Страница 10 из 32
Несколько недель работали на тридцати процентах мощности, принося заводу каждый день около двух-трех миллионов рублей убытка. В конце концов пришлось распустить рабочих.
Месяц продержали производство в неработающем состоянии. Никто из потребителей не забеспокоился, не зашумел. Не до того.
Беда, очевидно, в том, что, поднимая цены на сырье и энергетику до мирового уровня, мы забыли, что в производстве сырья, энергетики и продукции, которую можем реализовывать в России, либо за границей, есть технологии – старые или новые, но не соответствующие мировым уровням. И эти технологии необходимо реконструировать. Но в один день это сделать нельзя. Нужно время. А времени как раз нам и не дается. Чтобы модернизировать установки и начать выпускать продукцию с низкой себестоимостью, надо полтора-два года.
А как жить в это время? Той курочке, которая может снести через год или два золотые яички, просто-напросто рубят голову…
В конце концов нам не денежные кредиты нужны от государства, а кредиты времени.
Вот один день жизни нашего завода. Последний в минувшем году.
Впереди по календарю четыре выходных дня. Для того, чтобы производство ритмично работало, необходим на эти дни запас бензина марки «Нефрас» и изопропилового спирта. Была договоренность, что они поступят. Но на Рязанском НПЗ вдруг заявили: если не перечислите сегодня девяносто миллионов рублей в счет погашения долгов, бензин отгружен не будет. В последний день при наличии картотеки в четыре миллиарда рублей всеми правдами и неправдами за несколько часов удалось договориться с банком, чтобы эти девяносто миллионов ушли и номер платежного поручения был передан в Рязань. Пока утрясали этот вопрос, Дзержинский завод, который должен был поставить изопропиловый спирт, сообщил, что накануне производство остановлено по причине неуплаты долгов за электроэнергию. Мы умоляем в исключительном порядке отгрузить нам изопропиловый спирт, поскольку два дня назад завод еще работал. Оказывается, что этому заводу местные энергетики отключили электроэнергию и нельзя включить насос, которым накачивается спирт в цистерны. Питание будет подано только десятого января, а до десятого – как хотите…
Добрую половину дня переговаривались относительно изопропилового спирта с Орским заводом. Вопрос так и не решен. Остаемся в подвешенном состоянии.
Накануне, тридцатого числа, руководство соседнего нефтеперерабатывающего завода телеграммой предупредило нас, что если не заплатим семьсот миллионов рублей тридцать первого числа, то после семнадцати часов будет перекрыто сырье на завод (примерно тридцать процентов от общего объема). Сошлись на том, что, если налоговая инспекция, взявшая с нас лишних семьсот миллионов рублей, перечислит деньги на счет НПЗ, нам сырье не закроют. Перечислять надо сегодня. Много сил ушло на переговоры с банком и налоговой инспекцией о перечислении денег именно в тот день.
В этот же день надо было решить: будет ли подаваться пар и электроэнергия с 1 января, поскольку мы пытались не подписывать договор с энергетиками на будущий год. Условия кабальные: в случае неуплаты в срок (а платить в срок почти невозможно), пеня будет начисляться в размере двух процентов от задолженности. Посчитали. Это тридцать два миллиарда рублей за год. А мы всего заводом получили в прошлом году прибыли двенадцать миллиардов рублей.
Часть проблем все же решить удалось. Но ведь так работать нельзя! В таких условиях как-то еще может работать швейная контора, торговая точка. Но громадный завод с опасной технологией, где действуют процессы с давлением в сто атмосфер и при температуре до пятисот градусов? Какие же сложности ждут нас в новом году?!
С первых дней перестроечного галопа начал собирать вырезки из газет. Настолько был ошеломляющим шквал информации, мнений, воззрений, что невозможно было выпустить газету из рук. Обнаружилось, что не хватает папок. Постепенно начал сокращать число вырезок, а потом и вовсе забросил начатое. Но некоторые газеты откладываю в сторону еще и теперь. Вот «Российские вести» за 4 декабря 1993 года. Статья Егора Гайдара «Банкротство предприятий – это банкротство их администрации, но отнюдь не коллективов». Он пишет: «Банкротство предприятия – это, прежде всего, банкротство его дирекции, банкротство прежней концепции развития предприятия. Действительно, для дирекции обанкротившееся предприятие – это очень плохо и страшно, для коллектива же это может быть началом существенного повышения доходов, если в результате банкротства удастся привлечь более компетентную администрацию, заинтересованных инвесторов, разструктурировать предприятие и производить нужную обществу продукцию».
Егор Тимурович опытный теоретик и умный человек, но в данной случае у него очень многое просто не логично. Мы вот заинтересовали инвесторов. Два производства решили реконструировать. Нам открыта кредитная линия в сто двадцать миллионов долларов – Баварский банк стал нашим партнером, нашли передовую американскую технологию. Это будет мировой уровень. Вот наша концепция, наши инвесторы. Мы создали совместное предприятие с немецкой фирмой «Линде» и американской компанией «Юнион Карбайд», и уже идет полным ходом проектирование и подбор оборудования. Цель – построить новое производство с малыми затратами электроэнергии, с выпуском качественного полиэтилена, конкурентоспособного на мировом рынке.
Но – галопируют цены на сырье и энергетику. Будущее производство по нынешним ценам уже нерентабельно. Нужны не советы, а протекционистская политика государства в отношении российского производителя, без которой движения вперед не будет.
Нельзя в этот переходный период, когда мы осуществляем необычайно важные преобразования, являемся участниками сложнейших процессов, жить без поддержки власти, без переходной программы, без руководства этой программой со стороны Правительства.
А что получается? Под ту реконструкцию, которую мы затеяли с производством полиэтилена, нами получена правительственная гарантия. Сам Гайдар от имени Правительства и подписал ее. Но вот прошел год. И за этот срок вышла масса указов, постановлений, которые напрочь перечеркнули все гарантии.
Ко мне приехал из деревни отец. (Было это еще до перестройки.)
Погостил два дня. На третий пошел я его провожать до автобуса. Спустились на лифте, вышли из подъезда девятиэтажного дома… Он обратил внимание на кучу хлама. Там лежали целые груды битой мебели. Подошел, потрогал один стул, другой, и сказал:
– Варвары, – и стал осматривать остальное.
– Мы опаздываем, – поторопил я.
– Ничего, – сказал отец, – успеем. А вот ты подойди, посмотри.
У одного ножка рассохлась, у другого спинка отлетела. Чуть подклеить, и все, стул нормальный.
– Тебе жалко чужого стула?
– Мне жалко Россию.
– Ну-у, ты уж очень глобально мыслишь.
– Глобально, не глобально, а чтобы сделать стул, надо спилить дерево, высушить его, брус сделать, потом на станках обработать, затем все пойдет по конвейеру, а уж после будут делать стулья. Столько народа задействовано, чтобы этот стул сделать! А вдруг – выкинуть, потому что хозяин не умеет подклеить ножку. Цену всему забыли. Вот причина.
Когда подходили к остановке, он приотстал и, показав пальцем на три автомашины, стоявшие у подъезда с работающими двигателями, с горечью сказал:
– Вот еще картина. Останетесь вы без всего, будет у вас конек и ванек.
– Какой конек? Какой ванек?
– Такой. Все ресурсы, всю нефть и лес переведете. Сожжете все, останетесь без самолетов, без машин, будет снова у вас конек да ванек с сохой. Вспомните мои слова.
Он говорил это в конце семидесятых. Меня эти слова тогда как-то всерьез не задели. А теперь думаю: если бы каждый государственный и негосударственный деятель вот так, по-мужицки, смотрел на вещи и болел за свое и за государственное! Может, тогда и не нужна бы нам была никакая перестройка?..