Страница 2 из 4
На прощание обнимаемся, и Ли уходит, озираясь по сторонам, энергичной своей походкой, мы долго смотрим ему в след, и полы его длинного пальто от быстрой ходьбы широко развивает ветер.
Пальто, такого неуместного в этот почти уже летний день.
Поставил машину, затемно уже вхожу в квартиру. На кухне ужин – картошка с грибами, салат, сок с тортиком, записка “приятного аппетита”.
Поужинал, ложусь в кровать. Не спится: все мысли, мысли…
Подхожу к окну: луна прячется в пруду, луг в цветах, немного маленьких домов и дальше кромка леса.
Мерно тикают часы, из-за стены доносится:
“Спи любимый малышонок;
Сладкий маленький пушонок” – это жена поет колыбельную.
Я? Как я счастлив…
“И создал Господь Бог человека
из праха земного,
И вдохнул в лицо его дыхание жизни,
И стал человек душою живою”.
(Книга Бытия 2:7З).
Есть ли у вас, уважаемый читатель, богатые родственники? А бедные? Слышал как-то такую шутку:
– У вас есть богатые родственники?
– Я о них ничего не знаю…
– А бедные?
– Те ничего не знают обо мне.
Так же и у меня – о богатых родственниках мне ничего не известно, ну а бедные … никогда не упустят случая напомнить о себе.
Вот Вадик – человек из тех, коих в народе называют пропащими. Чуть больше тридцати, а на вид так все пятьдесят. Бугристое, землистого цвета лицо, темные, без выражения глаза, нигде не работает и не учится.
На что живет? Да на что придется: снимает, например, с ног кроссовки, идет и меняет на водку. А мать – святая русская женщина, конечно и оденет, и придет – приготовит обед и ужин. Как бросишь такого? Хоть и непутевый, а свой. Сама воспитала да сама под сердцем выносила.
Меж тем в своем роде он – лучший. Как так спросите? А оттого, что из компании, из класса своего он почитай – один остался.
Петро утонул, Василь на мотоцикле разбился, Митяя в драке зарезали. Кто с перепоя, иль от наркотиков умерли, остальные по тюрьмам да по лагерям маются. Вот только он, да Чика всего и остались.
Как говорит Доренко: "Россия, 21 век", да что Россия, теперь уже вот “Новая Москва”, за МКАД 40 километров.
И сам – с пробитой головой, все руки в шрамах, судимый и сидевший.
Любит рыбачить, но своеобразно: идут на местный пруд. Какого обычно размера сельские пруды? Метров наверно 100 на 200, или быть может, 200 на 300, да? Так вот в такой пруд они запускают сеть длиной полкилометра!
Говорю: “так ты, наверное, всю рыбу из пруда и выловил?”
А он: “не, что ты… Назавтра мы пошли, и там еще рыбы поймали!”
– Да? А потом?
Смеется: “а мы потом уж на тот пруд не ходим”.
Благо, совхоз то местный богатым был, и прудов ископано было, да наверняка и зарыблено, множество. Потом выходят на трассу и отдают за копейки здоровенных рыбин, или сразу меняют на самогон или водку.
А если уж есть водка – тогда брат держись! Недельные запои, потеря сознания, трещит в доме мебель, бьются стекла, дебош – горе и стыд родственникам. Сколько раз вылавливали его в ноябре из озера, находили окровавленным в лесу, приносили домой еле живого.
Иной раз думали, что уж не выживет. Но – выкарабкивался.
Пробовали мы каждый по-своему как-то тащить его – хлопотали, устраивали на работу. Все бесполезно: ибо работал он в лучшем случае до первой зарплаты. Хорошо, если еще с работы ничего еще не прихватит, а то выкупай его потом у работодателя за свои деньги.
Лера говорит: “это когда он с лестницы вниз головой упал – дураком сделался, а пьет от того, что делать нечего”, а мне кажется: это он водкой мозги себе уничтожил. Не знаю: кто прав, наверное, и то и другое, но, в общем, стал он среди нас вроде как пугало.
“Вот: говорю племяннику, просиживающему ночами за компьютерными играми, – не будешь учиться – будешь как Вадик”.
Обижается… А мне подумалось: вот живет человек от запоя к запою, ничего кроме отходов не производит, нет у него интересов, как нет в душе, да и в жизни ничего полезного или светлого.
Видимо, уже и не будет.
Для чего он существует? Зачем вот он живет и попросту коптит небо? И есть ли смысл в рождении человека, зарубившего свою жизнь в самом начале?
Но вот приходит он как-то весь мокрый (чему не удивились), но от радости прямо светится.
“Я – говорит – девушку спас”.
– Да как же ты её спас-то?
– Ну просто. Она на озере купалась, июль – месяц жаркий, да тонуть стала.
А я там как раз сети ставил – ну и спас её.
– Молодец… Что же, она кричала: "спасите, помогите"?
– Нет, не кричала. Это всё в фильмах глупых ерунду показывают, будто когда человек тонет – громко кричит и по воде руками плещется.
В жизни никогда тонущий не будет руками по воде стучать, потому как сил у него на это уже нет, и кричать не сможет. Да и как ему кричать, если у него полный рот воды?
– Хм, да, действительно…
– Вот я увидел, что её силы оставляют, и не может вынырнуть, чтобы вдох нормальный сделать.
Ну, я – на весла, мигом к ней, за волосы её – и в лодку. Почти уж не дышала.
– Молодец.
– А ты что, правда, не знал когда человека спасать надо?
– Не знал, и не думал никогда об этом…
– Вот и компания её – те, что на берегу сидели, тоже даже не дёрнулись, когда она тонуть стала.
Видимо, такие же как ты – неучи!
А я спрашиваю его: так, с подковыркою:
– А как же она отблагодарила то тебя за такое своё спасение?
А он:
– Да ничего мне от нее не надо. Главное: будет жить, а это и есть для меня высшая радость.
“И родила Сына своего Первенца,
и спеленала Его,
и положила Его в ясли”
(Евангелие от Луки, 2:7).
Если идти вдоль обочины дороги и смотреть вниз: пробившиеся витиеватые травинки представляются будто маленькими деревьями, можно представить, что летишь над лесом на самолете, помечтать.
Но сейчас зима. Заиндевели стекла, вьюжит, и мороз подгоняет домой запоздалых прохожих. Рождество.
– Папуся, ты куда собираешься?
– Я в церковь, на службу, милая.
– Ах да. А мне можно с тобой?
– Там очень холодно, и поздно уж, не надо. Лучше завтра с тобой на литургию сходим.
Какое-то все-таки у нас все странное, неустроенное. Перенаселенный, унылый, неопрятный город, теперь еще эта зима: мороз, заметенные улицы, нормально ни проехать, ни пройти.
Да и сам я весь какой-то непутевый: еще совсем немного, и вот она – старость, а ни заводов, ни пароходов у меня что-то никак не наблюдается.
Внутри храм полный-полный, не протиснуться, а у дверей снаружи никого – мороз.
Служит, как обычно, о. Сергий, изрядно уже постаревший:
– “Благословенно царство Отца и Сына, и Святого Духа …”
Как быстро пролетает моя жизнь. Совсем еще недавно вроде бы стоял на этом самом месте, думал о своих экзаменах. Весь в мечтах, наивный, юный. И тоже было Рождество.
Когда открывают входную дверь – холодный вихрь со снегом врывается внутрь чуть ли не до середины храма.
В то время ему сослужил еще о. Николай. А сколько уже и моих ровесников нет на этом свете?
– “Верую. Во Единого Бога Отца Вседержителя … ”
Тогда, помню, Матушка говорила: “в Рождественскую ночь открываются небеса, и если, глядя в чистое небо, загадать желание, оно обязательно сбудется”.
– “Отче наш, иже еси на небесех … “ – и весь храм поет, в том числе я.