Страница 2 из 43
При таких устремлениях Николая II совершенно очевидно, что никакой мир с ненавистным врагом Отечества был для него просто невозможен. Тем более что такие же «агрессивные устремления» поддерживали в тот период даже либеральные политики, утверждавшие, что «русский народ не примет мир, который не даст Константинополя России». Несмотря на скрытое противодействие этим устремлениям союзников по Антанте, Николай II был тверд в своей вере в победу. Ему вторила Александра Федоровна, писавшая в письме мужу: «О, что за великий день, когда будет отслужена опять обедня в Св. Софии… Только ты дай приказание, чтобы не разрушалось и не портилось ничего, принадлежащего магометанам. Мы должны уважать их религию, так как мы христиане, слава Богу, а не варвары». (Прочитали бы эти слова американские политики, проводящие сегодня в Ираке совсем другую политику!)
Историк опровергает в книге ключевое утверждение о том, будто отстранение с поста Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и взятие на себя этого бремени самим царем явилось якобы первым этапом в подготовке сепаратного мира. Он доказывает, что этот шаг был вызван необходимостью предотвратить неразбериху и «административный хаос» в стране, который вызывался явным «деспотизмом» Ставки под руководством Николая Николаевича. Двоевластию Ставки и Совета Министров был положен конец в августе 1915 года, что не могло не сказаться в итоге положительно на ситуации в стране. Историк приводит немало свидетельств того, как сумасбродные действия «ретивых генералов», вплоть до «взятия заложников из раввинов и богатых евреев» с целью повесить их в случае поддержки немецкого наступления еврейским населением или желания генералов сдать Киев, «расшатывали лодку» России.
Историк показывает, что главным в решении царя «принять на себя моральную ответственность за ход войны» было действительно «выполнение долга»: «Пусть я погибну, но спасу Россию», – так сказал император М.В. Родзянко, когда тот запугивал его мрачными перспективами для России, и «другого выхода в тогдашней обстановке у царя не было», – констатировал историк.
Значительную часть своей книги С.П. Мельгунов посвятил тому, чтобы разбить примитивную и грубую тезу об изначальной как бы «измене тайной германофилки» Александры Федоровны. Эта женщина, оставшаяся, по словам историка, «в душе немкой», с полным правом писала мужу: «…Ты знаешь, мой друг, мою любовь к твоей стране, которая стала моей». Более того, по словам великой княгини Марии Павловны, Александра Федоровна – «страстная антинемка. Она отрицает за немцами всякое чувство чести, совести и гуманности». Ей вторил великий князь Андрей, записавший 11 сентября 1915 года: «Можно безусловно утверждать, что она решительно ничего не сделала, чтобы дать повод заподозрить ее в симпатии к немцам, но все стараются именно утверждать, что она им симпатизирует…»
Сама царица в своем восторженном отношении к России однажды даже назвала «скотами» тех, кто упорно называл ее «немкой». Ее переписка с мужем просто пестрит местами, доказывающими особое понимание Александрой Федоровной своей миссии, как «матери России»: «Да я более русская, нежели многие иные», – гордо заявила она в сентябре 1916 года.
Касается историк в своей книге и такого щепетильного вопроса, как влияние на царицу Г.Е. Распутина. Мельгунов не скрывает, что преклонение Александры Федоровны перед «Божьим человеком», «Нашим Другом» действительно было, и мнения этого «посланника Бога» не могли не оказывать на нее сильное воздействие. Но историк решительно отвергает домыслы, что именно через «германофила» Распутина шло влияние германской агентуры на царскую семью и что тот якобы постоянно давал царице «стратегические советы», которые потом облекались в военные решения Верховного главнокомандующего. Как правило, эти советы носили «малопонятные, символические формы» и не выходили за пределы общих сентенций. Даже летом 1916 года, в период Брусиловского наступления, когда царица трижды ездила к мужу в Ставку, ее желание не форсировать дальше наступление было вызвано отнюдь не стремлением подыграть немцам, а лишь желанием «избежать больших потерь»: «…Можно бешено наступать и в 2 месяца закончить войну, но тогда придется пожертвовать тысячами жизней, а при большей терпеливости будет та же победа, зато прольется значительно меньше крови», – писала она мужу. Историк прав, что в рекомендациях Распутина и царицы «гораздо больше претворялись советы и директивы, которые являлись откликами борьбы разных течений в военных кругах Петербурга» и союзнических миссий, а не злокозненные действия «германофилов».
Весьма существенно, что «высказывая в письмах мужу свои предложения и соображения, Александра Федоровна часто натыкалась на твердость царя, имевшего свою точку зрения и не желавшего идти на поводу советов Распутина. Показательна фраза из письма Николая II супруге по поводу отставки министра внутренних дел А.Д. Протопопова: «Только прошу тебя, не вмешивай нашего Друга. Ответственность несу я, и поэтому я желаю быть свободным в своем выборе». Историк далее неоднократно опровергает утверждение, что «фактически Россией управляла» Александра Федоровна.
Как свидетельствует историк, ссылаясь на донесение Департамента полиции в феврале 1916 года, именно в это время в общественном сознании «прочно укоренилась вздорная мысль, что Правительство ищет путей к заключению сепаратного мира с Германией, и что вдохновительницей этого дела является “немка” на престоле». Истоки этой легенды, рожденной «психологией современников», историк еще раз находит в чрезвычайной активности германских властей, разыгрывавших карту «сепаратного мира» в своих интересах. И здесь он вскользь касается одной тайны, которая нашла освещение в его труде «“Золотой немецкий ключ” к большевистской революции», изданной впервые в Париже в 1940 году и переизданной недавно в России в составе его книги «Как большевики захватили власть» (М., Айрис-пресс, 2005). Речь идет о сотрудничестве германских властей с большевиками и финансировании их революционной деятельности, направленной на захват власти и последующий вывод России из состояния войны с Германией.
Получается весьма оригинальная картина: сотрудничая с большевиками и планируя подспудно в случае их победы грядущий сепаратный мир с новой властью, одновременно германские политические круги раздували в самой России миф о готовящемся якобы царским правительством сепаратном мире. «Вор сам кричал “держите вора” и отвлекал тем самым внимание пострадавших!» А пострадала в итоге от этих маккиавелевских приемов многомиллионная страна. Последовавший в феврале революционный взрыв в идейно-психологическом смысле во многом опирался на легенду о предательстве царской власти и привел в конце концов к ослаблению страны, ее боеспособности и бессилию Временного правительства, у которого бразды правления перехватили большевики. Заключив «похабный» Брестский мир, они выполнили свое обещание о прекращении «империалистической» войны.
Мельгунов, упомянув о связи «немецкой пропаганды в пользу сепаратного мира» с усилиями «пацифистов» и «революционеров» за границей, назвал эту связь «не написанной еще потайной страницей в истории мировой войны, расшифровать которую полностью за отсутствием материала еще трудно». Он надеялся, что эти «закулисные интимности» когда-нибудь вскроются, мы же можем сегодня констатировать, что во многом «завеса таинственности» еще скрывает затронутую историком тему и серьезные исследования ее еще впереди.
Наивно было бы думать, что только усилиями германских властей миф о сепаратном мире укоренился в предреволюционном общественном сознании. Значительную роль в этом сыграли либеральные политики и заговорщики. Фактически все основные тезисы данного мифа системно изложил в своей речи 6 сентября 1916 года в Москве на секретном совещании думских деятелей не кто иной, как лидер кадетов П.Н. Милюков, договорившийся до того, что царизм «явно стремится вызвать общую смуту», разжечь в стране революцию и заключить на этом фоне сепаратный мир. В завуалированной форме он повторил эти же тезисы в своей известной речи в Государственной думе 1 ноября 1916 года. Слово «измена» звучало в ней неоднократно. Показательно отношение к этой речи генерала В.И. Гурко, протестовавшего против обвинения в измене: «Пускать мысль об измене есть увеличение смуты в стране… Масса схватывает общий тон. Впечатление получится: во главе России предатели, и поэтому будем их изгонять».