Подземные куколки

– Э, как потеряла ты навык, голубушка, – усмехнулся Антип, глубоко посаженные голубые глаза ласково посмотрели на внучку.

– Не потеряла. Сам увидишь.

Антип встревожился.

– А она не вор? Или хулиганка какая.

Акулина засмеялась, будто чисто и серебристо зазвенели колокольчики. Антип улыбнулся в усы: давно не слышал её смеха.

– Девчонка взяла ключи в схроне, потом спальное место приготовила. Стал бы вор так поступать?

– Ты права. Но если она не из Шульцев, то тогда кто?

– Узнаем, – Акулина распахнула створку шифоньера, повела подвижным носиком, втягивая запах от вещей новой постоялицы. – Хорошо пахнет: здоровым духом и телом. Жаль, не проявила уважения к дому. Придётся её немного поучить.

Антип, выбирая пёрышки из густых длинных волос, усмехнулся.

– Не поклонилась на пороге?

– Вообще никак не поприветствовала дом, вошла бесцеремонно и без боязни. Не порядок это. К Мирону в баню полезла без спросу, тот едва успел спрятаться за тазами. Защиту у входа поломала, целую тропу прорубила. А уж как я старалась, растила берёзку, заглушая остальные семена.

– Молодая?

– Кто? – подняла тонкие, будто ниточка, брови Акулина.

– Новая хозяйка молодая? – Антип собрал перья, вытащенные из волос, засунул в карман ветхих залатанных штанов.

– Молодая. Но одета, как мужчина, – возмутилась Акулина.

– Ладно тебе. Наша Лена тоже иногда надевала мужскую одёжу. Раз молодая, значит неумеха, глупая. Научим, воспитаем, – Антип размял плечи, притопнул ногой, обутой в мягкий кожаный сапожок. – Эх, кота бы где взять или на худой конец мышку.

Акулина вздрогнула.

– Только не мышь. Я старалась, выводила этих тварей, а теперь запустить в дом. Да ни за что! Узнаю у Мирона, не видел ли он кота по соседству. Пригласили бы животину на постой.

Антип обнял внучку, потёрся носом-картошкой о её впалую щёку.

– Умница. Это было бы неплохо.

Лицо Акулины порозовело. Она давно не видела ласки от дедушки, потрясённого отъездом хозяев. Шульцы покинули дом, забыв своих хранителей, оставив их погибать.

– Тебе помочь вниз спуститься?

Антип покачал головой.

– Сам. Потихоньку.

– Тогда я за котом побежала.

Подол сарафана взметнулся, словно завихрился крохотный смерч – через секунду Акулина исчезла.

Антип при внучке крепился, не хотелось расстраивать, но стоило ей уйти, как он сгорбился, и, кряхтя, стал спускаться по ступенькам на первый этаж. У него не хватало сил на быстрое перемещение. Хорошо ещё, что возможность быть невидимым не зависела от его физического состояния, иначе бы новая постоялица, он боялся назвать её хозяйкой, заметила его спящим в мягких игрушках. Он любовно касался стен, помнившим многие поколения Шульцев, рождавшихся и умиравших в этом доме. Он сам был одним из них. И хотя память о человеческом облике значительно потускнела, всё ещё теплилась в нём. Антип спустился по лестнице. С грустью окинул полупустую столовую, окна без штор, протопал в укромный уголок между кухонным и разделочным столами, уселся на пол и смежил веки. Надо бы обойти комнаты, проверить, всё ли в порядке, но сил на это не доставало. В полудрёме Антип видел себя молодым парнем, прибывшим в Темерницкую таможню писарем. Крепость имени Дмитрия Ростовского была совсем новенькой, выстроенной пять лет назад. Деревянные жилые и присутственные дома ещё не успели почернеть, а каменные стены крепости казались несокрушимыми. В тысяча семьсот пятьдесят четвёртом он женился на дочери начальника таможни Амалии и ни разу не пожалел о своём выборе. Имя Амалии значило – работа. Жена, будто оправдывая его, трудилась не покладая рук. Дом содержала чистым, домочадцев ухоженными и сытыми. Один за другим родились трое сыновей. На глазах Антипа тогда ещё Николаса на месте таможни образовался город. Разросшуюся семью Шульцев старый дом уже не вмешал, Николас приобрёл участок земли в быстро строящемся городе Нахичевань рядом с Ростовом. В одна тысяча восемьсот четырнадцатом семья перебралась в новый дом. Николасу исполнилось шестьдесят, семья старшего сына Витольда осталась жить с родителями, средний и младший сыновья отправились искать счастья в Москву. Антип тяжело вздохнул, неожиданное появление девушки в доме разбередило душу. Он так и не узнал, что случилось с сыновьями, в отчий дом они больше не вернулись. Витольд же утешил отца и мать внуками. Четверо крепких мальчиков бегали по дому и сидели за столом, радуя бабушку аппетитом. Николас, прожив большую часть жизни в России, решил принять православную веру, но что-то постоянно мешало ему покреститься. Заболел он неожиданно, в горячке пролежал всего три дня. Перед смертью попросил позвать священника, но тот опоздал, а узнав, что старый Шульц некрещеный, отказался его отпевать. Душа Николаса не желала покидать дом. Кто-то смилостивился над его душой, не смирившейся со скорой гибелью, и пожелал дому, не имевшему мистической защиты, оставить хозяина. Бывший Николас очнулся на чердаке. Он не сразу понял, что стал другим. Его больше не тревожили физические боли, он не нуждался в пище, по крайней мере людской. В потускневшем зеркале на чердаке он увидел свой новый облик: крепкий лохматый и косматый старичок, с белой бородой и острым взглядом серо-голубых глаз, под кустистыми бровями. Всё тело, даже ладони покрывал мягкий, будто пух, мех. Странно, но его не тревожило превращение в глубокого старца. Будучи человеком, он выглядел моложе: умер в шестьдесят шесть. Но внутренним чутьём понял: всё идёт правильно, так и положено хозяину дома. домовому. Знания о скрытом от людских глаз мире входили в него отовсюду, будто разлитые в воздухе. Он узнал своё новое имя: Антип. Понял, что домовые рождаются стариками и со временем молодеют, а превратившись в маленьких детей, исчезают без следа. Антип с энтузиазмом взялся за новую работу по сохранению родного очага. В прошлой жизни он всё делал основательно, эта привычка осталась с ним и теперь. Оказалось, он не может покинуть дом. Незримая сила отбрасывала его назад. Стоя невидимым на пороге, Антип проводил своё прежнее бренное тело в последний путь, его повезли хоронить на Армянское кладбище. Он даже видел проект своего памятника, но это не затрагивало душу, принявшую новый облик.

Антип верой и правдой служил своему роду: делая подсказки во сне, направляя на нужный путь, поглощая отрицательную энергию ссор и скандалов. Со временем он стал немного похож на себя в человеческом облике.

Сменялись поколения Шульцев. Однажды он проснулся на чердаке от необычных звуков. Зажав платок зубами, тихо стонала Марика, шестнадцатилетняя дочь праправнука. Антип приблизился и в ужасе заметил меж её ног окровавленный комочек. Марика обтёрлась платком, переодела юбку, спрятала выпачканные вещи в холщовую сумку. Наклонившись над крохотным ребёнком, с брезгливостью посмотрела на голое маленькое тельце. Потом решительно сжала пальцы на тоненькой шейке. Антип, возмущённый совершаемым преступлением, толкнул горку из старых стульев. Марика испуганно оглянулась. Он, быстро переместившись, завернул ребёнка в платок, обернувшись котом, прыгнул в открытое окно чердака. Марика повернула голову и увидела: громадный серый кот, держа в зубах свёрток с новорожденным, вышагивает по коньку на крыше. Боясь привлечь к себе внимание, Марика швырнула в кота ножку от стула, но животное уже скрылось за трубой.

Выкинув сумку с вещами в мусор, она осторожно поискала кота и младенца в саду, за домом, во дворе. Ничего не отыскав, облегчённо выдохнула.

Вскоре в доме Щульцев появилось новое существо. Несчастный недоношенный младенец превратился в домашнюю кикимору Акулину. Антип лишь позже сообразил: дух девочки уже отлетел, когда он схватил свёрток. Непутёвая мать родила и убила младенца. Именно неистовое желание спасти кроху, оживило слабое тельце, и оно приняло новую мистическую сущность. Спрятавшись от взоров Марики за трубой, Антип вместо младенца обнаружил страшно худую девчонку крохотного росточка.

Долго ему пришлось воспитывать взбалмошную кикимору, обиженную на преступницу мать. Акулина подросла, слегка поправилась, нрав её смягчился, она стала хорошей помощницей Антипу.