Страница 4 из 12
Но смех их звучит невесело в полупустом кафе и быстро угасает, как головешка, на которую бросили сырой земли. Ар Варн смотрит на Эрика своими странными проницательными глазами, продолжая улыбаться:
— Жизнь иногда такая сука, нет?
Эрик тоже продолжает улыбаться. К горлу подступает и вдруг само вырывается наружу:
— Всегда есть второй раз. Даже если он уже третий.
Он произносит это заплетающимся языком, преодолевая внутреннее сопротивление чего-то в своей голове. Голос звучит глухо, прерывисто, словно звуковая волна обходит препятствие на своем пути.
— Сегодня тебя, а завтра ты. Всегда есть новая попытка.
Вдруг ему становится стыдно. Кто его тянул за его польско-еврейский язык. С чего он вообще заговорил? Сидящий напротив никогда его не поймет. Ни один человек, кроме Магды, его не понимал. За всю его жизнь он уже повидал стольких людей, сидящих напротив: за столом, на кровати, за шахматной доской, за стеклянной стеной — ни один не был способен понять его, да и вряд ли хотел этого. Даже Чарльз. Профессор был способен увидеть, как в кино, его мысли, как шифрованное послание, эмпатически взволноваться, но не понять. Он слишком берег шкуру своей собственной души, чтобы испытывать на ней бурные чувства и противоречивые страсти. Чарльз так ничего толком и не потерял, так как ни к чему толком и не привязался. Чарльз знает, как правильно. Но не знает, как по жизни. Правильно говорит ар Варн. Жизнь — она сама по себе ошибка. А за ошибки надо платить. Чарльз не ошибается и не платит. Или заплатил раз и навсегда своим креслом?
Они сидят теперь молча. Эрик следит за тем, чтобы пригревшаяся на его коленях Нина не проснулась. Молоко остыло, но это не страшно. Дома после купания он принесёт ей в постель немного риса в молоке и банановое пюре. Она редко съедает больше.
Молчать Эрик умеет и любит, но, кажется, ар Варн тоже специалист в этом деле. Они больше так и не раскрывают рта, ни тот, ни другой, и, как две зияющие могилы на кладбище, так и сидят до темноты.
Уже перед закрытием, в девять часов вечера, Эрик аккуратно берет на руки Нину, неловко кивает сгорбившемуся над своей книгой с картинками несуразному богатырю. Тот, вздохнув, кивает ему на прощанье. Вдруг его лицо озаряется счастливой гримасой, он неуклюже хватает со стола зажигалку-ферзя и машет ей Эрику вдогонку. Эрик криво ухмыляется, чтобы скрыть неловкость и удовольствие.
Дома он проваливается в сон, едва коснувшись головой подушки.
========== 4 ==========
Теперь дни летят незаметно, потеряв свою безысходность. Эрику кажется, что Нина даже начала улыбаться. Она еще не говорит, но смотрит более осознанно и иногда даже подмигивает.
Эрик видится со своим новым другом ар Варном каждый день и начинает ловить себя на том, что с нетерпением ждет этих встреч на лавочке. Эрик удивлен, что про себя стал называть господина ар Варна другом. Но он считает это правильным. Чарльз тоже называл его так же. По утрам, во время бритья, Леншерр перед зеркалом гоняет слово «друг» в своей голове туда сюда и улыбается самому себе.
То, что датчанин чаще говорит на родном языке, чем на английском, не кажется Эрику проблемой. Гораздо важнее, что теперь город, в котором они с Ниной живут, перестает быть безликим. У города появляется запах, вес, походка, смысл и желание. И все это благодаря ар Варну. Даже Нина к нему привыкает и спокойно себя чувствует в его сильных руках с плохо гнущимися и разбухшими от ревматизма пальцами.
Каждый раз, когда Эрик видит Нину на коленях у великана, у него появляется странное ощущение несуразности и трогательности происходящего. Нина кажется совсем кукольной в этих накачанных объятиях, способных защитить ее от всех печалей на свете. Никто не сможет сделать ей больно на этих коленях. Эрик все больше узнает в датчанине свои собственные отцовские чувства, которые они разделяют без слов. Хрупкость и нездоровье Нины объединяет их еще сильнее.
Во время одной из совместных посиделок Эрик достает из кармана старый выцветший снимок и протягивает его ар Варну. На снимке четверо солдат американской армии в окружении детей посреди рисовых полей. На обратной стороне синими чернилами написано четыре имени, каждое из которых перечеркнуто черной ручкой. Датский колосс смотрит на снимок и видит в нем коллективную могилу. Эти молодые американцы напоминают господину ар Варну его четверых соратников, о которых он еще помнит, по которым у него еще болит сердце.
Господин ар Варн деликатно возвращает фотографию Эрику. Подумав, он запускает свою огромную ладонь в складки бесформенного плаща и достает четыре фигурки из черного камня, а затем аккуратно расставляет их перед Эриком, словно знакомя с друзьями, после чего бережно прячет всех назад. Эрик никогда не видел ничего подобного. Но он понимает: это другой способ помнить о своих ушедших. Если они встретились с ар Варном в этом мире, может быть их друзья нашли друг друга в ином. Почему бы и нет? Эта мысль заставляет Эрика улыбнуться. За последнее время он улыбается все чаще.
Они много гуляют. Холодная ранняя весна выбивается из сил и передает эстафету лету. Тепло проникает повсюду, отогревая и вселяя надежду. Они все чаще заходят в порт. Здесь Леншерру дышится спокойно, контейнеры и морские лайнеры прячут его от мира, а мир — от него. Здесь он начинает чувствовать силу металла, вибрации магнитных полей. На несколько часов он разрешает себе вспомнить о том, что он - Магнето. Каким-то образом понимая, что с ним происходит, ар Варн на это время уносит Нину с собой, давая Эрику побыть наедине с воспоминаниями.
А потом они возвращаются в город. Весь обратный путь ар Варн не умолкает ни на минуту: рассказывает истории, показывает пальцами в разные стороны, громыхая то басом, то баритоном так, будто собирается одним звуком разрушать города или передвигать горы. Случайные прохожие оборачиваются на этот несдержанный рокот и с удивлением разглядывают странную пару с обворожительной Ниной на руках.
Нина, как сокровище, притягивает к себе взгляды, а когда эти взгляды становятся совсем нескромными, ар Варн останавливается и делает каменное лицо. Эрик отчетливо чувствует страх и смятение, которые вызывают в очередном наглеце его сдвинутые брови и остановившийся мрачный взгляд. Незадачливый зевака моментально опускает голову и стремится оказаться подальше от ар Варна. В такие минуты датчанин — это ходячая иллюстрация выражения «он ужасен в гневе».
Часто после прогулок в порту они проводят вечер за столиком того самого «египетского» кафе, куда несколько недель назад ар Варн привел Эрика в первый раз. Эрик теперь называет столик в глубине зала «нашим», а Нина ведет себя очень послушно, давая ар Варну возможность повязать вокруг своей шеи салфетку. Она терпеливо выслушивает его объяснения по поводу меню, но все так же отказывается есть вместе с ними.
Несмотря на желание продолжить знакомство и постоянные мысли об ар Варне, Эрик чувствует себя противоречиво во время этих встреч. Зыбко его понимание датчанина, зыбка почва их знакомства, но Эрик все равно упрямо идет на контакт. На глубокий надтреснутый голос, на понимающий взгляд, на живое, без условий и обязательств, присутствие этого гиганта в своей жизни. В этом маленьком кафе на обочине Эрику вполне достаточно для счастья теплого грога и незамолкаемого рокота напротив. Если дружбы не получится, то это будет не его, Эрика, вина.
— Мне чертовски приятно проводить с вами время, Эрик, — тянет, старательно коверкая английские слова, ар Варн в один из таких ранних вечеров. Он заговорщически подмигивает и достает как из-под земли нарядный пакет, который протягивает через стол Эрику. — Подношение! Для вас. Не вздумайте отказываться.
Эрик замирает. Он лихорадочно припоминает, когда в последний раз получал подарки. Никогда. Магде он делал подарки сам, а Чарльз считал свою дружбу уже саму по себе подарком.
Подарочная обертка не хочет поддаваться под дрожащими руками, и проходит немало времени, прежде чем показывается белая картонная коробка с тисненой крышкой. В коробке лежит платье, завернутое в тончайшую розовую бумагу. Эрик аккуратно раздвигает нежные бумажные листы в стороны. Сердце давно уже прилипло к кадыку и вот-вот найдет выход наружу. Эрик смотрит на этот наряд принцессы, красиво упакованный среди розовых лепестков, и боится коснуться его своими грубыми пальцами, зацепить нежную ткань поломанными ногтями, испачкать ее сукровицей выдранных с кожей заусенцев.