Страница 36 из 66
- Понимаешь, - кажется, впервые обратился он к Иванову на "ты" и не ощутил никакого сдерживающего барьера, - я не верю в то, что выдали бы. Нужно жить в Севастополе, чтобы понять это. Бумаги, может, какие и есть, но в действительности все решается не бумагами, а совсем иными вещами. И самую большую роль играют... ну, скажем так, чувства: зависть, злоба, раздражение...
- Ладно. Черт с ним, с этим Жбанским. Если я не ошибаюсь, благодарность за уничтожение банды мне объявляли зря. На яхте, судя по всему, ни главаря с этой...как его...
- С бородавкой на лбу...
- Да, с бородавкой, ни девицы, ни итальянца, ни, тем более, псевдожурналиста уже не было. Псев-до-жур... как его, говоришь, по документам?
- По тем, что показал милиционеру, - Зубарев. По тем, под которыми жил на "Енисее", - Кострецов. Интересно, какая фамилия настоящая?
- Ни та, ни другая, - совершенно спокойно сказал Иванов. - Зубарев, Кострецов... Сплошная анатомия. Вот что такое - кострец?
- Кость какая-то, - смутился Майгатов.
- Три балла за ответ. Кость там есть. И все же, - он рывком встал, подошел к полке, вынул из строя книг толстый, зеленый том словаря, полистал его и громко провозгласил: - Вот: кострец - часть мясной туши, верхняя часть задней ляжки... Когда ты этих ребят за ляжку схватишь, они взвоют по-настоящему.
- Я?
- Конечно, ты.
- А не... мы? - с неприятно поднимающейся в душе тревогой спросил он.
- Понимаешь, занят я сейчас, - вдавливая том в уже расслабившийся, почувствовавший свободу строй книг, пояснил Иванов. - Я фирму частного сыска открыл, и сейчас поступил неплохой заказ... Ну, может, не такой уж и неплохой, но если я клубок распутаю, то потом можно будет полгода только лежать и плевать в потолок.
- Честно говоря, я надеялся...
- Да и потом, пойми меня: та контора, в которую ты вцепился, интересовала меня по чисто служебной необходимости. Какой мне толк гоняться и дальше за ними?
Он говорил, расхаживая по мягкому, глушащему шаги ковру, говорил, то и дело бросая взгляды на молчащий холодный пластик телефона, а Майгатов с каждой новой секундой этого хождения и нудного, бесцветного говора все неприятнее ощущал в душе тревогу. Может, и вправду он слишком много себе вообразил, решив, что только Иванов сможет ему помочь, сможет остановить бандитов на их пути к "Ирше". И когда оказалось, что единственная надежда рухнула, он ощутил бессилие. А, может, и ему плюнуть на эту погоню и уехать в Севастополь? Сразу вернется прежняя размеренная жизнь, вернутся заботы "Альбатроса", может быть, перестанет кукситься на него Бурыга и назначит вместо уходящего Анфимова командиром.
Бурыга? А суд чести? Он уехал на вокзал до того, как он начался. Уже одним этим он бросил вызов Бурыге и теперь... Испарина холодом легла под чубом. Только сейчас, в квартире Иванова, он вдруг остро понял, что уже не будет никакой размеренной жизни, не будет "Альбатроса", не будет Анфимова. Он сжег мосты. И чтобы хоть немного, хоть отчасти вернуться к себе прежнему, он должен найти тех, кто принес столько боли ему, кто обманул его в Севастополе так нагло, так мастерски, так небрежно даже.
- А если, - прервал он все что-то говорившего Иванова, - если я помогу тебе в твоем деле, а ты - в моем?
Он хватался за ускользающую надежду, он не хотел, чтобы отчаяние толкнуло его на какой-нибудь необдуманный поступок. Однажды он уже поддался отчаянию. Был тяжелый, до тьмы в глазах тяжелый бой на ринге. Он, как всегда, считал свои очки и очки противника, и в конце, когда калькулятор в мутящейся голове подсказал, что на два-три удара у него больше, начал вязать противнику руки. Он протянул в этой скорее вольной борьбе, чем боксе, двадцать последних секунд и под удар гонга праздновал победу. Но судья поднял руку соперника. Куда-то пропали усталость и боль. Осталось только отчаяние. Страшное, переходящее в бессилие, отчаяние. И тут соперник усилил его насмешкой. Рука сама собой впечатала нос врага в алый круг лица. Кровь брызнула на белое манишко судьи. Потом над ним еще сжалились - дали только полгода дисквалификации. А могли вообще...
- У меня - очень серьезное расследование. Заказчики просили о максимальной конфиденциальности. Каждый лишний человек, осведомленный о...
- До свидания! - рывком с края кресла вскочил Майгатов и метнулся в прихожую, к двери.
Телефонный звонок ворвался в квартиру. Иванов тигром прыгнул к трубке, сорвал ее, чуть не уронив на пол, вдавил в сразу покрасневшее ухо.
- Славка? Что? Ждал, ждал, еще когда ждал. Погоди, - сжал микрофон в потный кулак и крикнул в прихожую: - Стой, Майгатов! Не уходи!
А тот и без просьбы бы не ушел, потому как не мог совладать с непонятным замком в двери.
- Ну что: когда? Сегодня? В каком ночном клубе? Сведения точные? А-а, уже бригады в готовности... Понял, понял. Никому - о твоем звонке. Конечно, конечно - все по дружбе. С меня причитается, - и мягко положил трубку.
Майгатов стоял у входа в зал. На его мрачном почерневшем лице топорщились усы.
- Открой! - кивнул он вправо, хотя прихожая находилась за его спиной.
- Ну чего ты психуешь! Сядь!
Майгатов не сдвинулся ни на сантиметр. И то, что он остался стоять на прежнем месте, еще сильнее укрепило Иванова в случайной, непонятно как появившейся мысли.
- Вечером мне потребуется помощь. Согласен?
В мрачном молчании никак не мог Майгатов переварить столь резкую смену настроения у Иванова.
- А я... по мере моих сил... помогу тебе.
- Что нужно делать? - спросил Майгатов и сам удивился, что никакого раздражения в голосе нет.
- Для начала пошли в прихожую.
Он долго рылся в хозяйственном шкафу, снимая одну коробку с другой, пока, наконец, не добрался до самой нижней. Похоже, когда-то в ней лежали женские сапоги. Открыл ее, глазом смерил грудь Майгатова и вытащил из трех лежащих там свертков нижний.
- Примерь. Из старых запасов.
Только теперь Майгатов понял, что в пакете лежал бронежилет. Увесистый, в белоснежном чехле.
- Списанные. Но ты не волнуйся. Сплошное новье. Ни разу не надевали. Представительский. Можно под рубашку надевать.
- А как? - не сразу понял Майгатов, уже снявший куртку и боящийся даже тронуть ослепительно белый бронежилет.
- Через голову... Во-от, правильно. А это зачем отложил? - показал на широкую белую полосу. - Амортизационный подпор вокруг талии закрепляется. Без него под жилетом никакой вентиляции не будет. Ну, и чтоб гематомы, если что, поменьше...
- Какие? - неприятно удивился Майгатов.
После одного боя у него была гематома на левом боку, и сходила она так долго, что повторения ему не хотелось.
- А ты что думаешь: отскочила пуля от брони - и все? О-о, друг! Такие гематомы остаются, что врагу не пожелаешь. Но ты не бойся. Это я для сверхстраховки. Мы-то в деле участвовать не будем. Только понаблюдаем. Ну, и на всякий пожарный...
- Теперь - так? - полосками липких лент скрепил по бокам две части бронежилета.
- Правильно. Эти ленты называются застежки "велкро". Сверху рубашечку, галстучек, костюмчик. В общем, чтоб сильно от публики не отличаться. И ничего не бойся, - постучал согнутым в крючок пальцем по металлу. - Пятая степень защиты. Сталь сорок четыре. Пулю из ТТ с пяти метров отражает...
5
Легко сказать - костюмчик. А откуда у флотского офицера костюм? Особенно, если учесть, что и на корабле, и в городе ходит он почти все время в форме. Конечно, есть для приобщения к "гражданке" свитерок и джинсы с кроссовками. Но чтоб костюм! Это уже больше, чем богатство.
Оставалась надежда на Мишку. Сразу от Иванова он поехал на Курский вокзал, привычно поднялся на Садовое кольцо, свернул к валютному. Вдали, у его двери вопросительным знаком горбился Мишка в своем сером зипуне чуть ли не из мешковины. Но, пока дошел до него, он превратился в цыгана, на руках у которого лежал кричащий сверток с цыганчонком, которому, судя по сморщенному личику, было от силы десять дней от роду. Конечно, Мишка мастерски перевоплощался, но не до такой же степени!