Папина дочка

Анна

Губы горели. Каждый раз, когда я смотрела на Мигеля, а он на меня. Горели потому что с той самой ночи мы целовались без устали. Каждую укромную минуту, каждую секунду, если рядом никого не было. Эта игра- спрятаться ото всех, скрыть наши чувства от посторонних очень щекотала нервы. Мы всего лишь целовались, но хотелось большего…очень хотелось, отталкивали друг друга, когда чувствовали, что достигали черту, в моих и его глазах было разочарование.

Я отталкивала потому, что боялась призрака прошлого, боялась, что в самый интимный момент оттолкну Мигеля и убегу. Ричард и после смерти владел мною. Почему Мигель отталкивал, могла только догадываться, но кажется без папы тут не обошлось. Его тоже можно было понять…

После долгих репетиций, концерт был запланирован на осень, времени оставалось вроде много, но так ничтожно мало, я с Мигелем вышла из концертного зала. Была пятница. Был дождь. Был поздний вечер.

— Куда поедем? Хочу напиться! — я смотрела на смеющегося Мигеля и мне хотелось кинуться к нему на шею, ощутить тепло его рук на талии и купаться в этой ласке и нежности. Его трепетное отношение ко мне словно бальзам после всего того, что сделал Ричард. И мне было сложно поверить в реальность его чувств ко мне. Я ждала удара, а его все не было.

— И чего хочешь? — Мигель всегда старался выбирать места малолюдные, где нас могли не узнать, где мы могли без оглядки переплетать наши пальцы, легонько целовать то нос, то глаз, то щеку, лоб, глупо улыбаться и млеть от счастья.

— Пиццу и пиво! — сегодня на мне был как раз подходящий наряд: редкие джинсы и рубашка. Мигель теперь не особо соблюдал дресс-код, по обстоятельствам, поэтому так же был в джинсах и футболке.

— О, это просто простого, мы можем все это взять с собою и поехать загород!

Сказано, сделано. Через два часа мы ехали куда-то, толком не зная куда. В итоге приехали в небольшой городок. Включили музыку из магнитолы. Я позволила себе вольность, как снять кеды и вытянуть ноги на приборную поверхность.

С Мигелем было и молчать хорошо. Поэтому мы просто ели сырную пиццу и пили безалкогольное пиво. Я украдкой его рассматривала. Он был красивым. И если бы не серьезность в глазах, многие ложились штабелями, но карие глаза подсказывали, что шутить он не умеет, а жизнь многому научила.

— Ты всегда жил в Испании?

— Да.

— А братья-сестры есть?

— У меня брат и сестра. Я самый младший… — Мигель задумался на время, словно размышлял над дальнейшими словами. — Мы будем честны друг перед другом? — что-то в его голосе заставило меня напрячься и поставить в сторону банку из-под пива. Заметив это движение, Мигель тоже все поставил в сторону и положил руки на руль.

— Мой отец был до определенного момента обычных бизнесменом, владеющим несколькими отелями на побережье Испании. Доход был, не миллионы в месяц, но бедными мы себя не считали. Потом кто-то ему предложил приторговывать наркотиками среди постояльцев. Старший брат плотно занялся этой сфере, пристрастился сам. Какое-то время всех все устраивало. Меня в возрасте семи лет отдали одному человеку, который научил меня всеми тонкостями восточных единоборств. В шестнадцать я выступал на закрытых боях, где ставки были деньги и жизнь. Однажды я встретил Аманду… — Мигель замолчал, сжав руль, а мне было как-то неприятно слышать про другую женщину, судя по выражению лица, ему до сих пор было больно о ней думать. — Ради нее я втянулся в бизнес отца. Мне было двадцать. Три года я все делал для нее, потом неудачный сбыт, потеря денег и товара, сестру превратили за долги в элитную проститутку, брата убили, а меня, как собаку выпускали на ринг. А Аманда вильнула хвостом, сказав, что без денег я ей не интересен и ушла к человеку, которому отец был должен.

— В итоге ты отработал долги?

— Нет. Я просто сбежал. Сменил город, сменил фамилию, затерялся среди обыкновенных людей. Встретил тебя. Потом твоего отца. Он предложил мне поработать на него и помощь в решении моих проблем.

Кажется, я почувствовала вкус горечи во рту от правды, которая еще не прозвучала, но вот-вот будет озвучена. Отвернулась к окну, пытаясь рассмотреть что-то в темноте. Теплые ладони легли мне на плечи, слегка сжали.

— Я не жалею. Я рад, что мне хватило здравого смысла согласиться…ведь только так я смог тебя узнать… — его дыхание шевелило волосы на шеи, горячие губы коснулись кожи, слегка лизнул, вызвав толпу взбесившихся мурашек. Я судорожно вздохнула, сжимая руки, пряча их между коленками. Паника медленно подбиралась ко мне, когда Мигель стал целовать мою шею, скользя руками по плечам, по спине.

— Анна… — шепот куда-то в область уха, тяжелое дыхание, легкий засос между шеей и плечом. И я застонала. Мне было всего мало. Я уже не боялась. Мигель не Ричард и не будет принуждать, не будет насиловать, не будет делать из меня сексуальную рабыню.

Развернулась и жадно впилась в губы со вкусом пива, притягивая Мигеля к себе. Хотя кажется это он меня притянул к себе. Поцелуй пожирающий, на грани фола, на грани боли, когда желания одного уже мало. Руки хаотично ласкали грудь Мигеля, опускаясь вниз, чтобы нырнуть под футболку. Я бесстыдно стонала ему в губы, кусала, сосала. Я чувствовала себя развратной женщиной только от одних его прикосновений, которые меня будили, которые меня раскрепощали, которые мне дарили многое того, что и обозначить не в силах.

— Мигель… — прошептала ему в губы, вздрагивая от каждого его движения рук поверх рубашки, когда едва коснулся груди и тут же поспешил сместиться на талию. — Пожалуйста… — схватила его ладони и положила на уже тоскующие груди по ласке. Его пальцы слегка сжались. Застонала ему в рот, торопливо меняя положение.

— Шшш…Анна, нет… — еще один глубокий поцелуй и Мигель меня отстранил от себя, но я схватила его за края футболки и припала губами к жилке на шее, которая судорожно билась. — Анна… нет…Нет…Твой папа меня убьет! — в голосе было столько тоски, боли от невозможности идти на поводу своих желаний, я усмехнулась, медленно расстегивая каждую пуговицу на рубашке. Под ней был только бюстгальтер. Черные глаза совсем стали черными, когда я стянула с себя рубашку и перелезла к нему на колени, вынуждая его отодвинуть кресло.

— А кто сказал, что папа узнает? — проложила влажную дорожку от уха к губам, призывно улыбаясь, не веря, что это я. Но мне хотелось с ним быть порочной. Мне хотелось доставить ему удовольствие. Просто хотелось. Мигель перехватил мои руки и покачал головой. Разум говорил одно, а тело другое.

— Даже если бы я повелся, это точно должно произойти не в машине! Ты достойна лучшего, красивой обстановки, неторопливой ласки, нежности… Анна, я хочу тебя. Я сплю и вижу, как ты становишь моей, но… когда твой папа предупреждает, то лучше прислушаться к этому предупреждению. Если он узнает, что я лишил тебя девственности, разорвет меня на мелкие куски!!!

Выдернула руки, поискала рубашку и натянула ее на плечи. Шмыгнула носом, пряча от Мигеля глаза, судорожно вздыхая. Вернулась на свое место, надела кеды и вышла из машины.

— Анна! — Мигель вылез следом. Я обняла себя за плечи, смотря в темноту. Прошлый кошмар требовал, чтобы о нем рассказали. Все. Даже то, что никто не знал.

— Я была замужем… — его шаги замерли, был рядом, но чувствовала, как отдалялся с каждым моим словом. — Ты просил быть честной. Так вот, — повернулась к Мигелю, чтобы видеть, как дорогие тебе глаза смотрят с брезгливостью, как желанные губы кривятся в презрении. — На свое восемнадцатилетние я познакомилась с Ричардом Стоуном. Я повелась на его внешность, на его внимание, для меня это было в новинку, перед этим вырвав у папы обещание дать мне сделать один самостоятельный шаг. Он дал, о чем до сих пор жалеет и проклинает свою уступчивость. Ричард напоил меня наркотиками и женился в этот же день, в этот же день изнасиловал, а потом со мною, как с трофеем явился к отцу. Ричард трахал меня каждый день, в разных позах, наверное, половины и в Камасутре нет, об остальном не то, что говорить не хочется, думать не хочется, что он творил со мною. Он делал из меня безвольную сексуальную рабыню с помощью наркотиков… — Мигель хмурился, покусывал губу. Я должна была рассказать до конца. Я понимала, что после этого признания, он вряд ли нарушит папино указание в этой жизни. — Папа уничтожил его компанию. Его семью. Его самого. От семьи Стоунов ничего не осталось. Только память, у кого светлая, у кого мрачная…Все! — шмыгнула носом, размазала по лицу слезы, кутаясь в рубашку. Стало холодно. Безумно холодно. Смотреть на Мигеля было больно, тем более он молчал, отвернулась и прошла несколько шагов прежде чем меня схватили за руку и развернули лицом.