Игорь. Корень Рода

Жена Айка уже и сама заметила требовательные движения сына и смущение княгини и, быстро подойдя, забрала своё уже начавшее капризничать чадо.

– У меня сейчас с полсотни вильцев службу начали, недавно с моря Варяжского прибыли, так около десятка из них в последнем походе на море Хвалисское участвовали, что четыре лета тому был, – продолжил воевода Фарлаф. – Они рекут, что там места не менее богатые, чем Царьград-Византий. Добра взяли немеряно.

– Погоди, воевода, а как же они мимо Итиля туда и обратно прошли? – спросил князь, недоумённо приподняв левую бровь.

– Они с жидовинами хазарскими договорились, – ответил воевода.

– Вот в это верю, – тряхнул кудрями киевский полутемник Воля, – жидовины за плату и бога своего продадут, не то, что проход через Итиль обеспечат. Небось, варяги им полонников по сходной цене уступили?

– Подробностей договора я не выспрашивал, – молвил Фарлаф. – Но коли нужно, всё разузнаю.

Долго спорили воины, забыв об имениннике, который уже давно крепко спал в дальней горнице, сладко улыбаясь во сне и всё ещё сжимая в маленькой ручонке неказистый деревянный оберег.

Уехала на своих санях и Ольга, сопроводить её до терема взялся воевода Олег со своим стременным и несколькими охоронцами. Игорь этому был даже рад, присутствие более опытного в воинском деле Старшего несколько мешало в жарких разговорах с темниками и боярами. Сын Олега с детства постоянно опекал его, потом ходил с отцом на Царьград, а он, Игорь, оставался в Киеве. Теперь расклад изменился, он сел во главу стола Киевской и Новгородской Руси, и решающее слово должно быть княжеским, пусть это запомнят все!

Олег сопроводил Ольгу до самого терема и, отпустив охоронцев, прошёл за ней сначала в сени, а потом в гридницу, ярко освещённую хоросами, которые теремные слуги зажгли, едва услышав приближение хозяйки. Ольга любила, когда много тепла и света, оттого в тереме всё сияло, и жарко топились печи.

– Ну, вот я тебя и доставил в целости и сохранности, – молвил воевода.

Ольга повернулась к нему, раскрасневшаяся от мороза, в собольей шубе и горностаевой шапке, которая сбилась чуть набок, и воевода мельком отметил, что зима к лицу его землячке. Если на полудне жёны расцветают и становятся краше всего весной, то полуночных дев красит мороз да снег. Живо вспомнилось, как северные красавицы после крепкого пара в мовнице, называемой у них вепсским словом «банька», с мокрыми волосами, рассыпавшимися по округлым девичьим раменам и упругим розовым персям, с весёлым визгом и хохотом выскакивают из дверей этой самой баньки в глубокий и чистый снег. Невольно представив среди них Ольгу, он подумал, что Младший не ценит того счастливого дара, который преподнесли ему боги, соединив с Прекрасой.

– Погоди, – видя, что воевода собрался уходить, взяла его за руку Ольга, – рассыпался сон от мороза, будто и не ночь сейчас, а утро, совсем спать не хочется. А Игорь ещё не скоро вернётся, он со своими темниками да воеводами теперь долго беседовать будет, посиди со мной, земляк, края наши полночные вспомним.

– А я всё время помню, – молвил Олег, сбросив шубу и шапку на лаву и помогая разоблачиться Ольге, – как тебя впервые увидел, когда с отцом, Скоморохом и Сивером приехал в вашу Выбутовскую весь тебя сватать. И теперь будто по стопам за тобой иду, – тихо молвил воевода. – Вот ты замуж вышла, а через время и я женился…

– Да уж не знаю, кто за кем по стопам… У тебя жена при родах умерла, и оттого наследника нет, и мне боги дитя не дают, – подходя к горячему боку печи и согревая озябшие руки, грустно заключила Ольга. – А что, показалась я тебе тогда? – вдруг игриво обернулась княгиня, склонив голову и приподняв светлую бровь.

– Ещё как показалась, я даже Игорю по – доброму позавидовал…

– Ну да, – опять погрустнела Ольга, – кто же тогда ведал, что у меня с детками так получится. Коли бы заранее знал, небось, не завидовал? – кинула быстрый вопросительный взгляд жена.

– Я бы всё одно счастлив был, – ответил совсем тихо Олег, глядя куда-то перед собой, будто боялся, что собеседница его услышит. В гриднице наступила тишина. Согрев руки, Ольга села на лаву, устланную медвежьей шкурой. Под лавой что-то зашуршало, и гибкая небольшая тень возникла у ног княгини. Домашний хорёк Нырка пепельного цвета с белой мордочкой, став на задние лапки, заглядывал в очи хозяйке, словно пытаясь понять, что её огорчило. Ольга взяла его на колени и принялась гладить, чуткое животное успокоилось и, свернувшись калачиком, задремало.

Олег подошёл и сел рядом.

– А, может, тебе к матери Ефанде обратиться, она многим жёнам в сём деле помогла…

– Нет, к ней не стану обращаться, – вмиг гордо выпрямив стать, посуровела Ольга, и воевода понял, что не след более говорить с ней об этом. Они сидели бок о бок, очарованный воевода и посуровевшая, но оттого не менее прекрасная, княгиня со спящим хорьком на руках. Вдруг она как-то обмякла и, склонившись к плечу Олега, тихо по-женски всхлипнула.

В княжеский терем возвращались далеко за полночь. Ночь вызвездила чёрный небосвод щедрой россыпью ярких самоцветов, лунная богиня Макошь ткала тонкую серебряную пряжу, облекая ею весь подлунный мир, и призрачный свет её отражался от такого же холодного снега, который звонко скрипел под конскими копытами, а от дыхания коней и людей клубился густой белесый пар.

– Давай напрямую, через овражек! – предложил Игорь. Разгорячённому выпитым хмельным мёдом и разговорами со своими военачальниками о будущих славных победах, князю вдруг страсть как захотелось навестить живущую тут недалече справную вдовицу, у которой он порой при случае согревал одинокую постель. Отношения с Ольгой давно уже вошли в привычку, а горячая вдова, соскучившаяся по мужской ласке, так радовалась нежданно выпадавшему счастью, что с ней он забывал многое. Ольга уже, поди, давно спит после доброго застолья, а он мог задержаться с темниками и до утра, не впервой, пусть привыкает, что у него теперь много важных княжеских дел.

Молодой стременной, который с полуслова понял князя, тронув серого в яблоках коня, первым направил его по склону. Придерживая за повод храпящего и скользящего скакуна, лихо спустился на дно овражка, а потом, поддав пятками сапог по бокам, птицей полетел на противоположную сторону. На заснеженном гребне конь снова судорожно заработал передними ногами, однако задние копыта предательски скользнули по боку овражка и, выгнув шею, вращая испуганными очами, скакун завалился на белый снег, придавив всадника. Он вскочил почти сразу, храпя и мотая головой, тут же выскочил обратно к остальным всадникам, а его седок остался лежать на дне овражка.

Двое из охоронцев немедля бросились к лежащему.

– Зимород, ты как, руки-ноги целы, чего молчишь? – Засуетились воины вокруг лежащего на снегу молодого соратника.

– Что с ним? – Встревожено спросил князь.

– Жив, но двигаться не может, сейчас вытащим и на коня положим…

– Погодите, оставайтесь при нём, осторожно его на спину переверните и никуда пока не тащите, – быстро повелел Игорь, спускаясь вниз. – Похоже, хребет повредил…везти его поперёк конской спины сейчас нельзя, – упавшим голосом молвил князь. – Вы, двое, за возом. Ты, – оборотился князь к последнему из охоронцев, – в терем немедля, вели топить мовницу, да матерь Ефанду извести о сей беде! – Князю было отчаянно жаль своего совсем молодого, но ловкого стременного. Как и все в его ободритском роду, он уважал смелых людей и щедро награждал их, несмотря на возраст и положение. А тут ещё чуял себя виноватым из-за своей задумки ехать напрямик.

Охоронцы под зорким присмотром князя внесли стонущего стременного в мовницу, уложив в предбаннике на широкой лаве, и принялись острыми ножами разрезать на нём одеяние, чтоб не тревожить снятием повреждённый хребет. Затем, сняв рубахи и оставшись в одних портах, Игорь с охоронцами с величайшей осторожностью внесли юношу в парную и уложили на полку лицом вниз.