Гнев

– Совсем не типичный, – подтвердил Слава. – Так вот. Инвалид с одеялом месяца два смотрел на музыкантов.

– При чем здесь искусство?

– При том, что музыкантам подавали гораздо чаще, чем инвалиду, – сказал Слава. – Ровно до того дня, как он освоил дудочку. Когда я спускался в переход, мне почудилось, будто волынку услышал. Гляжу, а это дудочка. Мои руки сами сотку из кошелька выудили. Искусство – это сила.

– Собрал аудиторию.

– Можно и так сказать, – сказал Слава. – А вообще, попрошайки, нищие, музыканты – это целый криминальный бизнес.

Глеб ценил Славу в том числе и за то, что друг не имел привычку долго и нудно пересказывать свои будни. Каждая история в устах бывшего армейца превращалась в иллюстрацию живой мысли, в доходчивый пример. Слава два с половиной года владел пекарней и только последним летом вышел в плюс. Без связей, без образования Слава выстроил малый бизнес, совладав с Роспотребнадзором, налоговой и прочими поставщиками услуг, официальными и не очень.

Подошедшая официантка выгрузила с подноса пиво для Глеба и облепиховый чай для Славы.

– Ваш сырный суп готовится, – сказала ему официантка.

– Жду, – сказал Слава. – Принесите еще стакан питьевой воды.

– С газом или без?

– Не минералку. Обычную кипяченую воду.

– Рекомендую «Перье». Это французская…

– Я знаю, что такое «Перье», – мягко перебил официантку Слава. – Пожалуйста, никаких извращений за неадекватную цену. Стакан обычной кипяченой аш два о.

Официантка удалилась.

– Вот наглость, – сказал Глеб. – Неужели мы похожи на тех, кого так легко развести?

– Сейчас я каждый день выпиваю литр чистой воды, – сказал Слава. – И бокал кипятка утром. Китайцы советуют кипяток, когда болеешь.

– Да ты вроде и не болеешь.

– Для профилактики.

Веретинский достал телефон и показал видео, как Алиса читает Бодлера. Слава издал смешок, уголки рта растянулись в искусственной улыбке.

– Это тебе не «Алюминиевые огурцы», – сказал Глеб.

– Кажется, я вижу нимб над ее головой, – сказал Слава. – Слушай, Глеб, а кто из писателей ненавидел женщин? Или из философов?

Веретинский напряг извилины и сказал:

– Отто Вейнингер.

– Не подходит, – отмел Слава. – Надо громкое имя. У Ницше есть что-нибудь подобное? Или у Маркса?

Веретинский перебрал в памяти философов. Платон и Аристотель – не то. Декарт и Бэкон – тоже. Хайдеггер скорее по ведомству нацистов числится. Дугин – почти туда же.

– Шопенгауэр! – сообразил Глеб.

– Значит, так. Берешь у Шопенгауэра самый смачный отрывок про женщин, надеваешь лучший костюм и галстук и читаешь на камеру. Затем в комментариях объясняешь: так, мол, и так, случайно на глаза попалось. Хэштеги выставь: «женщины», «мудрость», «истина».

– Не оценят юмор, – сказал Глеб. – Если кто и заметит видео, то лишь стайка феминисток, которых пригнало ветром.

Официантка принесла кипяченую воду и сырный суп для Славы, а также куриные крылышки для Глеба.

– Здравы будем, – сказал Слава и медвежьими глотками осушил стакан.

– И не здравы. – Глеб отхлебнул пиво.

Крылышки недожарили и недосолили. Глеб расстроился: если уж животное вырастили и убили, то приготовьте его на совесть, с должным к нему уважением, дабы жертва не оказалась напрасной.

– Часто у нее на странице гостишь? – спросил Слава.

– Слежу за обновлениями.

– А у Ланы ее?

– То же самое – слежу за обновлениями.

– Для того, кто порвал с бабой четыре года назад, это ненормально, – сказал Слава.

– Пять лет, – сказал Глеб.

– Тем более. У тебя жена, не забыл?

– Если б я мастурбировал на Алису или пересматривал совместные фотки, то было бы ненормально. А я всего лишь ее ненавижу. И каждый раз убеждаюсь, что Лида – правильный выбор. В ней нет сучьего пафоса, нет притворства. Раздутого самомнения, пожалуй, тоже нет.

Слава наморщил лоб и сказал:

– Я тебя не осуждаю. Просто мне этого не понять.

Слава был иным. Способный на привязанность, на крепкие чувства, он легко порывал с прошлым. Чтобы вычеркнуть из жизни того, кто предал его доверие, у Славы уходило примерно три минуты. Он без колебаний развелся с разлюбившей его женой, отписал ей квартиру в Мурманске, где служил, а по истечении контракта без перспектив и без сбережений переехал в Казань, сняв комнату у старой алкоголички на окраине.

Чтобы бросить пить и курить, Славе потребовалось чуть меньше недели. Зато теперь, вздумай Веретинский при друге выливать из бутылки в раковину хоть водку, хоть коньяк, хоть ароматный аперитив, у Славы даже веко не дернулось бы.

– Когда Алиса с подружкой своей жили в Питере, я и не вспоминал о них, – сказал Глеб. – Вот их тихое возвращение меня взбесило. В конце концов, это мой город, моя территория. Если кинулись покорять чужие края, так и снимали бы там коммуналку и дальше. Писали бы бездарные картины и читали на камеру стихи проклятых поэтов. Вместо этого я вынужден передвигаться по Казани, всякую секунду помня, что мне ничего не стоит столкнуться с ненавистными рожами где-нибудь на углу.

– Глеб, я-то ведь тоже возвращенец. – Слава улыбнулся. – Прервал эмиграцию и блудным сыном приехал в Казань.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказал Веретинский.

– Ты имеешь в виду, что не хочешь сталкиваться с моей рожей на углу. – Славина улыбка расширилась. – Давай-ка я тебе чая налью.

– У меня свой чай. – Глеб кивком указал на ополовиненную кружку с пивом.

Чтобы увести разговор в сторону, Веретинский рассказал историю с Федосеевой, влюбленной в стихи студенткой, польстившей преподавательскому самолюбию.

– Девочка сама в руки идет, – прокомментировал Слава.

– Ага.

– Препод обязан спать со студентками. Если он, конечно, претендует на то, чтобы его любили.

– Мне по статусу не положено. Я доцент, а спать со студентками – это прерогатива профессоров.

– Как это?

– Есть байки о профессоре, женившемся на первокурснице. Я пока не дорос до таких приключений.

– Ломай систему. Это классно, когда препод может дать подопечным больше, чем знания.

– Да ну тебя. Вот ты бы закрутил с посудомойкой?

Лицо Славы приобрело сосредоточенное выражение, как у мыслителей на бюстах.

– Береги свою… – сказал он. – Как ее?

– Ира.

– Береги и воспитывай ее.

– Буду воспитывать в ней внимательность к тексту.

– Я всерьез. Ничто не портится так быстро, как хорошая девушка, – изрек Слава. – Сегодня она сеет разумное, доброе, вечное, книжки читает, а завтра выкладывает в «Инстаграм» фото из кальянной с шлангом во рту и трахается в туалете ночного клуба. Все потому, что хорошая девушка падка на соблазны и не разбирается в жизни.

– Описал эволюцию Алисы в двух словах, – сказал Глеб.

– Я вкратце обрисовал путь типичной шкуры, – сказал Слава. – Именно поэтому твоя задача – привить твоей студентке элементарные представления о том, что правильно.

– Хотя бы о том, что неправильно.

– Хотя бы так. Родители для нее не авторитет, она теперь слушает блогеров, промоутеров, читает паблики и прогрессивных блогеров. И всему этому противопоставлено университетское образование. В том числе и в твоем лице. Значит, будущее Иры зависит и от тебя.

– Забью слоган себе в голову.

Друзья расправились с остатками еды. На прощание Слава в сто первый раз посоветовал положить болт на Алису и Лану и передал привет Лиде.

Едва ли существовали друзья лучше Славы. Его сальные мужицкие шутки Глеба не смущали. Он бы с удовольствием проголосовал за старого товарища, баллотируйся тот в мэры или в президенты. Веретинский назначил бы его главнокомандующим Российской армией и доверил бы ему пищевую промышленность.

А еще Слава не выносил литературоведение и утверждал, что филологи навязывают свое толкование текста. «Как будто заявляются без стука, трахают твою жену и наставляют тебя, как правильно это делать с научной точки зрения» – так характеризовал друг деятельность литературоведов.