Страница 4 из 14
Вы молодец, вот статью написали, – не сомневаюсь, что хорошую, уверяю, что для моей веры есть очень серьёзные основания (…)
Я согласна с Вами и с О.Е. Бородиной, что дела энтузиастов, в том числе и молодых, как говорится, «на культурном фронте» внушают надежды, что ещё не всё потеряно. Только ведь их так мало, и не их поддерживает так называемое «общественное мнение», с его афоризмами: «хочешь жить – умей вертеться», «а что я с этого буду иметь?» и пр.
О политике писать и думать противно и страшно. Президентская команда снесла яичко – «Согласие», и все закудахтали. Ну какое может быть согласие с фашистами, коммунистами и уголовниками?
Читаю С. Довлатова – московская приятельница подарила трёхтомник – очень талантливый, остроумный, увы, рано умерший писатель из наших эмигрантов «третьей войны».
С большим интересом прочитала сборник статей и воспоминаний о Ленине: «Вождь, которого мы не знали». Нет, всё-таки недаром я «питаю слабость» к А.М. Горькому – там у него замечательная, умная, искренняя статья. А потом дошёл до прославления Соловков и Беломорканала. Жалко.
Очень мерзок Солоухин – и цитаты из Ленина все убийственные и правильные, и верно вроде всё, – только пахнет злобным национализмом (…)
Настроение у меня совсем не такое, каким бы должно быть накануне великого праздника. Дело в том, что медленно и мучительно умирает мой старый кот – ему через месяц 17 лет. Умирает, очевидно, от рака, у него под горлышком опухоль. Не может есть, с трудом пьёт. Кормлю его яйцом и молоком из пипетки, боюсь причинить боль, – его мучаю и сама мучаюсь. Но знаю, что теперь живодёры-ветеринары не усыпляют – наверное, экономят снотворное, а колят какую-то гадость – и бедные божьи твари умирают в муках.
Вот на ночь и читаешь Сименона, чтобы ни о чём не думать. Если бы не болезнь моего бедного Кузи, жила бы я наредкость беспечно, как в молодости иногда бывало, – одним днём.
Пора кормить моего больного, потому заканчиваю письмо и жду вестей от Вас.
Ваша Н. Храмцова.
– Проучившись года четыре в Петербурге, папа поехал в Москву и поступил в коммерческий институт. Поехал туда от первой мировой войны, это, стало быть, 1914-й.
Мои будущие родители познакомились на балу Симбирского студенческого землячества. Мама рассказывала, что студенты жили трудно и подрабатывали – кто как мог. Мой отец, скажем, какие-то заметки в газеты писал, репортажи коротенькие. А Костя Кабанов, будущий симбирский археолог, – он изображал море в Мариинском театре, нагишом бегал под шелками на сцене, «делал море».
Я всё маму спрашивала: «А Костя за тобой ухаживал?» – «Да». – «А почему ты за него замуж не пошла?» – «Ну потому что в отца твоего влюбилась». Я говорю: «Мам, а ты бы взяла и вышла замуж за Костю. А папу взяла бы в любовники». – «Я тебя воспитала, а ты такие вещи говоришь! Как тебе не стыдно!»
Кабанов Константин Андреевич (1894, Симбирск – 1982, Москва), геолог, палеонтолог. Окончил Петроградский университет. Много лет посвятил изучению нашего края, работал в геологических партиях; с 1944 по 1950 в Ульяновском областном краеведческом музее. Сделал ряд открытий в области палеонтологии, собрал ценную коллекцию из мезозойских и палеогеновых отложений Ульяновской области, которая насчитывает более 18 тыс. останков ископаемых организмов (…)
Е.Г. Чернова.
Ульяновская-Симбирская энциклопедия, том I, 2000 г.
– Свои стихи папа почти никогда не читал, относился к ним иронически и насмешливо, цитировал слова генерала и коллекционера Жиркевича: «Что ж это вы, Сергей Павлович, порядочный человек, а пишете, как Демьян Бедный?»
Папа читал охотно лишь свои стихи, которые принадлежали его студенческой молодости.
Прямо съ Волги, рѣкъ царицы,
Гдѣ наивны острова,
Мы пришли къ тебѣ учиться, (Старорусский символ «Ять» вставить)
Прапрабабушка Москва.
Наши школы, гдѣ глаголы
Навѣваютъ лѣнь и сонъ,
Наши долы, наши сёла
Низкій шлютъ тебѣ поклонъ.
Мы веселою оравой
Вдоль по улицамъ пойдемъ:
Всё сіяетъ – слѣва, справа,
Электрическимъ огнемъ.
Ты звони, звони, звонница,
Переливный перезвонъ;
Прямо съ Волги, рѣкъ царицы,
Мы пріѣхали учиться,
Отряхнувши лѣнь и сонъ.
Поклонясь Москвы святынямъ,
Всѣхъ обнимемъ, всё поймемъ!
Мы царь-колоколъ поднимемъ,
Мы царь-пушку повернемъ.
Съ нами мощь родного края,
Съ нами пѣсни мужика:
– "Эхъ, ты, Волга, мать родная,
Волга – русская рѣка".
7 сентября 1915 года.
Коммерческий институт папа оканчивает в 1918-м. Между делом успевает жениться. Очень милая была девушка Маруся, Мария Степановна Макарова, она гораздо больше подходила папе, чем потом мама.
Не уверена, что Маруся могла бы спасти папу, как это сделала потом мама (он был человеком вне быта). Маруся была ближе душевно, легче по характеру, чем была мама. Судя по тому, что папа рассказывал о ней.
Этот брак был удачный. Сначала они жили в Москве, он ждал, пока Маруся доучится на каких-то своих курсах (по-моему, больше чем машинисткой в редакции у отца она никем не стала). Была она донская казачка, характер у неё был. Потерялась её фотография, она лежала у отца где-то в книгах. Думаю, что мама, наверное, ревновала.
Мама только что кончила Высшие женские Бесстужевские курсы (причём, их выпустили досрочно, в 1917-м году, они должны были кончать в середине лета, а их – от греха подальше – распустили то ли в марте, то ли в феврале).
Она вернулась домой в Симбирск, а потом попала в Карсун – наверное, потому что там было место – в реальном училище. Может быть, ещё и потому что там жили её тётка с мужем.
И вот мама рассказывала: «Иду я с занятий и вижу на тротуаре застреленную женщину. Я добежала домой еле живая…»
Это конец 1917-го, начало 18-го года.
9 августа 1996 года. Наталья Сергеевна – А.С. Бутурлину в Подмосковье.
(…) Сейчас смотрела коронование царя Бориса, – лучше всех был красноречивый пройдоха-патриарх, но церемония была, Господи, до чего же некстати в нищей нашей гибнущей стране. Когда я усилием воли отгораживаюсь от всего, не думаю о том, что делается в Приморье, Воркуте, Грозном и даже о том, когда отдадут мою августовскую пенсию, – как хорошо, спокойно, даже весело в моём «маленьком мире» – с зелёными островками городской провинциальной природы, с книгами, с немногочисленными друзьями, с письмами, которые ещё иногда появляются в почтовом ящике (…)
Читала мемуары – увлечённо, может быть отчасти потому, что старость – это вообще время воспоминаний. Прочитала две книги Л. Разгона, «Легендарную Ордынку» Ардовых-Баталова, блестящий и злой «Курсив мой» Н. Берберовой. А теперь взялась за М. Алданова, беру у соседки, у неё 6-томник. До чего же хорошо! Дочитываю его тетралогию «Мыслитель» (от «Девятого термидора» до «Св. Елены») – там много перекличек с 1917 и постреволюционными годами. Но мог ли догадываться Алданов, что «мостики» его мыслей, аналогий, парадоксов так точно перекинутся в нашу страну и время? Поразительно!
(…) А ещё меня недавно снимали для ТВ. Для цикла «Интеллигенция в провинции». Я себя с большой натяжкой отношу к этой благородной «прослойке» – недостойна. Но когда они сняли для этого цикла одного махрового дурака, я согласилась. Только режиссёрша уж очень восторженна и непрофессиональна, не знаю, что получится (…)
– У нас было два неудачных царя подряд. При первом было одно достоинство – войн не было. Но зато уж так душили (своих же!), ну просто без жалости.
А потом к власти пришёл типичный подкаблучник, который совершенно не был готов стать царём. Насчёт коньячку выпить – это пожалуйста. Алекс он свою любил, детей своих любил. Был вообще порядочный человек. Но вот правителем и монархом он не был.