, как яркие платки из рукава, новые сведения из многочисленных папок, и подсудимый на глазах публики становился похож не на кровавого убийцу, а на белого пушистого кролика, только-только высунувшего невинную мордочку из черной шляпы.

Конечно, мальчишка не может быть причастен к нераскрытым убийствам, которые происходят в окрестностях Флоренции с 1961 года. Если рассуждать здраво. Но итальянская полиция давно поняла, что здравый смысл не помогает расследовать дело, а лишь запутывает его и ведет по ложному следу. А вот если принять на веру тот факт, что парень – адепт тайной кровожадной секты, то вполне возможно наконец-то объяснить гражданам, что происходит. И юноша не из простых. Вот, к примеру, зачем он торчал в непальском монастыре? А на месте преступления Юлия сама видела полустертые круги и надписи, которые полицейские сами же и затерли, как только сфотографировали, чтобы избежать людской паники. Юлия была уверена, что и в остальных убийствах присутствовали элементы ритуала, тщательно скрытые следствием.

Убивал не один человек, убивала организация – это и требовалось написать в статье. Но в эту ночь Юлия не случайно тщательно проверила замок на двери, затворила и зашторила окна: ощущение злой силы, выпущенной на свободу, витало в пространстве. Ритуал был завершен, нечто, что призывали, проникло в мир. Что собой представляет это нечто, и что оно будет делать в мире? Какова его цель? Сакович невольно вспомнила цепочку убийств в Петербурге, чем-то похожих на убийство Роберта Хински, – тогда ей даже повезло поговорить с женой одного из потерпевших, которая видела убийцу, но то ли от шока, то ли еще по какой причине ничего не могла толком вспомнить.

Если бы пять лет назад Юлии Сакович сказали, что она всерьез будет писать о ритуальных убийствах, о Книгах Судеб, о зловещих масонских знаках, она бы расхохоталась предсказателю в лицо. Тогда Юлия Сакович бредила серьезной журналистикой: политика, экономика… Она хотела писать о том, что влияет на судьбы людей, о том, что действительно важно и жизненно необходимо. Но главный редактор, выслушав ее пламенное выступление о тайной расстановке сил на политической арене, прищурился и сказал:

– А вы неплохо видите скрытое, Юлия. Будете писать о мистике.

Первые дела, о которых ей поручали писать, она могла объяснить чем угодно: помешательством участников, стечением обстоятельств, злыми розыгрышами, стихийными бедствиями. Но иногда ее рациональные рассуждения давали трещину, простой логики и очевидных причин оказывалось недостаточно. Впрочем, никто не принуждал ее верить в то, что чудеса случаются. Достаточно было писать так, чтобы читатели дрожали от страха, чтобы казалось, будто перед ними раскрывается дверь в неведомое. Хотя, конечно, если эта дверь существовала, то одно время она оставалась плотно закрытой для рационалистки Юлии Сакович. Но после того, что случилось в Петербурге, Юлия начала иначе относиться к своей работе.

У геймера Виталия Сушкова было перерезано горло, в грудной клетке зияла дыра, а тело выгнулось назад так, что пятки упирались в щеки. Рот широко открыт, глаза в ужасе зажмурены. Конструкция покоилась на стеклянном круглом столе. Тело, стол и пол вокруг были покрыты тончайшим белым порошком с тонким приятным запахом. А по краю стола рука убийцы начертила непонятные знаки. Крови не было. Ни малейшего следа, ни капли. Будто могучая вселенская корова слизала ее гигантским шершавым языком. Таинственный порошок при тщательном анализе оказался лепестками роз, особым способом высушенными и измельченными. Все это Юлия узнала от судмедэксперта, с которым дружила, а иногда и спала, когда возвращалась в город из командировок.

Но главной ее добычей стало интервью с женой погибшего, к ней Юлия пробралась, представившись антикризисным психологом, которого якобы послал к ней следователь. Журналисту без вранья не обойтись. Не многие потерпевшие захотят общаться с прессой, а вот с психологами, сотрудниками кризисных центров, социальными работниками – в общем, с теми, кто их пожалеет, поддержит, – пожалуйста.

У Сушкова остался двухлетний сын, который в момент убийства тоже находился в квартире.

– Вы просто расскажите мне то, что помните. Кто заходил в квартиру? – почти ласково начала Юлия, видя перед собой бледную, трясущуюся женщину.

– Никто не заходил. Виталик вышел в аптеку. А я осталась с Сеней. Он заболел, знаете ли. Обычно я отвожу его к маме, чтобы не мешать Виталику спать, а сама бегу на работу… Но сын заболел… – Лидия Сушкова, маленькая кудрявая женщина с припухшими от слез глазами, то разворачивала, то складывала по сгибам кухонное полотенце с огненным петухом. – Да вы проходите. В гостиную. Правда, там не прибрано. – И она обреченно махнула полотенцем.

Гостиная и была местом преступления. Юлия Сакович жадно огляделась по сторонам. Стеклянный стол был задвинут в угол.

– Просила унести с глаз, но разве с ними договоришься. – Лидия показала на стол и перекинула полотенце через плечо. – Ой, у меня молоко на плите!

Оставшись одна, Юлия прошлась по комнате, рассматривая вещи, потрогала поверхность стола, выискивая хоть крупинку таинственного порошка, но, конечно, ничего не нашла. Эксперты вымели все дочиста.

– Мы пили кофе, – вдруг произнесла Лидия, появляясь в дверном проеме с алюминиевым ковшиком в руке.

– С кем вы пили кофе? С мужем?

– Виталик не любил кофе. Только чай, китайский зеленый чай.

«С убийцей?» – чуть было не сорвалось с губ.

– Вы пили кофе с тем, кто приходил? – уточнила Юлия.

– Нет, никто не приходил, – ответила Лидия. – Но мы пили кофе, – задумчиво повторила она. – И ему понравилось. – При этом она почему-то широко улыбнулась, будто и впрямь была страшно рада, что кому-то неведомому понравился ее кофе.