Тропой Предков

   — «Человеку свойственно стремиться к знаниям», — перевёл дон Хулио латинское изречение.

Он остановился и пристально посмотрел на меня. В глазах у него плясали лукавые искорки.

   — Ты читаешь ацтекское рисуночное письмо, знаешь об Архимеде, приводишь цитаты на латыни и разбираешься в испанской литературе. Ты говоришь по-испански без индейского акцента. Только что я заговорил на науатль, и ты ответил, даже не задумываясь. У тебя более светлая кожа, чем у большинства индейцев, да и ростом ты выше. Всё вместе это не менее таинственно, чем то, каким образом гигантские камни в древние времена перевозили через горы.

Из-за проклятого желания похвастаться своими знаниями (или, что вернее, знаниями отца Антонио) я невольно подтолкнул этого человека к тому, что он задался вопросом: кто же я такой? ¡Ау de mi! Прошло три года со времени тех убийств и начала охоты за мной, и вот теперь, похоже, всё начинается сначала. Я бежал от человека по имени дон Хулио, бежал без оглядки.

55

Следующим утром мы отправились в путь на юг, двигаясь по оживлённой, но частенько трудной для проезда дороге. Нас уже обогнали многие из купцов, приезжавших на ярмарку, со своими вьючными обозами.

Кроме Санчо и Матео в нашу компанию входили два метиса самого отталкивающего вида: недалёкая уличная шваль. Эта парочка не встретила бы радушного приёма даже в самых гнусных притонах Веракруса, а уж сунься они в приличное место, их спровадили бы прямиком на виселицу. Санчо и эти метисы, несомненно, представляли собой самую настоящую разбойничью шайку, из тех, что устраивают засады, заманивают проезжих путников и перерезают им горло ради того, чтобы обчистить карманы жертвы.

И снова я задался вопросом: как могло случиться, что поэт-меченосец связался с этим отребьем?

Санчо и Матео были верхом на лошадях, а метисы ехали на мулах. Мы с Целителем шли позади пешком, ведя мула и жёлтую собаку. Местность порой была такова, что верховым приходилось слезать со своих животных и вести их в поводу. Постепенно Матео начал отставать и пошёл рядом со мной и Целителем. Не знаю уж, просто за компанию или ради слежки, но сдавалось мне, что он и сам не мог долго выносить общество Санчо.

   — Ты хорошо говоришь по-испански, — заметил мимоходом Матео. — Священники неплохо тебя обучили.

Именно священники и обучали индейцев по всей Новой Испании, так что это был вполне естественный вывод. Я не принял это утверждение на счёт отца Антонио. Похоже, Матео сказал это просто для поддержания разговора, а не желая выяснить мою подноготную. Он по-прежнему не давал никаких оснований подозревать, что знает, кто я на самом деле. Правда, как я ни старался сойти за малограмотного, мой испанский был лучше, чем у большинства индейцев. Я пытался говорить на испанском на манер простолюдина, но это было трудно, потому что мне требовалось поддерживать беседу, а не отделываться краткими ответами. Я старался показать Матео, что мой испанский не так уж и хорош. Я намеренно делал ошибки в разговоре с доном Хулио и собирался и впредь ломать комедию.

Я всё время думал, знает ли Матео, кто я такой, и не собирается ли он меня опять защитить. Хотя это вряд ли. Скорее всего, именно он отрубит мне голову после того, как я исполню для них таинственное задание. Я собственными глазами видел, как быстро его меч может отделить голову от тела.

Вскоре я выяснил, какие два занятия больше всего по душе Матео, не считая любовных утех и поединков, — выпивка и болтовня.

По ходу дела он частенько прикладывался к фляге и рассказывал множество историй. ¡Рог Dios! Похоже, этот кабальеро пережил больше приключений, чем Синдбад, пустившийся в путь из Басры, или Одиссей, отплывший из Трои.

   — Этот парень всё равно что певчая пташка, — заметил Целитель, когда мы остались наедине. — Наслаждается музыкой собственных слов.

Матео, оказывается, был моряком, а потом состоял в качестве солдата на службе у короля.

— Я дрался с французами и англичанами, с голландскими бунтовщиками и турецкими язычниками. Богохульные протестанты, еретики-голландцы и неверные мавры — все отведали моего клинка. Я дрался верхом, на палубе корабля и взбираясь по стене замка. Я убил сотню человек и любил тысячу женщин.

А ещё он рассказал миллион историй. Мне было очень любопытно, почему этот блестящий кабальеро, автор пьес и книг, кончил тем, что связался с Санчо, самым заурядным головорезом, но задать этот вопрос я не решался.

То была странная парочка. Из личного опыта я знал, что Матео смертельно опасен. Что до Санчо, то убийца в нём угадывался с первого взгляда. Однако разница между этими двумя была как между изысканным клинком из толедской стали и простым топором. Матео был picaro, хвастун, меченосец и авантюрист. Но помимо этого, он был писателем и актёром, правда, ни на том ни на другом поприще, похоже, не преуспел, зато это придало ему лоск образованного кабальеро.

В Санчо ни на образование, ни на благородство не было и намёка. То был грубый, жестокий, грязный душой и телом наглец и задира.

Но одновременно чувствовалось в нём что-то неправильное, хотя что именно, я никак не мог уловить. Его внешность казалась мне... странной. На вид Санчо был мощно сложен... однако порой он выглядел скорее полным, чем мускулистым, такая фигура больше характерна для женщины. Несколько лет тому назад я слышал, как отец Антонио и брат Хуан толковали о стражах гарема, которых использовали мавры; они назывались евнухами. То были оскоплённые мужчины, и говорили, будто бы их мускулы размягчаются, а тела затягивает жирком, у некоторых даже начинала расти грудь. Наверное, то же самое случалось с рабами-африканцами, которых кастрировали. Несмотря на все его брутальные манеры и угрозы, Санчо была свойственна та женская пухлость, которая, я думаю, была присуща евнухам.

Матео вновь завёл одну из своих бесконечных историй:

   — Совсем ещё юнцом, моложе, чем ты сейчас, я плавал во флоте светлейшего герцога Медины-Сидонии, командующего Великой армадой, которая вступила в сражение с англичанами в северных водах. Мы потерпели поражение из-за погоды: ветер завывал, как бешеный пёс, и выбросил наш корабль на берег. Я оказался во вражеской стране и следующие несколько лет провёл под личиной французского слуги, сбежавшего от своего шотландского господина. Поблуждал я, поблуждал и прибился к труппе странствующих актёров сперва как помощник — помогал носить им сундуки, — а потом как актёр и автор пьес.

Английский театр уступает нашему, испанскому. У англичан было несколько относительно сносных драматургов, одного звали Уильям Шекспир, а другого — Кристофер Марло, но им недоставало гения испанских мастеров, таких как Лопе де Вега и Матео Росас де Оквендо. История запомнит Матео Росаса и воздаст ему хвалу наряду с Гомером, тогда как имена всех прочих развеются как пыль.

Я никогда не мог понять, шутит он или хвастается... или просто пьян. Присущая ему «скромность» побуждала Матео частенько говорить о себе как о совершенно другом человеке.

   — Славный Матео Росас попал в плен к маврам, к самому алжирскому бею, каковой есть чёрный язычник и неверный дьявол. Его пытали и морили голодом, и в конце концов он сбежал.

Я слышал эту историю и раньше, причём случилась она с писателем, имя которого действительно достойно того, чтобы упоминаться наряду с Гомером. Мигель Сервантес, автор «Дон Кихота», был захвачен в плен алжирским беем и долгие годы провёл в мавританской тюрьме. Несколько лет тому назад я как-то произнёс имя Сервантеса в присутствии Матео и чуть было не лишился головы. Чёрт же дёрнул меня повторить эту глупость, ибо я решил самым невинным образом продемонстрировать свои познания, желая проверить, так же ли легко Матео заимствует чужие идеи, как он ворует чужие кошельки и соблазняет чужих жён.

   — Помнится, священники, которые учили меня испанскому языку, рассказывали ещё об одном авторе книг и пьес, который был также захвачен в плен...