Убийство под аккомпанемент. Маэстро, вы – убийца!

– Я в порядке, – мечтательно откликнулся Морри. – Лучше не бывает.

– Ну… – с сомнением протянул Аллейн.

– Faute de mieux, – добавил погребальным тоном Фокс.

– Вот именно, – согласился Аллейн и, подтянув стул, сел напротив Морри. – Мне бы хотелось, чтобы вы мне кое-что рассказали.

Морри лениво отвел взгляд от противоположной стены, и Аллейн поймал себя на том, что смотрит в глаза, которые из-за чудовищных размеров зрачков кажутся механическими устройствами, начисто лишенными разума.

– Вы помните, что делали в доме лорда Пастерна?

Ответа ему пришлось ждать долго. Наконец голос Морри, отстраненный и незаинтересованный, произнес:

– Давайте не будем говорить. Так приятно не говорить.

– Но и говорить тоже приятно.

Доктор Кертис отошел от Морри и прошептал, обращаясь в пространство:

– Заставьте его начать, и дальше он, вероятно, сам заговорит.

– Весело, наверное, было на обеде, – подбросил Аллейн. – Карлосу там понравилось.

Рука Морри лежала, согнутая, вдоль стола. С расслабленным вздохом он сполз на стуле ниже и пристроил щеку на сгиб локтя. Через минуту-другую его голос зазвучал снова – независимо и как будто без сознательного желания самого владельца он монотонно тянул слова из-за едва шевелящихся губ:

– Я говорил ему, что это глупо, потому что решительно ничего не меняет. «Слушай, – сказал я ему, – ты сумасшедший». Конечно, я был зол, что он так меня подвел, не принес мне сигареты.

– Какие сигареты?

– Он никогда не делал ничего, о чем я просил. Я был слишком добр к нему. Добрее некуда. Я ему сказал: «Послушай, – сказал я, – она такого не потерпит. Она зла как черт». А еще я сказал: «У тебя ведь и со второй девчонкой ничего не выходит, так какой смысл?..» Я знал, что быть беде. А еще я говорил, что и старому хрену это не нравится. Он делает вид, будто ему все нипочем, но это только видимость, потому что, конечно же, ему это не нравится. Без толку. Никто меня не слушает.

– Когда это было? – спросил Аллейн.

– Раз за разом. Почти все время, можно сказать. А когда мы сидели в такси и он рассказал, как тот малый его ударил, я сказал: «Ну вот, что я тебе говорил?»

– Кто его ударил?

На сей раз молчание тянулось дольше. Морри вяло повернул голову.

– Кто ударил Карлоса, Морри?

– Я и в первый раз вас расслышал. Но что за свора! Достопочтенный Эдвард Мэнкс за серьезной беседой за ленчем в «Тармаке» с мисс Фелиситэ де Суз, с которой, разумеется, состоит в родстве по материнской линии, – так, что ли, газеты писали. Ее отчим – лорд Пастерн-и-Бэготт, но, если спросите меня, это сдувшийся роман. Шерше ля фам.

Фокс поднял глаза от заметок с выражением безликого интереса.

– И женщина в данном случае… – подстегнул Аллейн.

– Смешное имя для девушки.

– Карлайл?

– На мой взгляд, самое что ни на есть дурацкое имя, ну и что? Но они сплошь и рядом такое выкидывают. Только представьте себе – иметь две фамилии. Пастерн-и-Бэготт.

Но я с обоими справлюсь, уж будьте уверены. Пытался меня надуть. Ха! Бранил меня. Говорил, что напишет в чертову газетенку. Махал своим револьверишкой, и где он теперь?

– Вас надуть? – тихонько повторил Аллейн. Он понизил голос до тона Морри.

Голоса их сплетались и стихали. Они казались двумя сомнамбулами, разговаривающими с кем-то, кого видят во сне, – безмятежно и с тайным взаимопониманием.

– Он, возможно, знал, – шептал Морри, – что я на такое не пойду, да сами посудите, очень ведь неловко вышло бы. Постоянный ангажемент. Большое спасибо. Как дела у хора? – Он слабо рассмеялся, зевнул и прошептал: – Прошу прошения, – и закрыл глаза.

– Засыпает, – сказал доктор Кертис.

– Морри, – громко сказал Аллейн. – Морри!!!

– Что?

– Лорд Пастерн хотел, чтобы вы дали ему постоянный ангажемент?

– Я ж вам сказал, он и его холостопорожние патроны.

– Он хотел, чтобы вы уволили Скелтона?

– Это все Карлос виноват, – сказал Морри довольно громко и чересчур жалобно. – Он это придумал. Господи, ну и разозлился же он!

– Кто разозлился?

Слабый голос шепнул с толикой коварства:

– Вот и подумайте.

– Это был лорд Пастерн?

– Он? Не смешите меня.

– Сид Скелтон?

– Когда я ему сказал, – слабо шепнул Морри, – вид у него сделался кровожадный, просто убийственный. Честное слово, я был весь на нервах.

Повернув лицо в сгиб локтя, он провалился в глубокий сон.

– Теперь часов восемь не проснется, – констатировал доктор Кертис.

IV

В два часа полиция впустила уборщиц в ресторан. Их появление очень расстроило Цезаря Бонна, который стал жаловаться, что газетчики, отосланные со скудным заявлением, дескать, Ривера потерял сознание и умер, станут подстерегать и допрашивать этих женщин. Он отправил секретаря Дэвида Хэна догонять уборщиц.

– Их надо заставить молчать любой ценой. Любой ценой, ты понимаешь?

Из ресторана теперь доносился гул пылесосов. Двое полицейских, находившиеся там уже какое-то время, теперь вернулись в фойе и, присоединившись к дежурящему на дверях констеблю, бесстрастно смотрели на сидевших.

Большинство музыкантов спали, неловко растянувшись на маленьких стульчиках. Смокинги у них были присыпаны пеплом. Окурки сигарет они тушили в пустых пачках, о подошвы ботинок, о коробки спичек и метко или не очень бросали их в урны. В самой комнате словно бы витал запах затхлого дыма.

Леди Пастерн казалась спящей. Она чуть откинулась на спинку кресла, глаза у нее были закрыты. На лице залегли серо-пурпурные тени, глубокие морщины протянулись от ноздрей к углам рта. Щеки обвисли. Она едва шевельнулась, когда ее муж, который довольно долго уже молчал, позвал вдруг:

– Эй, Нед!

– Да, кузен Джордж? – настороженно ответил Мэнкс.

– Я должен докопаться до сути.

– Вот как?

– Я знаю, кто это сделал.

– Правда? И кто же?

– Я решительно и категорически против смертной казни, – сказал лорд Пастерн, надувая щеки и глядя презрительно на группку офицеров полиции. – А потому оставлю мои мысли при себе. Пусть сами разбираются. Убийство – не для полицейских, а для психиатров. А что до судей, то они просто свора самодовольных старых садистов. Пусть сами стараются. От меня они помощи не дождутся. Ради бога, Фэ, перестань ерзать.

Фелиситэ свернулась калачиком в кресле. Время от времени она запускала руку во внутренности кресла, точно обшаривала пространство между подлокотником и сиденьем. Делала она это тайком, бросая исподволь взгляды на остальных, как бы они не заметили.

– В чем дело, Фэ? Что ты потеряла?

– Носовой платок.

– Возьми мой, бога ради, – сказал лорд Пастерн и бросил его ей.

Обыски велись медленно и неспешно. Карлайл, ценившая приватность, сочла испытание неприятным и унизительным. Надзирательница оказалась женщиной с волосами цвета соломы, большими вставными челюстями и крепкими ладными ладонями. Она была исключительно вежлива и бескомпромиссна.

Но теперь Сид Скелтон, последний из мужчин отправившийся на обыск, вернулся из гардеробной, и в тот же момент из офиса вышли Аллейн и Фокс. Музыканты проснулись. Леди Пастерн открыла глаза.

– В результате предварительного расследования… – громко объявил Аллейн («Предварительного!» – фыркнул лорд Пастерн), – мы, как мне кажется, собрали достаточно информации и можем позволить вам разойтись по домам. Мне крайне жаль, что мы задержали вас так надолго.

Все вскочили на ноги. Аллейн поднял руку:

– Но боюсь, есть одно условие. Надеюсь, вы все поймете и проявите уважение. Тех из вас, кто непосредственно общался с Риверой либо имел доступ к револьверу, из которого стрелял лорд Пастерн, равно как и тех, кто, как нам по веским причинам представляется, так или иначе имеет отношение к обстоятельствам, приведшим к смерти Риверы, проводят домой офицеры полиции. Мы позаботимся о получении ордеров на обыск помещений. Если подобная мера покажется необходимой, мы к ней прибегнем.