Месть – это фастфуд

Дверь открывается и входят Брюно и Гаранс. Их рабочий день сегодня начинается позже. Они спрашивают в один голос:

– Что случилось?

Рене начинает объяснять, но тут звонит телефон Гаранс. Она отходит в угол, чтобы ответить. Рене ждёт, пока она закончит. Гаранс говорит о ДТП и о страховке. Разговор идёт на повышенных тонах. Резко закончив разговор, Гаранс в раздражении пинает стоящее рядом кресло.

– У тебя проблемы с тачкой? – спрашивает Брюно.

– Вчера на светофоре я тронулась и заглохла. И какой-то мудак в меня врезался сзади. Что тут происходит-то?

Мы вводим их в курс дела. Оба не могут прийти в себя.

– Ни хрена себе! – вырывается у Гаранс.

Мне кажется, что на её лице на мгновение появляется и тут же исчезает выражение облегчения. Я очень хорошо понимаю, чем оно вызвано. В отличие от нас, государственных служащих, Гарнас и Брюно – контрактники. Их контракты на шесть месяцев могут возобновляться в течение двух лет. Для Гаранс, у которой двое маленьких детей и безработный муж, возобновление контракта жизненно важно. Её вчерашний конфликт с Яном поставил под сомнение очередное возобновление. С исчезновением Яна у Гаранс, без сомнения, становится одной заботой меньше. Зато у Брюно детей не было, жил он один, поэтому окончание каждого контракта воспринимал как начало новой авантюры. Убедившись, что это не шутка и не розыгрыш, он заключает:

– С ума сойти!

Потом открывает свою голубую, под цвет своей футболки и теннисных кроссовок, спортивную сумку и спрашивает:

– И что же мне теперь со всем этим делать?

И достаёт из сумки огромную банку шоколадной пасты и большой пакет с круассанами. Всё накопившееся с утра напряжение отступило перед такой будничной заботой, и мы расхохотались. С наступлением весны Ян решил сесть на диету. Узнав об этом, Брюно, стройный, как кипарис, стал приносить каждое утро пирожные, безе, шоколад и другие сладости. Он аппетитно раскладывал их на столе рядом с кофеваркой и наслаждался результатом. Всякий раз Ян ругался:

– Убери сейчас же!

А Брюно спокойно отвечал:

– Успокойся. Ты тут не один. Никто тебя силой есть не заставляет.

Ян срывался со своей диеты не один раз. Брюно ликовал. Было от чего – из-за этой подрывной работы Ян не только не потерял ни килограмма, он, кажется, даже набрал лишние.

После взрыва смеха мы почувствовали себя лучше.

– Придётся нам самим всё это съесть, – говорит Максим с философским видом. – Перед лицом смерти еда помогает ощущать себя живым.

Брюно жестом предлагает полицейскому присоединиться к нам, но тот отклоняет предложение кратким, но твёрдым движением руки. Мои коллеги группируются около столика, на которой Брюно выложил сладости. Я не двигаюсь. Мне гораздо больше хочется курить. Я не единственная, кто остался на месте. Милена, забившись в угол, вытирает слёзы. Ева её утешает. Я вспоминаю, что у Милены с Яном когда-то очень давно было что-то вроде романа. Длился он недолго, но оставил после себя взаимную неприязнь, которую не смогли рассеять прошедшие с тех пор годы. Надо же, она по нему сейчас всё-таки плачет. Чуть дальше, опершись головой о спинку кресла, спит Микаэль. Как он сумел заснуть в такой ситуации? Я знала, что Микаэль и Ян уже давно друг с другом не разговаривают, но тем не менее…

Полицейский вызывает следующего человека для дачи показаний. Я встаю и иду за ним. Проходя мимо Евы, я слышу, как она говорит Милене: «Ну на нём же свет клином не сошёлся: исчез один, появится другой». Довольно странное утешение по случаю смерти бывшего бойфренда.

Глава III. Капитан

Я вхожу в кабинет и вижу следователя. Красивый мужчина. Темноволосый, высокий и худощавый, он сидит за письменным столом и что-то печатает на своём ноутбуке. Я смотрю, как его длинные пальцы касаются клавиш. Он печатает десятью пальцами, как кто-то, кто знает машинопись. Он напоминает пианиста из фильмов тридцатых годов. Талантливый, но без гроша в кармане, вынужденный играть в ресторанах, чтобы было чем прокормиться. Я представляю его в одежде тех лет, с причёской того времени перед своим инструментом, взгляд, устремлённый вдаль. Пока его пальцы играют мелодию для развлечения публики, мысли его далеко.

Сколько лет ему может быть? Примерно тридцать, тридцать пять. У него необыкновенное лицо. Красивое и странное. Странное, потому что на нём нет и следа улыбки. Как будто он за всю жизнь ни разу не улыбнулся. Говорят, после тридцати лет человек отвечает за своё лицо. Характер накладывает на него отпечаток. Я не вижу на лице следователя отпечатков улыбок. Либо он никогда не улыбался, либо улыбки были слишком легки, чтобы оставить следы. Он зна́ком предлагает мне сесть и представляется:

– Следователь капитан Дионизи.

Итальянская фамилия. Он итальянец, как инспектор Ингравалло из романа Гадды.

– Ваши фамилия и имя.

– Лёжель. Илона Лёжель.

– Я должен задать вам несколько вопросов.

– Разумеется.

– Всё, что вы скажете, будет зафиксировано в протоколе и может быть использовано против вас. Это официальный документ, и вы несёте ответственность за свои показания.

– Понимаю.

– Каковы ваши обязанности?

– Я работаю в отделе хранителей. Мы обеспечиваем хранение фонда и обслуживание пользователей библиотеки.

Он печатает, не глядя на клавиши, сосредоточив взгляд на экране.

– Как давно вы работаете в этом отделе?

– Три года.

– Что вы делали раньше?

– То же самое, но в Национальной библиотеке. Там я получила место после конкурса, а потом попросила перевод сюда.

– Каковы ваши иерархические отношения с жертвой?

– Он был начальником нашего отдела.

– Какими были ваши отношения?

– Я не совсем поняла ваш вопрос. Что именно вы хотите знать?

Он переводит взгляд с экрана на меня.

– Он вам нравился как начальник?

– Ну, особо тёплых чувств я к нему не испытывала.

И тут он внезапно улыбается, к чему я совершенно не была готова, и у меня перехватывает дыхание. Не столько от самой улыбки, сколько от того, что в то же самое время он повернул голову к правому плечу, словно хотел спрятать лицо. Словно не хотел, чтобы его видели улыбающимся. Было в этом что-то необыкновенно трогательное.

– Странное дело, – говорит он, – все ваши коллеги, которых я опросил, сказали то же самое слово в слово. Как вы это объясните?

– Что именно? Что никто не испытывал к нему тёплых чувств?

– Он что, был настолько неприятен?

У меня сильное искушение ответить, что удивляться надо не тому, что Яна убили, а тому, что не сделали это гораздо раньше. Но вряд ли капитан оценит сейчас подобную шутку:

– Я думаю, что у каждого из нас был свой повод не любить Яна, что не значит, что мы желали ему смерти.

– У вас, например? Какой повод был у вас?

– У меня?

Я начинаю размышлять. Можно ли объяснить, почему ты кого-то не любишь? Я не любила Яна, но почему? Из-за его скверного характера? Вообще мне в нём ничего не нравилось. Ни внешность, ни нрав. Не говоря о взгляде, смехе или голосе. Может, потому, что говорил он только неприятные вещи. Даже запах его дорогого одеколона казался мне тошнотворным. Волос на голове Яна почти не осталось, и он сбривал остатки, чтобы придать себе брутальности, но это обнажало двойную складку на затылке. И руки у него всегда были потными, и потом эта его привычка вытирать их о штаны. Я избегала трогать книги, прошедшие через его руки. Да и его самого я старалась по возможности избегать. Ни одна женщина с ним долго не оставалась. Я вспомнила, что Милена была полна плохих предчувствий, когда Яна назначили начальником отдела…

Капитан всё это время внимательно на меня смотрит. У него красивые глаза. Такие тёмные, почти чёрные, что, кажется, они поглощают свет. Невозможно связно передать мой поток мыслей. Я кратко обобщаю:

– Потому что он никогда не сомневался в собственной правоте и никогда не думал о других.

Капитан печатает.