Все реки петляют

— Не потеряйте, — мрачновато напутствовал он, — других не дам, — от него настолько отчётливо пахло дымом, словно его только что коптили горячим копчением.

Со своими порциями мы управились быстро, как и другие трое едоков. Ложки облизали и убрали за пазухи тужурок. Кок как раз по оловянным кружкам какое-то пойло разливал, так его один из взрослых поправил в том смысле, что этим шкертам — он кивнул на нас с Мэри — и половины хватит. Я свою хозяюшку успел одёрнуть, чтобы не возникала по поводу дискриминации по возрастному признаку, а подружка наша свою порцию лихо опрокинула и заглотила громким лошадиным глотком. Но никак этого не прокомментировала. А дети — народ простодушный. Что крестьяне, то и обезьяне. Софочка с таким же заглатыванием неведомого пойла отстала секунды на полторы-две. Потом эти засранки пучили друг на друга глаза и хватали ртами воздух. Если память меня не подводит, в кружках содержался ром отвратительного качества и омерзительной крепости.

— Им и половины чересчур, — констатировал кок. — Повесьте-ка пару коек и складывайте пацанов отсыпаться.

Матросы быстренько наладили пару парусиновых гамаков, на которые самым бесцеремонным образом закинули наши с Мэри теряющие осмысленность тушки.

— Накормили шкиперову дочку? — спросил появившийся со стороны люка Хокинс.

— Эм! — отозвался кок.

— Ы! — вступил в беседу один из матросов.

— От всей души, — "объяснил" третий. — Так налопались, что от сытости сразу в койки попадали, — второй хранил молчание, делая вид, что его тут не было.

Взором Сонечки я ещё видел, как плотник обводит глазами оловянные кружки на столе, как мысленно их пересчитывает и нюхает, а потом веки захлопнулись, и слух перестал работать.

Проснулись мы с Мэри на кровати в капитанской каюте. Папа склонился над бумагами, лежащими на столе, и измерял там что-то циркулем. Но пробуждение маленьких нас заметил сразу.

— Переоденьтесь самими собой и приходите ужинать, — распорядился он и вернулся к работе.

Конечно, мы быстро оделись в шелка и вернулись — здесь уже заканчивал сервировку не кок, а один из матросов.

— Что? Ошиблись с ромом? — спросил отец, когда за нашим кормильцем закрылась дверь.

Мы с Мэри смущённо кивнули.

— Ладно. Теперь все всё про вас знают и больше выпивки не предложат. Кок чего-то травяного заварил. Или из листьев. Вот в этом кувшине, — показал он на узкогорлый керамический сосуд. Ешьте, пока не остыло. А потом я научу вас правильно зажигать и гасить фонарь. Огонь-то высекать умеете?

Мы с Софочкой помотали головой, а наша горничная кивнула.

Отец хмыкнул и продолжил:

— Так вот, огня на корабле не высекайте. В крайнем случае тлеющий фитиль имеется на камбузе. Туда и тащи фонарь, там зажги, закрой стекло и уже горящий неси куда надо. Кстати, зажечь свечу от тлеющего фитиля не так-то просто.

Мэри кивнула, а мы с Софочкой призадумались. Дома-то свечами всегда занималась прислуга, а хозяева, даже трижды бери они интегралы, в вопросах освещения были скорее потребителями, чем участниками процесса. Так что загадка горящих свечей в эпоху до спичек достаточно любопытна. В исторических фильмах, как я припоминаю, господа зажигали свечи от свечи, ранее кем-то подожжённой.

А тут случилась неожиданная интермедия — ни отец, ни его дочь к пище не прикоснулись, оба поглядывая на на равных с ними сидящую за столом… горничную?.. камеристку?… то есть, начинающую прислугу, усаженную за господский стол.

Мэри, словно вспомнив о чём-то, сложила ладошки и пробормотала короткую молитву насчёт "Благослови Господи хлеб наш", после чего отправила за щёку первую ложку каши. Да, обычной перловой каши, хотя и с мясом. Наваристой и вкусной. Мы с отцом тоже перестали отвлекаться. В общем, разносолов в корабельном рационе не замечалось, хотя кормёжка была сытной.

Запив трапезу травяным настоем, ещё горячим, забрали фонарь из нашей тесной каютки и двинулись на камбуз, местоположение которого я на основании ранее сделанных наблюдений угадать бы не смог. Прошли под палубой до носа, где через люк нырнули вниз. Это, вроде как трюм. В носовой сравнительно узкой части на пол была насыпана земля, поверх которой горел костёр, над которым на цепях висели котлы, а на треноге стояла сковорода. Тут же наблюдались залежи дров, большая бочка, явно с пресной водой, ящики, корзины, мешки, бочонки и разная другая тара с припасами. Воздух здесь отличался крепкой закопченостью, но смрада или угара не чувствовалось. И ещё крепкая деревянная переборка отделяла носовую часть трюма от всего остального корабля. Кроме, как наверх в большое межпалубное пространство, отсюда никуда не денешься. Типа небольшого гермоотсека, какие использовались в лодках моего времени. Логика подсказывает, что и под каютами в корме должно быть нечто похожее, хотя, хода туда я не приметил. С другой стороны, как раз подходящее место для крюйт-камеры, где хранится порох.

Принесённый с собой фонарь мы открыли, распахнув одну из стенок. Лучинкой, воспламенённой в костре-очаге зажгли сальную свечу, да и вернулись в свою каюту, снова пробравшись между коек, на которых спали матросы. Такой вот на морских судах этой эпохи быт — комфорта минимум. Ну и присутствие кока рядом с горящим в трюме костром намекает, что открытое пламя всегда должно быть под присмотром, потому что пожар на деревянном просмоленном судне — чистая катастрофа.

— Сонь, а что это за выходка с молитвой перед ужином, — спросил я свою реципиентку уже на соломенном матрасе в тесной каютке.

— Джон и Бетти верующие, — ответила подрастающая аристократка. — И детей хотят воспитать в лоне церкви.

На что я мысленно оторопел и захлопнулся. Сонька наловчилась слушать или не слушать мои мысли, когда как хотела, а вот от меня она легко закрывалась. Возможно, терзания взрослого разума её веселили, однако она редко насмешничала, чтобы не обидеть ненароком свой внутренний голос. И вообще, опьянение после неосторожно хряпнутого рома пока прошло не до конца — в сон клонило со страшной силой.

Глава 5. Устаканилось

С самого утра Софи и Мэри окончательно освоились в непривычной для них обстановке и стали вести себя правильно. Служанка принесла воду и таз, а госпожа умылась. Правда, потом тут же умылась и прислуга — в походе всё-таки, а комнаты для умывания мы на судне не встречали. Расчесались, заплели друг друга как могли. Мэри сегодня оделась не в шелка, а в платье прислуги, и не забыла передник и чепец. Она же доставила в каюту завтрак, который девочки снова уплетали вместе из одного котелка. Закрытая дверь позволяла соблюдать условности не чересчур тщательно.

Однако, прикольно было воспринимать раздражение юной аристократки из-за того, что подружка носится по кораблю, а она тут сидит и ждёт, потому что не пристало ей хлопотать о быте — положение обязывает вести себя чопорно.

Затем, естественно, состоялась прогулка по верхней палубе, где Софи раскланялась с незнакомым джентльменом. Видимо, пассажиром из другой каюты. Кроме рулевого на корме здесь наблюдались только два матроса, бездельничающие, облокотившись о пушки. Их было две на баке — собственно, и всё вооружение этого судна, потому что под палубой мы не встретили ни одной, хотя порты со всеми причитающимися им креплениями, тягами и прочей обвязкой имелись в большом количестве.

Ветер дул с кормы, но главные паруса отсутствовали. Ход обеспечивали только два меньших паруса на верхних реях да блинд на бушприте. Волны за бортом выглядели мелкими, качка не ощущалась. Тепло и пасмурно. И далеко впереди полоска берега выглядывает из-за горизонта. Море здесь далеко не пустынно — в отдалении видны другие корабли. В принципе — очень скучно.

"Внутренний голос! Придумай, чем бы заняться."

— Давай рассматривать пушку. Видишь, спереди отверстие. Это дуло, то есть срез канала ствола, — улавливаем движение со стороны сопровождающей нас… компаньонки в данном случае.