Квадратное время

Вроде понятно, что пары здоровенных емкостей – ведра на три-четыре каждая – хватит на всех. Однако стоило охране поднести к дверям медные, исходящие на морозе паром бачки, как к ним со стонами, криками и воплями полезли труженики сохи, мгновенно забив узкую щель живым клубком орущих и брыкающихся человеческих тел. Разгребать же завал пинками и кулаками пришлось контре – старой, еще офицерской, и новой вроде меня – вместе со шпаной, в союзе абсолютно аморальном и противоестественном, но позже не раз мной наблюдаемом в лагере.

Участие главаря урок в потасовке было неожиданным, но эффективным. Мало того что он сам, хоть и едва стоял на ногах, умудрился выдать несколько сочных плюх, так и его свита, перестав грязно собачиться друг с другом, в совместных действиях обрела утраченный было разум.

А чуть позже, после муторного и смешного дележа воды вставший со смертной ветоши главарь как-то незаметно оказался рядом со мной. Протянул руку и представился с гордостью:

– Гвидон. Князь Гвидон. – Но сразу стушевался, не иначе вспомнив свое недавнее беспомощное и больное состояние, и тихо добавил: – Степан Никодимыч, так мамка с батькой нарекли, но это только между нами.

– Алексей Обухов, – ответил я на пожатие. – Для вас Коршунов, разумеется.

– Пойдем кипятку погоняем, с фартом я от калева{53} ушел через снадобье твоей бабки. – Он повысил голос для ушей окружающих: – Поучу, чтоб ты на сталинской даче жил как в Эрмитаже!

Устроились мы удобно – и у печки, и на виду, но при этом как бы за стаей молодых урок, которые, сидя на корточках, почесывались, искали вшей, жевали что-то сомнительное и передавали друг другу кружку с почти кипящей водой, отхлебывая по глоточку. При этом они не переставали громко смеяться и травить какие-то мерзкие истории на смеси фени и мата. Смысл я не мог понять при всем желании, но дело полезное: так наш разговор гарантированно никто не разберет.

– Уши пухнут, – доверительно пожаловался Князь Гвидон. – Без махры вшивота, и награнтать неподъемно{54}.

Смысл второй половины фразы я в точности не понял, но на всякий случай обескураженно развел руками.

– Совсем не курю. – Вроде и не соврал, и заначка целее будет, ведь таким только покажи, мигом все до крошки вытащат. – Обычное дело для моего времени, кстати. Все о здоровье заботятся, физкультурой занимаются, хотя, надо признать, и живут лет до восьмидесяти в среднем. Это если в Японии или Франции, а в России на десяток поменьше выходит…

– Ты лучше скажи, когда СССР до доски дойдет? – нетерпеливо перебил мое многословие Гвидон. – Рвет меня это дело, вот как орлов на твоей бирке{55} увидел, так, считай, сна лишился, а потом и грязи наелся{56}, тебя разыскивая.

– Так и меня без документов в ЧК загребли, чужое имя и дело навесили и вот на Соловки отправили, – поспешил «отдариться» я. – А что до СССР… Так он до тысяча девятьсот девяносто первого года доживет.

– Ни хрена себе! – ошеломленно помотал головой пахан. Затем, явно в расстроенных чувствах, толкнул краткую энергичную речь из непостижимой смеси матерных и блатных слов.

Я же прикидывал, о каких фактах из истории страны стоит рассказывать, а какие лучше бы придержать. Ну вот, к примеру, зачем Степану Никодимычу знать о ядерном оружии? Или о космических кораблях?

– И какого хрена тебя в наш «барак» понесло? – отругавшись всласть, продолжил расспросы Князь Гвидон.

– Сам бы хотел знать! Шел себе по улице к товарищу, никого не трогал, зашел в парадное, смотрю, что-то не то: покрашено не так, двери иные… Вышел обратно на улицу – и хоп! Вместо две тысячи четырнадцатого года в тысяча девятьсот двадцать шестом. Причем никакая наука нашего времени даже и помыслить не может о подобном эффекте! Только чудом или инопланетянами такое объяснить можно, и никак иначе.

– А назад откинуться? – с плохо скрываемой надеждой спросил Гвидон.

– Как только ни пытался, – неподдельно расстроился я. – И так заходил, и иначе, и ждал, и прыгал… В общем, все, что мог, сделал. Ничего не помогло.

– Галоши не заливаешь?{57}

Пахан поймал мой взгляд, но я понял смысл вопроса по интонации и не подумал лукавить.

– Хоть чем поклянусь! – И добавил, попробовав призвать в союзники логику: – Если бы мог, зачем год в Шпалерке болтаться? Объяснился бы с чекистами: так, мол, и так, вышло чудо чудное, пользуйтесь, пока можно. А без дороги назад… Еще и документов нет.

Князь явно расстроился.

– Но погодь… Вот не ковырнула бы моя братва твои картинки, так бы и сдался в ЧК?

– Ну да, – не стал запираться я. – Сами же видели, как документы оформлены, так что надеялся – поверят… Почему нет? Со знанием будущего многих ошибок можно избежать, миллионы людей спасти, ресурсы сохранить, если повезет – построить социализм не как получилось, а правильно, например по-шведски или по-китайски.

– Ладно, брякай, что же нас ждет, – поморщился от моего пафоса пахан. – И без туфты!

Подробный рассказ о будущем я построил в минорном ключе, что-то типа «дела в колхозах шли плохо, не сказать что совсем плохо, можно даже сказать – хорошо, но с каждым годом все хуже и хуже». То есть ничего не утаивал, но аккуратно преувеличил – да и преувеличил ли на самом деле? – быстро нарастающую жесткость расправ советского правительства с уголовным и политическим элементом в ходе реализации ошибок коллективизации, перегибов индустриализации, борьбы с голодом, великой чистки тридцать седьмого года, строительства заполярных железнодорожных магистралей и добычи золота на Колыме. Не забыл в деталях описать Отечественную войну, вытянутую героизмом миллионов простых людей. Под конец устал шевелить языком, да и пахан явно вяло реагировал на события за горизонтом собственной жизни. Поэтому по основным вехам истории развитого послевоенного социализма я прошелся, не вдаваясь в детали. Закончил перестройкой и расколом былой империи на кучку с трудом уживающихся между собой республик.

На грузинской войне две тысячи восьмого года Князь Гвидон совсем погрустнел. Не иначе как осознал, что время крутых перемен не для пенсионеров, а шансы пожить в свое удовольствие в замешивающейся круговерти до безобразия невелики. Но вместо уточнений событий ближайших лет удивил меня приземленным и в то же время актуальным вопросом:

– А нонче куда податься надумал?

– Не знаю, – честно признался я, лихорадочно продумывая действия, которые не должны были идти вразрез с планами урки и оставили бы мне хоть относительную свободу. – Очень уж не понравилось мне в гостях у ЧК. Боюсь также, что с документами, что без – сперва допросят качественно, с пристрастием, а потом расстреляют на всякий случай. То есть помочь стране хочется, но не ценой же здоровья или жизни!

– Барно! – довольно кивнул головой Князь Гвидон.

Я же попробовал на вкус выстроенную на ходу версию и с ужасом осознал ее полную реальность. Все те страхи о звериной хитрости чекистов, своекорыстии и презрении к чужой жизни, что я досель уверенно и успешно гнал из своих фантазий, после увиденного с изнанки внезапно обрели объем, цвет и даже запах, тяжелый запах крови и дерьма. Идея перекраивания истории, ведущая меня вперед все время после провала в прошлое, внезапно превратилась в глупую и очевидную ловушку, выход из которой надлежало найти как можно скорее. Аж слабость накатила, и как не вовремя-то!

К счастью, мои душевные метания прошли мимо внимания главаря. Он удивительно легко оставил в покое щекотливую тему моего целеполагания и деловито уточнил:

– Много нагрузили?

– Трешку. Перед тем еще год в Шпалерке промариновали.

53

Калево, околеть – смерть от болезни.

54

Награнтать неподъемно – не получается достать или ограбить.

55

Бирка, картины – паспорт и документы.

56

Грязи наелся – был арестован.

57

Заливать галоши – обманывать.