Страница 2 из 12
Эрик вздыхает и просовывает безвольные руки Нины в рукава пальто, повязывает шарф, затягивает шнурки на ботинках, покрывает голову беретом. Свежий воздух — это хорошо. На него можно положиться. С ним-то все ясно и понятно. Он еще поиграет один.
***
Они снова сидят на скамейке в парке. Здесь всегда спокойно. Толпа течет мимо, никто не обращает на них внимание. Эрик кладет голову Нины себе на плечо и начинает тихо напевать:
«Зима пройдет и весна промелькнет. И весна промелькнет».
Слова сами срываются с его обветренных и обкусанных губ. Слова, приходящие к нему из детства голосом матери. Эти слова звучат не только для Нины. Они, как целительный бальзам, заживляют заеды в уголках рта и в уголках сердца.
Эту песню придумали люди, эту песню пела ему мать, эта песня всегда нравилась Нине. Он знает: дочь его слышит. За стеной отрешенности и безразличия она его все равно слышит. Всегда.
«Увянут все цветы, снегом их занесет, снегом их занесет… И ты ко мне вернешься — мне сердце говорит. Мне сердце говорит».
Слова действуют как машина времени, перенося в дни минувшего прошлого, к дому, дождю, лесу, спокойствию, силе. От воспоминаний теперешний Эрик чувствует себя слабым и старым. Постоянно скрываться — это его изматывает; постоянно бояться чужой смерти — это тоже его изматывает. Смерть забрала у него все. Смерть отбросила его на тысячи километров от того, что было для него дорого. Теперь у него есть только Нина и эта скамейка в парке, на которой он еще чувствует себя Леншерром, но не Магнето.
Эрик выходит из своей задумчивости и, продолжая нашёптывать слова колыбельной, озирается по сторонам. Сегодня он один. Грузный человек с большим ртом, в котором пропадает одна сигарета за другой, не пришел. Почему он про него вспомнил? Ему вовсе не нужна компания. Но воспоминание о тяжелой руке на плече неожиданно приятно пригрело сердце.
Эрик дернул плечом, неосознанно провожая воспоминание. Нина открыла глаза и погрузила свой печальный отрешенный взгляд прямо в него. Хоть так. Хоть это. Эрик наклоняется, чтобы и нежно, и благодарно поцеловать дочь в лоб. Хорошо. Немного контакта и безмятежности.
— Я здесь, милая. Я всегда буду здесь. Все уладится. Обещаю тебе. Все будет хорошо.
Нина снова закрывает глаза и засыпает. Она много спит. Во сне она спокойная, в ее снах нет ужаса и боли, в ее снах уютно и красиво.
— Здравствуйте, господин Джэкуэ!
Эрик подскакивает от неожиданности. Прямо напротив него стоит вчерашний говорун. В полный рост он кажется еще массивнее и необъятнее. Гигант протягивает ему руку, и Эрик, убедившись, что малышка не проснулась от столь громкого приветствия, неуверенно отвечает пожатием сильной натруженной ладони.
Датчанин трактует неуверенность Эрика по-своему и продолжает:
— Помните меня? Я господин Deiz ar Varn. Мы с вами вчера разговаривали.
Эрик кивает, опять нерешительно. Человек-скала кажется ему указателем на пустынной ночной дороге, к которому так или иначе предстоит вернуться, чтобы не пропасть. Он немного отодвигается, давая понять господину ар Варну, что они с Ниной ничего не имеют против его неизбежной компании.
Ар Варн не заставляет приглашать себя дважды, усаживается и моментально оказывается с сигаретой во рту. Эрик, невольно следя взглядом за движением его массивных рук, впервые замечает нервные, чувственные, усталые губы своего собеседника, сложившиеся в ухмылку неудачника.
— Посмотрите на них, — буднично начинает говорить господин ар Варн так, будто разговор и не прерывался со вчерашнего дня. — Все спешат, все бегут, и, заметьте, бегут в одном направлении. Куда, спрашивается? От чего? От проблем? От скуки? Они даже не подозревают, что там, куда они так спешат, их, скучая, ждет гроб.
Эрик, как и в прошлый раз, не понимает ни слова, но голос все так же успокаивает, расслабляет, ведет за собой, и, подчиняясь его убежденности, Эрик смотрит в указанном серым огромным пальцем направлении.
Он видит карусель и думает, что Нине будет славно на ней прокатиться. Наклонившись к дочке, прикорнувшей у него на руках, Эрик вновь проверяет, не разбудил ли громогласный датский колосс его малышку. Потому, что сон лечит. Время во сне лечит.
Господин ар Варн замечает, с какой нежностью Эрик гладит руку Нины, и продолжает говорить, но уже тише, печальнее. В его голосе появляется что-то фатальное, надтреснутое, невидимое глазу, но очень важное. Эрик внезапно представляет огромное расколотое дерево, которое питают соки, текущие внутри ствола и скрытые от посторонних глаз. Ар Варн кажется Эрику похожим на такое дерево, в ветвях которого поселились меланхолия, разочарование и боль. Как и в нем самом.
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Эрик внезапно кладет руку на могучее плечо точно так же, как датчанин сделал это вчера вечером, смотрит тому в глаза и заставляет себя улыбнуться.
Господин ар Варн отвечает неуклюже. Становится совершенно очевидно, что улыбаться для них обоих является непривычным и странным упражнением. На несколько секунд тишина повисает над скамейкой в парке. У великана блестят глаза, без сомнения, от холода и сигаретного дыма.
— Я никогда не любил это место. Я всегда хотел быть подальше от него. У меня была мечта. Как-нибудь я вам о ней расскажу. Но все осталось в прошлом… Уже уходите?
Начинало холодать. Это вывело Эрика из транса, и он вспомнил, что ничего не положил с собой из съестного, а если Нина проснется, то ему нечего будет дать ей перекусить, если она вдруг начнет канючить. Она никогда не канючит. И именно поэтому нужно все делать так, чтобы даже не давать ей к этому повода. Не так уж много у нее осталось желаний, чтобы позволять ей расстраиваться. Он может предугадать их все, как волшебник. Но для этого надо поспешить и поскорее вернуться в гостиницу.
Здоровяк явно разочарован, он ведь только-только разошелся. Эрик протягивает руку. Тот пожимает ее, потом опять неловко и некрасиво улыбается.
— До завтра, господин Джэкуе?
Эрик непроизвольно кивает.
========== 3. ==========
На следующий день Эрик с Ниной на руках прогулочным шагом направляется к уже привычной скамейке в парке. Толпа обтекает их, как чумных, бессознательно чувствуя силу и скрытую угрозу, которая исходит от взгляда, осанки, и даже от походки Леншерра. Людской поток становится все гуще. По нарядной толпе, в которой детей даже больше чем взрослых, Эрик понимает, что сегодня выходной.
Дойдя до «своей» скамейки, Эрик сажает Нину рядом. Скамейка превращается в маленький остров посреди нарядного шумного человеческого океана. Отец и дочь одинаковым отрешенным взглядом смотрят на целеустремленно проходящих мимо людей, греются в лучах еще не весеннего солнца и не замечают, как идет время.
— Время как река: бывают бурные времена, бывают спокойные. И рано или поздно, если долго сидеть на своем острове, тебя или смоет волной, или враг твой проплывет мимо тебя. Мое время прошло. Все мои друзья сгинули в этой пучине.
Господин ар Варн словно материализуется из воздуха на своей половине скамейки.
— Добрый день, господин Джэкуе!
Эрик делает над собой усилие. Он перебарывает недоверие, которое все равно никуда его не приведет, и говорит на английском, впервые доверяя настоящей интонации своего грустного голоса этому человеку, странному в своем наивном постоянстве:
— Здравствуйте, господин ар Варн, — потом негромко, но уверенно добавляет: Эрик.
Гигант сначала удивленно смотрит, потом делает неловкое в своей искренней радости движение губами.
Эрику становится тоскливо. Он не любит, когда с ним случаются неконтролируемые вещи. Сила обязывает контролировать каждое движение души — иначе можно опять наворотить таких дел, что даже Профессор не поможет. И он вроде бы уже научился контролировать. Магда помогала, и получалось ведь. И тут на тебе! Опять двадцать пять! Он понимает, что готов схватить Нину на руки и пойти куда угодно, хоть на край света, за этой несуразной улыбкой. Поди пойми, почему.