Страница 11 из 13
При виде Нинели Виленовны трое, мчавшихся со стороны кухни, резко затормозили. Раиса, негромко вскрикнув, схватилась за сердце, а Лев Эдуардович выронил газету.
Лицо Нинели представляло собой некое кровавое слоистое месиво, на котором выделялись широко раскрытые небесно-голубые испуганные глаза.
Самые крепкие нервы оказались у Елизаветы Марковны. Сначала, при виде жуткой картины она тоже остановилась, словно наткнувшись на невидимое препятствие, и почувствовала холодный спазм под ложечкой. Но она быстро взяла себя в руки и смогла продолжить движение в сторону окровавленной Митиной, почему-то, несмотря на явные травмы, не издававшей ни стонов, ни криков. Первой мыслью Вольской была констатация: «Это шок!». Второй – визуальный анализ: «Глаза испуганные, но не страдающие». Третью она додумать не успела, потому что Митина, которой с такой головой полагалось лежать в виде трупа, неожиданно громко воскликнула: «Что случилось?!»
Мужчины, как окаменевшие, молча, стояли там, где их застал эффектный выход Нинели. В свою очередь Раиса, по-прежнему державшаяся за сердце, при этих словах вдруг привалилась к выступающему углу прихожей и начала медленно оседать на пол. Мгновенно оценив ситуацию, Елизавета Марковна подхватила сползающую по стене Пичужкину. Та оказалась слишком тяжёлой для отважной пенсионерки, и они обе оказались на полу прежде, чем остальные смогли что-либо понять. Как только их тела коснулись линолеума, мужчины вышли, наконец, из ступора, с разных сторон бросились их поднимать, столкнулись лбами и немедленно схватились за головы, растирая ушибленные места. Наблюдавшая за этой кучей малой ничего не понимавшая Нинель снова воскликнула: «Что случилось?!». В этот момент дверь в комнату Елизаветы Марковны распахнулась и со словами «что тута за шум?» на пороге показалась Наталья Степановна. Увидев Митину, по лицу которой стекали красные сгустки, и груду тел на полу, она взвизгнула, сделала пару шагов, закатила глаза и присоединилась к копошащейся у её ног компании, единственная из всех без сознания. Шурик из комнаты выйти не успел – дверь перед ним захлопнулась, подпёртая телом его тёщи.
Елизавете Марковне, наконец, удалось подняться на ноги. Предоставив полуобморочную Раису и бездыханную Наталью заботам мужчин, она подошла к Нинели и поинтересовалась:
– Нинель Виленовна, из чего это состоит ваша маска? Уж больно вид у неё устрашающий.
– Маска? Ох! – вместо ответа Митина скрылась в своей комнате и появилась секунд через десять с нормальным лицом. – Да. Маска. Боже, так это из-за меня такая катавасия?! Вставайте уже все! Я живая!
При слове «маска» Пичужкина тут же пришла в себя, поднялась, отмахнувшись от помощи мужчин, которые теперь неумело пытались вернуть к жизни Наталью Степановну, и тоже задала «вопрос по существу»:
– Неличка, а почему ты раньше не говорила, что пользуешься масками? Я-то смотрю, кожа у тебя, как у младенца. Поделись рецептом.
– Да как-то разговора у нас на эту тему не было, – ответила та Раисе, а повернувшись к Елизавете, добавила. – Это свёкла с картошкой, Елизавета Марковна, и немножко пшеничной муки. Очень хорошо для кожи. Десять минут раз в неделю – результат потрясающий.
– А в каких пропорциях? – задала очередной вопрос Раиса.
– Грамм пятьдесят свёклы, одна картофелина, столовая ложка муки, – дала исчерпывающий ответ соседка.
– А как готовить? Натирать? – не унималась Пичужкина.
Елизавета Марковна отстранённо слушала этот диалог и наблюдала за происходящим у своей двери. Устав наблюдать, как беспомощно Лев и Ростислав похлопывают по щекам Наталью, а та не желает реагировать на их действия, Вольская подошла к ним и резко произнесла:
– Отойдите все. Наталья Степановна! Хватит притворяться! У Вас веки подрагивают. Вставайте же!
Наталья, полежав ещё немного «для блезиру», открыла глаза, вздохнула, опасливо покосилась в сторону Нинели и всё-таки поднялась, оперевшись на услужливо протянутые мужские руки. Это позволило появиться в прихожей ещё и Андрею.
– Чем вы там грохотали? – строго спросила Вольская, обращаясь к ним обоим.
– А эта… Тамо… Ковёр тамо… Упал…
– Да что же это в конце-концов! – воскликнула Вольская и решително вступила в свои владения.
Слева от двери на полуубранных гостевых постелях лежала китайская ширма, справа – опрокинутое трюмо, из которого высыпались различные мелочи, а поверх всего этого громоздились два огромных свёрнутых в рулоны ковра, которые ещё полчаса назад стояли у окна. Они, видимо, и явились причиной разгрома. Глядя на учинённое гостями безобразие, Елизавета Марковна постаралась определить величину ущерба, нанесённого её имуществу. Ущерб, к счастью, оказался невелик – одна разбитая кофейная чашечка. Грохота было больше, чем повреждений.
– Ой, как же я вусмерть напугалася, как же напугалася… – причитала за её спиной Иванова.
– Извините нас, – мрачно проговорил Андрей, – мы сейчас всё уберём. И чашку Вам купим.
Он попытался поднять сразу оба ковра, но ничего не вышло – тяжеловата оказалась ноша. Тогда он попробовал вытащить из-под них постельное бельё, но в этом тоже не преуспел.
– Ах, да оставьте Вы бельё. Я сама здесь всё приберу. Вы лучше ковры свои по одному сложите у стены. Там, где ваши чемоданы, – остановила его Елизавета Марковна. – Я для вас чай с бутербродами приготовила. Можете в кухне позавтракать. Мой стол напротив окна.
Пока нарушители спокойствия поедали колбасу с хлебом, Вольская успела более-менее навести порядок в комнате. Чашечку было жалко. Не бог весть что, но дорога как память о нескольких приятных днях, проведённых на Рижском взморье. «Всё, – с досадой на саму себя думала она, – пусть немедленно убираются за билетами». Закончив подбирать с пола рассыпанные мелочи, она прошла в кухню и объявила Шурику-Ивановой, что они должны сегодня, сейчас поменять билеты и уехать, так как квартира коммунальная, приходится считаться со всеми жильцами, которые хотят существовать в тишине и покое.
– Не больна-та у вас тута тихо, – проворчала Наталья, но зять пихнул её локтем в бок, и она замолкла.
– Да-да, – быстро проговорил Андрей, – мы сейчас же едем на вокзал. Спасибо за завтрак.
Они подхватились и исчезли из квартиры в пять минут.
* * *
Невыспавшаяся, выбитая из колеи последними событиями Елизавета Марковна всё же решила не изменять привычкам. Она тщательно оделась и с поднятой головой покинула своё обиталище. Из всех своих маршрутов для прогулок сегодня она выбрала наиболее извилистый. Ей хотелось не просто подышать воздухом, но и восстановить душевное равновесие. Она дошла до Боровой, свернула в сторону Разъезжей, прошла по улице Достоевского до Свечного переулка, оттуда к Большой Московской и дальше – к Владимирской площади. Там она немного постояла, любуясь на храм, и по Кузнечному переулку снова вышла к улице Достоевского. Дойдя до завода «Хронотрон», она почувствовала усталость и остановилась около фонарей-медведей, фланкирующих вход в заводскую проходную. Этих медведей она любила с детства. Почти каждый вечер перед сном няня выводила детей на небольшую прогулку, как она говорила «вечерний променад». В конце прогулки они обязательно подходили к двум медведям, чтобы пожелать им спокойной ночи. Тогда они казались маленькой Лизе огромными, но совсем не страшными. Она с удовольствием гладила их лапы, чтобы им снились хорошие сны. Это потом, став взрослой, она узнала, что создали их по модели скульптора Артемия Обера на знаменитом заводе чугунного литья Франца Сан-Галли, к которому имел какое-то, ей не известное, отношение один из её дедов. А тогда, в пяти-шестилетнем возрасте, Лиза верила, что мишки тоже спят и видят хорошие сны.
Решая продолжить ли прогулку до улицы Правды, а затем передохнуть на скамейке в саду около ТЮЗа, или сразу вернуться домой, она параллельно наблюдала за окружающими. Людей на улице было мало. Пробежала группка младшеклассников из соседней школы с брякающими в ранцах пеналами. Из заводских дверей вышел усатый дядька, закурил и направился в сторону Разъезжей. А вот – в булочную на углу с Социалистической вошла женщина её возраста с авоськой, в которой просматривались бутылка молока и пачка сливочного масла. Буквально через пару минут она вышла, неся в той же авоське буханку чёрного хлеба. И хотя Вольская давно оставила стихосложение, многолетняя привычка рифмовать вдруг снова напомнила о себе. В её голове сами собой зазвучали слова: