Страница 24 из 33
– Ну что, Миш, давай с этой стороны, на перекате встанем.
– А может, с той, под обрывом, там течение спокойнее, – предложил приятель.
– Да нет, там мелкая плотва замучает, а нужен подуст, верно? На перекате наверняка будет.
– Ага, – охотно согласился Мишка.
На быстром течении надо уметь ставить кол для перетяга, это сделает не каждый, поэтому Шурка все исполнил молча сам. Мишка только смотрел.
Направив лодку строго носом против течения, он быстро опустил кол в воду под углом по течению и, нащупав им песчаное дно, упирая стал расшатывать его из стороны в сторону. Течение успело повернуть нос лодки поперек реки, но кол уже засосало.
Скупые и размеренные движения Шурки Мишка оценил и смотрел на все зорко – учился.
То же проделал Шурка и со вторым колом. Привязать бечеву между кольями и установить лодку ровно поперек реки, чтобы удобнее было пускать поплавки, было уже менее сложно.
– Миш, ты где будешь сидеть, на носу или на лавке?
– На лавке лучше!
– Верно, на носу без конца будешь греметь цепью, а подуст очень пугливый, ведь глубина всего полтора метра, – пояснил Шурка. – На, разматывай удочки, обе, а я быстренько разберусь с приманным мешочком.
Мишка с готовностью подчинился. Шурка ловко намочил отруби прямо на дне лодки, скупо поливая из консервной банки воду, чтобы не разводить лишней грязи, и набил вязаный в мелкую ячею приманный мешочек. Когда опускал за борт, на дно, муть от отрубей белым ручейком пошла от лодки по течению. Это Шурке понравилось.
Становилось уже светло, но солнечных лучей не было. Их скрывал большой лес с правой стороны, на круче.
– Все, Мишка, теперь вот мерником, – он протянул гайку с петелькой из ниток, – точно надо замерить дно, выставить поплавки и все. Только тихо, грузилом по лодке не стучать – распугаешь рыбу.
Насадив дождевого червя, Шурка левой рукой тихо опустил грузило в воду, чуть левее бечевки, на которой был привязан приманный мешочек. Поплавок, на миг задержавшись под бортом лодки, пошел быстро по течению.
У Мишки клюнуло, едва его поплавок достиг половины пути, отпущенного ему длиной лески. Он дернул прямо на себя: подуст, вылетевший из воды, ударился о борт лодки и сорвался в воду. На крючке осталась часть губы.
– Ты не так дергай, Мишка, – проговорил вполголоса Шурка. – А то ты всем губы тут пообрываешь, сейчас крупнее пойдет.
– А как?
– Вначале, когда поплавок в воде, дергай нормально, а потом сразу вбок веди, когда зацепил, и по воде подтаскивай к лодке, около нее левой рукой, около грузила, хватай леску – и в лодку.
Сноровистый Мишка все понял, и вскоре у его ног в лодке лежали три подуста, каждый с карандаш длиной.
– Шурк, а верно, подуст похож больше всего на голавля, только будто кто ему каким молоточком в морду дал – и у него так губа ровно сплющилась, а?
Шуркин поплавок бодро ушел под воду, он дернул, и в его руке притих серебристый подуст.
– Твой крупнее, – позавидовал Мишка.
– Сейчас пойдут как отмеренные, ровные, хорошо сели мы с тобой. Только бросай ближе к приманке.
В азарте рыбаки и не заметили, как дно лодки под босыми ногами стало белеть. Лучи солнца пробились через темный лес, но под кручей еще была прохлада.
Было тихо и покойно вокруг. Лишь кукушка в осиннике на левом берегу, два раза перелетев с места на место, напомнила о себе. Тишину нарушил сразу и на всю Самарку Семен Топорков. Он внезапно появился с удочкой на левом берегу, чуть пониже рыбаков, и начал быстро раздеваться. Видно было: он намеревался перебраться на другой берег, чтобы порыбачить на язя. Он – язятник.
Раздевшись догола, Семен вошел в воду по пояс и сразу окунулся с головой. Когда вынырнул, крякнул так, что раздалось на всю полусонную округу. Держа в левой руке одежду над головой, он поплыл.
– Ох, ох, хороша, ну хороша! Послушай: хороша, а! – говорил он то ли себе, то ли обращаясь напрямую к Самарке.
– Ну молодчина, а… ох… охо-хо… чудо, спасибо!
Он переплыл Самарку, положил одежду и вновь начал плескаться в воде на отмели.
Радовался и разговаривал как ребенок:
– Послушай, все дно золотое видно…а? Такая ласковая, ну спасибо, ну молодчина!
Рыбачков закрывала большая ветловая коряжина на воде, Топорков их не видел и наслаждался еще и тем, что был один при такой красоте.
– Расхулиганился наш милиционер, – усмехнулся Мишка, – такая верста, а как пацан.
Топорков тем временем вышел по пояс из воды, и его мощное крупное загорелое тело заиграло под утренними лучами солнца. Он был такой же, как Самарка, расцвеченная на отмели золотистыми песчаными берегами и темным дном. Они дополняли друг друга.
Топорков постоял под солнцем и опять с брызгами уронил себя в воду.
– Разворковался, как с девкой, – густым басом неожиданно донеслось из кустов напротив Топоркова.
– Ага, как с девкой, точно! – согласился Степан. – Ты, Сарайкин, откуда взялся?
– Бахчи караулю у Кривой ветлы, услыхал тебя, пойду, думаю, стрельну курева, у меня кончилось.
– Подожди малость, я сейчас!
Сарайкин продолжал:
– Ты скажи про братана моего: из Чапаевска что есть нового?
– Судить скоро будут его, понял?
– Чего же не понять. Как думаешь, много дадут? – глухо спросил Сарайкин.
– Еще бы, судью на улице избить – десяток лет схлопочет, это точно.
Топорков вышел на берег и запрыгал на одной ноге.
– Бры… ры… бры… ыы, хорошо как!
Поднял одежду и стал в ней копошиться, очевидно, искал папиросы.
Солнце показалось из-за леса. Лучи его упали и на рыбаков. Стало жарко. Поклевки пошли реже, и Шурка предложил позавтракать.
Сидя на носу с огромным надкушенным помидором и горбушкой хлеба, Мишка поинтересовался:
– Я знаю, вы с дедом отводом рыбачите на щук, да?
– Да, но не на щук, а вообще. Правда, попадает больше щук.
– После раздополья?
– Да нет, наоборот, когда только начнется ледоход, большой воды еще нет, рыба вся жмется к берегу, вот бреднем ее и бери.
– А как, вода же холодная?
– Дед к кляче, которая идет в глуби, прибивает брусок с гнездом, в него вставляют большой, метров шесть, тонкий шест. Этим шестом один человек отталкивает клячу от берега в глубину с берега, а другой, который идет рядом впереди, тянет по течению за веревку, привязанную к кляче.
– А вторая кляча? – допытывался Мишка.
– А что вторая? Ее тащишь около берега в сапогах.
– Ловко! – оценил Мишка, – это твой дед придумал?
– Да нет, он говорит, что еще со своим дедом так рыбачил.
Перегнувшись через борт, смешно вытянув губы трубочкой, Мишка попытался напиться.
Шурка ему помог: чуть качнул лодку, и лицо приятеля по уши ушло в воду.
Едва откашлявшись, Мишка громко и задорно засмеялся. Когда кончил смеяться, спросил:
– Шурк, отводом рыбачить пригласишь?
– Это же весной, в апреле, когда зажоры на Самарке пройдут, потом…
– Ну и что? Я подожду, – сказал бодро приятель.
– Ладно, – немножко важничая, пообещал Шурка.
Вороняжка
Это ягода не ягода, сорняк не сорняк. Растет сама по себе. Только взойдет картошка, она тут как тут. И, начиная первую прополку, иногда легко спутать ее с молодой лебедой, когда торчит она из теплой благодатно пахнущей огородной земли всего лишь двумя-тремя листочками. Но не тут-то было, матушка Шурки зорко ее высмотрит и после прополки, она на равных останется стоять рядышком с листочками картошки. Цветет вороняжка так же неярко, как и картошка, цветочки у нее намного меньше, незаметнее. Ягоды ее, если с чем-то сравнивать по внешнему виду, когда спелые, может быть, похожи на смородину, но только внешне, такой же величины, темно-синего цвета, но мягкие и легко в руках мнущиеся.
В знойный летний день, когда еще ни одной ягоды нет ни в огороде, ни в лесу готовой к употреблению, вот она вам – мальчишеская утеха и радость: вороняжка. Правда, ее зовут часто по-другому: «бзника». Шурка всегда конфузится, когда слышит это слово, и так не говорит, недоумевая, почему все взрослые, женщины, учителя – все зовут ее так. А бывает еще удивительнее: попадаются ягоды вроде бы неспелые, не черные, но белесые, изнутри светящиеся теплом и зрелостью – они вкуснее самых черных и броских на вид.