Страница 4 из 11
Караколе
Уже неделю мы стояли в порту Каси́льда, и каждое утро, выходя на палубу, я слышал тоненький голосок:
– Сеньо-ор, карако́ле! Караколе!
Это кричала Тереза. Маленькая дочь рыбака. Дом их стоит на сваях. Прямо в море. Он пахнет рыбой. И под ним шелестят волны, плавают маленькие сардины и колышется морская трава. По берегу, как муравьи, бегают крабики.
Прямо к дому привязана лодка. Тереза забирается в неё. Поднимает морскую раковину. Показывает и кричит:
– Караколе, караколе!
Раковины красивые, розовые внутри. И Тереза дарит их нам. Они есть уже в каждой каюте, а Тереза всё привозит новые. Ей очень хочется, чтобы русские моряки знали, какие красивые раковины есть в её море!
С Терезой мы подружились. Моряки дарят ей кусочки розового мыла, флакончики с одеколоном. Она нюхает их с удовольствием, покачивает головой: «Парфюме!» Я угощаю её яблоками, гречневой кашей, вожу по теплоходу, и она даёт мне руку. Чужому человеку руку не дают.
– Я привезу тебе самую красивую, самую большую раковину! Му́чо, гранд! – говорит Тереза.
Сегодня Терезы нет. Мы уходим в море, а Терезы всё нет! Удивительно!
Вчера она узнала, что мы уплываем, и сказала:
– Попроси капитана, пусть он подождёт, пока я привезу тебе самую большую караколе. Она ещё в море, на дне, но я её достану.
А капитан ждать не может. Теплоход уже загружен сахаром. Мы готовимся к отплытию. Капитан приказывает убрать трап. А Терезы всё нет.
И вдруг из-за борта доносится тоненький крик:
– Караколе! Караколе! Караколе! сеньор, караколе!
Я вижу, как к нам приближается моторная лодка и Тереза, мокрая, в стареньком платьице, поднимает над собой громадную раковину. С неё ещё капает вода. Свисают водоросли. Но такой раковины никто из нас не видел.
Я беру её из рук Терезы. Трап поднимается. Теплоход медленно уходит. И девочка долго машет нам рукой.
Теперь мы снова в окевне. у меня в каюте на столе лежит раковина. Она очень большая. Я слышу внутри её гул. И мне кажется, что это шумит море у берегов Кубы. А на берегу стоят пограничники с автоматами, а недалеко от них – домик на сваях. Под ним плавают серебристые сардины, колышутся водоросли. И девочка в лодке долго машет мне вслед рукой.
Дымки
Один длинный, два коротких
По са́мой серединке земли, вдоль экватора, мы шли к жаркой Индии. Проплывали мимо зелёных островов, мимо встречных кораблей. Кричали над нами птицы, посвистывал в снастях ветер. Торопились.
Я даже радиограмму домой написал и всё заглядывал в рубку к моему приятелю, радисту. Сейчас отстучит на аппарате мне домой: «Идём в Индию – к джунглям, обезьянам, слонам». Одет он был уже совсем по-индийски: в безрукавке и в шортах. Всё вокруг накалилось – жара! Сидя в кресле, он иногда поворачивался и говорил: «Вот-вот пройдём за мыс, повернём мимо маяка направо – и будет тебе Индия».
Я выходил из рубки, поглядывал направо: где там маяк? А маяка всё не было. Кругом был океан, внизу была палуба, а по палубе вдоль борта, как всегда после вахты, быстрым шагом ходил высокий пожилой механик. Сто метров в одну сторону, сто в другую, сто – в одну, сто – в другую. Укреплял сердце. Так вот, был механик, был океан, была палуба, а маяка всё не было. Тут уже и капитан – тоже в коротеньких шортах, в белой рубашке – выбежал на крыло рубки, посмотрел налево, направо, быстро спросил:
– Ещё не видно? А должен быть!
Не было маяка. Только виднелся берег и шло над нами крутое тёмное облако.
Капитан беспокойно прошёлся, почесал реденький пушок на голове и сказал:
– Должен быть маячок, должен. Тут главное – не зевать. А то налетим на скалы, будет тебе и Индия, и Америка!..
Я всматривался в берег. Он уже начинал скрываться в сероватой мгле. И туча, которая всё прицеливалась грохнуть в нас громом, а может, и молнией, укрылась вдруг среди белёсого тумана. Скоро всё потерялось в быстро летящей туманной тьме.
Капитан забеспокоился, велел включить локатор. Надел очки, раскрыл морскую книгу – лоцию, что-то поискал и ткнул в страницу пальцем:
– Вот смотрите: маяк стоит на возвышенности. Проблёскивает. Сигналы: один длинный, два коротких.
Все выбрались на палубу. И радист, и повар Вася в толстых очках, и даже захромавший от радикулита боцман. Никаких перемен. Кричала где-то во тьме запоздалая чайка, и всё ещё ходил по палубе механик.
– Уснули они там, что ли?! – вспылил капитан.
И вдруг механик остановился и сказал:
– А я вижу. Вижу! Только на воде. Вон в волнах – один длинный, два коротких. Вон, вон!
Мы прильнули к борту, вгляделись в темноту и неожиданно совсем недалеко от парохода тоже заметили огни фонаря: один длинный, два коротких. Капитан схватил бинокль, крикнул рулевому: «Два градуса лево!» – и протянул:
– Это у них что-то случилось… Кого-то выслали вперёд.
Фонарик светил всё ближе. Мы прошли совсем рядом с ним, в десятке метров! И тут разглядели лодку, а в ней человечка, мальчонку, с фонарём в руках.
– Пацан сигналы даёт! – ахнул капитан.
Посреди ночи, в мокрой туманной толчее, в море стоял мальчуган и давал кораблям сигналы, чтобы не налетели на камни…
– Ну китайчонок, ну китайчонок! – закачал головой Вася.
– Интересно, как это ты разглядел? – спросил боцман.
– А у Васи очки толстые, – сказал капитан.
– А по мне, хоть турчонок, хоть негритёнок, главное, чтоб человек! Вон – кроха, а человек. Торчит тут и светит, чтоб мы брюхо не пропороли! – сказал боцман.
За бортом снова мигнуло. Один длинный, два коротких.
– Посылочку бы ему сварганить, – вслух подумал Вася.
– Фантазёр!.. – усмехнулся боцман.
– А что? Целлофановый пакет пряников, конфет. Завязал – и порядок!
– Да не успеть. И не заметит ночью! – сказал я.