Страница 4 из 13
* * *
Топот близнецов по коридору разбудил Пичужкиных, проспавших, к своему ужасу, лишних два часа. Нарушение режима, пропуск очереди к умывальнику, необходимость сначала ждать вожделенную влагу, а затем завтракать второпях, что явилось уже полным безобразием, вызвало бурю негодования вспыльчивого Льва Эдуардовича. Всю силу своих эмоций он обрушил на ни в чём не повинную Раису Лаврентьевну. Ссоры в их семье случались редко, зато бывали громоподобны и сопровождались мощными выбросами накопленной негативной энергии. Сначала, как правило, распалялся Лев. Когда он уже бывал готов утихнуть, в ответ на его нападки громы и молнии начинала метать Раиса. Ничуть не боявшаяся этих сцен Сильва привычно пережидала их где-нибудь в сторонке. В свои девять лет она давно усвоила, что «милые бранятся – только тешатся», и не переживала по пустякам.
Этим утром те, кто сновал между кухней, где готовился завтрак, и комнатой, где этот завтрак уничтожался, имели удовольствие слышать следующее:
– Позор! – орал Пичужкин. – Забыть о времени! Не услышать радио!
Кто и что ему ответили, соседям разобрать не удалось
– Кто?! Кто его выключил?! Я вас спрашиваю! Останетесь без ужина! Здоровее будете! Марш одеваться! Опоздание – позор! Чтоб из школы сразу домой! А ты – никуда!
Что кричать, большого значения не имело. Цель словоизвержения просматривалась довольно отчётливо – выплеснуть досаду, в первую очередь, на самого себя. Но нельзя же так сразу признаться, что и сам виноват. Поэтому Лев словесно крушил родственниц. При этом он, невеликий ростом, поднимался на цыпочки, притопывал ножкой и воздевал руки к небесам. Побушевав в том же духе ещё минут пять, он выдохся, плюхнулся в кресло и начал вытирать взмокший лоб большим клетчатым платком.
Вторую часть «Марлезонского балета» с чувством исполнила Пичужкина-старшая. Поскольку во время выступления мужа она, поджав губы, сидела за столом над опустевшей к этому моменту чашкой, то и монолог свой начала сидя:
– Если бы кто-то, – звучание её голоса походило на присвист закипающей в чайнике воды, – вчера не устраивал путаниц… Если бы побольше интересовался… интересовался… знал что, где стоит… – постепенно голос окреп, а его хозяйка начала медленно подниматься из-за стола. – На себя посмотри! – сделав резкое движение, она мощной грудью смахнула со стола чашку, даже не обратив на это внимания. – Сам храпел, как я не знаю кто! Других винишь, а сам!!!
Она, наконец, вытянулась во весь рост и сделала шаг в сторону мужа, вжавшегося в спасительное кресло. Раиса в гневе была страшна, как ураган «Алиса». Продолжая выплёскивать обвинения, имевшие не больше смысла, чем недавние выкрики её Пичужкина, она нависла над несчастным, обожаемым Лёвушкой и… вдруг утратив весь свой пыл, тяжело опустилась на диван.
Всё время этого миниспектакля Сильва сидела в углу того же дивана и разглядывала родителей с подозрительно безмятежным выражением лица.
* * *
Когда страсти и хлопоты улеглись, когда все, кому было нужно, отправились на работу и учёбу, а в квартире остались только две женщины, на короткое время в воздухе повеяло покоем. Покончившая с нехитрым завтраком Елизавета Марковна составила на поднос грязную посуду и, осторожно неся его обеими руками, направилась в кухню. Войдя туда, она застала не совсем понятную сцену. Между окном и дверью чёрного хода стояла, склонившись над мусорным ведром, Раиса. Она сосредоточенно рассматривала что-то, уперев руки в бока.
– Раиса Лаврентьевна, что-то случилось? – поинтересовалась Вольская. – Сегодня очередь Митиных выносить мусор. Вы что-то потеряли?
Вместо ответа Раиса немного покачалась над ведром, подумала, посмотрела куда-то за окно, где виднелся кусочек синего неба, отступила на шаг, потом вернулась и решительно запустила руку в ведро. Елизавета Марковна, понаблюдав за этим танцем, пожала плечами и, наконец, поставила поднос на свой стол. Пока соседка копалась в помоях, она успела набрать воды в чайник, отправить его на плиту и достать тазик для мытья посуды. Когда она взялась за чашку, чтобы положить её в тазик, Раиса вдруг выпрямилась, издав резкое торжествующее «Ага!». Елизавета Марковна, вздрогнув от неожиданности, выронила чашку, и та, отскочив от стола, со звоном стукнулась об пол и разбилась. Пичужкина, не замечая произведённого эффекта, проскочила мимо соседки в сторону своей комнаты. При этом она энергично потрясала чем-то, зажатым в правой руке.
Воспитание не позволило Елизавете Марковне прокомментировать ситуацию вслух должным образом. Всё, что она подумала на хорошем русском языке, она оставила при себе. В который раз за это утро вздохнув, она, молча, собрала осколки; выбрасывая их, тоже заглянула в ведро; ничего особенного не увидела и стала ждать развития событий.
Вернувшись в кухню, Раиса со словами «Вот! Полюбуйтесь!» сунула в руки Елизаветы Марковны радиоприёмник. Та повертела приёмник и вопросительно посмотрела на свою визави.
– И вот! – Раиса потрясла зажатым в руке проводом.
– Раиса Лаврентьевна, извините, но я ничего не понимаю, – растерянно произнесла Вольская.
– А что тут понимать? Проспали сегодня. Радио не заработало. А как оно заработает, я Вас спрашиваю, если вот!
– Да что же вот? Вижу. Приёмник, – она вернула обсуждаемый предмет хозяйке.
– Да радиопровод с вилкой кто-то отрезал! Приёмник новый, трёхпрограммный! Второй провод, электрический – вот он, а радиопровод отрезан! Мы не заметили. Розетку-то Лёва около пола установил. Была б на старом месте, как у всех, то увидели бы, что вилки нет. А так висит провод и висит! Ночью передач нет. Ручку повернули и уснули.
– Интересно. И зачем бы это?
– Не знаю, зачем, Елизавета Марковна! Враги… А главное – не потрудились выбросить куда подальше. В ведро наше сунули. На дно. А мусора немного, вот вилка и торчала, а я увидела. Ну, сопоставила, сравнила. Радио сняла, а там обрывок. Вернее обрезок. Вот и проспали, вот и скандал… А может, это Лёвушка?.. Да нет, вряд ли… Ну я им устрою! Допрос с пристрастием, – кому «им» она не уточнила.
Во время этого монолога Елизавета Марковна думала о загадках сегодняшнего утра. Она подошла к выключателю и повернула его. Свет зажёгся. Она снова повернула выключатель. Свет погас.
– Елизавета Марковна! А что это Вы делаете? – удивилась Раиса.
– Да знаете ли, Раиса Лаврентьевна, – из всех соседей Вольская единственная произносила это имя без запинки, чётко выговаривая все буквы, – в семь часов я, как всегда, пошла умываться. Света не было. Я подумала, что перегорела лампочка. А потом он вдруг появился… Вот я и проверила сейчас, есть ли свет… – она явно не договаривала. Если рассказать Пичужкиной, что она ещё и звуки слышала, та решит, что Елизавета на старости лет в маразм впала. Лучше не говорить.
– А-а, понятно, – не очень уверенно протянула Раиса, добавила «ну-ну» и решила не вдаваться в подробности – своих забот хватит. Ещё раз произнеся «ну-ну», она удалилась в комнату, торжественно неся перед собой материальную причину утреннего скандала.
* * *
После ухода Раисы Елизавета Марковна провела ещё несколько экспериментов с выключателем, но так ничего и не выяснив, тоже покинула кухню. Если бы соседкам пришло в голову ещё немного покопаться в мусорном ведре, одна из утренних загадок, вероятно, нашла бы своё разрешение. А может быть, и нет. В общей комнатке что-то шуршало.
* * *
Около полудня Раиса отправилась по своим делам, намереваясь улучшить себе настроение с помощью покупок и бытовых услуг, а Вольская, следуя самой себе установленному распорядку, собралась на прогулку. В ту минуту, когда она подошла к входной двери, раздался звонок. Это означало, что либо кто-то пришёл в гости к Митиным, либо за дверью находится чужой. Количество звонков соответствовало расположению комнат в квартире: по мере удаления от парадного входа и приближения к чёрному оно увеличивалось. Гостям Елизаветы Марковны полагалось нажимать на кнопку дважды, посетителям Шуриков трижды, а Пичужкиных – четырежды. В отсутствие Митиных, на один звонок откликался, обычно, тот, кто находился ближе к двери. В настоящий момент это была Вольская. Знай Елизавета Марковна, какие неудобства ожидали её в самое ближайшее время, ни за что не стала бы открывать дверь, а тихо удалилась бы через чёрный ход.