Страница 5 из 18
Ушли на ту сторону и просто люди, не имевшие никаких особых политических убеждений, перед которыми стояла задача проработать планы физической ликвидации некоторых наиболее одиозных политических деятелей. Когда на кону стоит судьба двух миров, то тут, товарищи-геноссе, не до сантиментов. Но это путь не основной, ибо индивидуальный террор против представителей власти сам по себе никогда и никого не приводил к победе. Тем более что большая часть европейских политиканов в 2018 году – это марионетки. Если враг сам прибегнет к этим методам, надо иметь возможность ответить максимально быстро и максимально жестко.
Именно поэтому, раз уж французы предпочли выбрать себе в президенты явную марионетку, месье Макрона, Пятой Республике не уделили особого внимания. Работать с людьми, делающими такой выбор – это все равно что дрессировать свиней. Не Петена же к ним забрасывать, и не адмирала Дарлана, тем более что де Голль застрял в Британии и, кажется, даже был взят там под стражу. В Италии должны были поработать соратники Муссолини, с которым специально назначенные люди уже провели воспитательные беседы. А остальные страны Западной Европы были просто статистами и их политика была не самостоятельной. Игра только начиналась и все было еще впереди.
19 августа 1941 года. 12:00. Вашингтон, Белый дом, Овальный кабинет.
Присутствуют:
Президент Соединенных Штатов Америки – Франклин Делано Рузвельт;
Специальный помощник президента Рузвельта – Гарри Гопкинс.
Специальный помощник Рузвельта и его друг выглядел так, что краше в гроб кладут. Информация, которую он привез из Кенигсберга, была настолько конфиденциальной, что ни одного слова не было передано по открытым каналам. Все, что узнал и о чем сумел договориться Гопкинс, Рузвельту предстояло узнать здесь и сейчас.
– Как дела, Гарри? – с замиранием сердца спросил американский президент. – Тебе удалось о чем-нибудь договориться с этими русскими из будущего?
– Дела скверные, Фрэнки, – ответил Гопкинс, нервно потирая лоб, – и дело тут даже не в русских. Они-то как раз вели себя со мной достаточно любезно. Все дело в той выгребной яме, в которую там превратилась наша Америка. Впрочем, какая она теперь к чертям наша… От твоего «Нового курса», Фрэнки, не осталось и следа; и если нас с тобой хоть где-то помнят, так это, пожалуй, только в России. Я даже удивился, когда меня встретили так, словно я не полуофициальное лицо без какого-либо официального статуса, а ни больше ни меньше полномочный посол.
– Гарри, – Рузвельт нетерпеливо махнул рукой, – ты уже мне об этом говорил. Лучше расскажи, что такое случилось с нашей Америкой, почему ты назвал ее полным дерьмом?
– Фрэнки, – ответил Гопкинс, – давай сначала я по порядку расскажу тебе о русских. А уже потом перейду к Америке, потому что без одного тебе не понять другого. Дело в том, что тамошние русские значительно больше похожи на нас с тобой и современных нам американцев, чем наши собственные потомки. И при этом они остаются русскими, хотя среди них очень сильны красные настроения.
Рузвельт со вздохом развел руки в стороны и сказал:
– Ты меня совсем запутал, Гарри… Но давай, рассказывай все, что ты сумел узнать, без утайки и по порядку. Во-первых, как русские будущего могут быть похожи на нас, если среди них, как ты говоришь, сильны красные настроения?
– Все очень просто, Фрэнки, – вздохнул Гопкинс, – несмотря на всю свою «красноту», тамошние русские похожи на нас тем, что они знают, что каждый кусок хлеба с копченой грудинкой и каждый бокал виски надо зарабатывать тяжким трудом. Неважно где – в поле, в шахте, на заводе или в конторе. При этом должен тебе сказать, что так называемый социалистический строй пал там четверть века назад и, как это бывает в таких случаях, вместе с ним отошло в прошлое былое имперское величие, а также некоторые окраинные территории, что фактически вогнало страну в границы шестнадцатого века. Одновременно при падении коммунизма бедные стали просто нищими, а из узкого круга пронырливых людей, умеющих делать деньги из воздуха, образовался класс новых собственников-олигархов, разделивших между собой так называемое общенародное достояние. При этом, закрепляя несправедливость, пышным цветом расцвела продажность должностных лиц, включая полицейских и судей. Отсюда и красные настроения, как ностальгия по тем временам, когда, по мнению рядового русского, все было правильно, а Россией управлял самый сильный, умный и справедливый вождь. Если ты, Фрэнки, не понял, о ком идет речь, то я скажу – речь о дядюшке Джо.
Что касается их нынешнего вождя, то мистер Путин очень умный человек, ловкий политик, и до его вмешательства в войну с Гитлером пользовался безусловной поддержкой восьмидесяти процентов населения России. Теперь, после того как случилось то, что случилось, его поддержка выросла еще больше. Наверное, это процентов девяносто пять рейтинга, не меньше, потому что в любом обществе есть пять процентов полных идиотов, которым не угодишь, что бы ты ни сделал, и которые собственное неумение и лень будут списывать на зловредные действия правительства.
– Хорошо, Гарри, – кивнул Рузвельт, – но ты так и не сказал самого главного – можно ли верить тому, что говорит этот мистер Путин, и можно ли с ним подписывать какие-либо соглашения?
– Верить, Фрэнки, мистеру Путину можно, и соглашения подписывать – тоже, – не задумываясь, ответил Гопкинс, – он щепетилен и честен по природе, и тщательно блюдет репутацию надежного партнера. Все, что он подпишет – безусловно, будет исполнено, и в то же время никакая сила на свете не заставит его подписать невыгодное или неравноправное соглашение. Уж если он сумел договориться с таким тяжелым партнером, как дядя Джо, то нам с ним договориться сам Бог велел.
– Это, конечно, прекрасно, Гарри, – согласился Рузвельт, – но о чем мы сможем договариваться с мистером Путиным? Ведь у нас с ним нет точек пересечения – ни в его времени, ни в нашем. Мы, согласно доктрине Монро, находимся в другом полушарии. Разве только если мы выдвинем требование, чтобы нам обеспечили контакт с нашими родственниками из будущего… Но я не вижу, чем мы могли бы его поддержать. Мы даже не можем прекратить торговлю с дядюшкой Джо, потому что мы уже использовали этот козырь, объявив Советам моральное эмбарго из-за их войны с Финляндией. Так это с Советами, а с русскими из будущего, как я полагаю, торговать нам абсолютно нечем.
– Ты все правильно понимаешь, Фрэнки, – кивнул Гопкинс, – как насчет того, что у нас нет силы, необходимой, чтобы подкрепить хоть какие-нибудь наши требования, так и относительно отсутствия потенциала для обоюдной торговли? Товары, которые предлагают русские из будущего, неплохо сделаны, дешевы и продаются только за золото – единственный товар из нашего времени, который эти новые русские импортируют к себе. При этом надо учитывать, что большая часть этих товаров в нашем времени просто не производится, а их номенклатура включает в себя все – от детских игрушек до промышленного оборудования и оружия. Да-да, того самого оружия, с помощью которого за две недели была поставлена на колени сильнейшая армия Европы! Конечно, свои пушки, танки и самолеты мистер Путин продает исключительно Сталину, но надо иметь в виду, что однажды (теоретически) такое оружие может появиться и у нас на заднем дворе, что было бы весьма неприятно. Но это только теоретически, так как мистер Путин тоже настроен на сотрудничество…
– И что же он хочет от нас, Гарри, – с иронией спросил Рузвельт, – в обмен на то, что не устроит нам подобное тому, что он устроил бедняге Адольфу?
– Все просто, Фрэнки, – ответил Гопкинс, передавая президенту толстую папку, – мистер Путин хочет, чтобы мы немного вразумили наших потомков. Да и тебе такие вот «внучки» вряд ли понравятся…
Рузвельт раскрыл папку и принялся внимательно просматривать вложенные в нее бумаги, время от времени возмущенно хмыкая и бормоча под нос соленые морские ругательства. Видимо, он вспомнил свои молодые годы, когда ему довелось поработать помощником морского министра в правительстве Вудро Вильсона.