Страница 3 из 4
«Ну вот, теперь ты еще и разозлил меня. Хочешь сказать, что единственный, кто виноват во всех моих несчастьях, – это Я?»
ТЫ САМ злишь себя. Дело не в том, кто виноват. Скажи мне: кто управлял твоей рукой, когда ты ударил Лауру? Кто управлял ею, когда ты наливал себе рюмку за рюмкой? Кто сунул тебе в рот таблетки, после которых ты оказался на этой койке?
Казалось, еще немного – и я взорвусь. Полагаю, что способность выражать свои эмоции служит людям чем-то вроде предохранительного клапана, а я не мог даже заплакать. Меня бесило все, что говорил мне мой «наставник». Но самое ужасное, что его слова были чистой правдой.
К счастью, мое внимание отвлек внешний шум. Дверь открылась, и в палату вошла медсестра. Но на этот раз это была вовсе не та особа с кислым выражением лица, которая обычно меняла мне капельницу.
Медсестра подошла к постели и наклонилась надо мной, вглядываясь в лицо.
В ее зеленых глазах читалась глубокая печаль. Белокурые пряди упали ей на лицо, и она быстрым движением убрала их за уши. Несколько долгих секунд она пристально разглядывала меня, и я успел прочесть имя на бирке, крепившейся к больничному халату: Вера.
– Привет, – улыбнулась она.
«Привет, Вера», – мысленно ответил я.
– Как же тебе не повезло!
«Что поделаешь, такова жизнь», – продолжил я свой беззвучный диалог.
– Ну ладно, не переживай. Я буду присматривать за тобой, – она осторожно пригладила мне волосы.
«Спасибо», – подумал я.
Знаешь, она куда больше похожа на ангела, чем я, – заметил мой наставник. – Да еще и хорошенькая!
Вера осторожно сменила капельницу, аккуратно поправила подушки у меня под головой и внимательно проверила все приборы.
– Ну что ж, до завтра, – сказала она, поворачиваясь к двери.
«До завтра», – ответил я.
До завтра, милая! – прозвучал у меня в голове голос наставника.
Глава 3
В ту ночь мне приснился необычный сон.
Я был деревянной марионеткой, к рукам и ногам которой тянулись веревочки. Несколько человек по очереди дергали за них, тем самым заставляя меня двигаться. Я увидел и своих родителей, и школьного учителя, и священника нашей церкви, и даже бывшую подружку.
Было видно, что это занятие доставляет им огромное удовольствие: они весело смеялись, заставляя меня прыгать и танцевать, ставили меня в нелепые позы и заставляли жестикулировать подобно обезьяне.
Во сне я понимал, что могу с легкостью разорвать путы, но предпочел, чтобы мной и дальше манипулировали. Так было проще и удобнее. Это была выработанная мною же самим модель поведения – позволять другим людям принимать решения за меня.
Вволю наигравшись, эти люди ушли, а я остался лежать на полу безжизненной куклой. Пол понемногу превратился в кровать… и вот уже над головой светит привычная лампа – явный признак того, что я проснулся.
До чего же странно было спать с открытыми глазами! Вечером мне с трудом удавалось заснуть, а утром я не всегда понимал, то ли это сон, то ли явь.
Порой я осознавал, что сплю, поскольку во сне я снова мог двигаться. Тогда я старался убежать как можно дальше и побыстрее от этой ужасной больничной палаты. В такие моменты мне хотелось только одного – никогда не просыпаться. Но день за днем я просыпался и видел все ту же лампу, черный аппарат для вентиляции легких и другие приборы, которые не позволяли мне покинуть этот кошмар наяву.
Дверь открылась, и в комнату вошла Вера. В руках у нее была пластмассовая миска с водой.
– Доброе утро! – сказала она приветливо.
«Доброе утро», – беззвучно ответил я.
– У нас сегодня банный день.
«О нет! Только не это!»
Стянув с меня одеяло, она осторожно сняла больничный халат, в который было закутано мое обнаженное тело. Я едва не сгорел со стыда от своей беспомощности. Я действительно был словно марионетка, которую видел во сне: люди могли делать со мной все, что им вздумается.
Но затем я поймал взгляд Веры, и мое негодование улеглось. Я понял, что она видит перед собой не обнаженного мужчину, а очередного пациента, который нуждается в ее заботе.
Смочив губку, она принялась омывать мое лицо.
– Смотри-ка, а ты совсем молоденький.
Почему она разговаривает со мной? Знает ли она, что я ее слышу?
– Вдобавок далеко не урод, – сказала она смущенно, и щеки ее слегка покраснели. – Надеюсь, ты ничего не понимаешь.
«Я все понимаю!!!»
– Надеюсь, твое сознание давно покинуло это тело.
«Да нет же, нет! Я здесь! Я все вижу и слышу!»
– Если ты все же еще здесь, тебе, наверно, ужасно одиноко.
Вера замолчала. Было видно, что она думает о чем-то своем. По щеке ее скатилась слезинка.
– Знаешь, я тоже очень одинока. Мой муж умер несколько лет назад. – Она вытерла глаза рукавом халата. – С тех пор я словно застыла, меня без конца терзает страх и неуверенность в себе, – говорила она, протирая мое тело влажной губкой. – Меня словно парализовало…
«Ты так красива, – подумал я. – И так свободна».
– Жаль, что мне не хватает смелости. Я знаю, что могла бы жить иначе. Могла бы вернуться в университет или начать встречаться с кем-то…
Закончив все процедуры, она принялась укутывать меня в халат. А я вдруг осознал, насколько мне недоставало живого человеческого общения. Мне хотелось удержать Веру – пусть бы она и дальше говорила со мной, и неважно о чем.
– Ну вот, мне пора к другим больным. Но я еще вернусь, чтобы поменять тебе капельницу.
«Не уходи! Побудь еще хоть пару минут».
Пригладив мои волосы, она посмотрела на меня с нежностью.
– Наверняка близкие ищут тебя, – мягко заметила она. – Не сомневаюсь, что скоро вы снова встретитесь, мистер Икс.
Она вышла, и я вновь остался в полном одиночестве.
Мистер Икс – стало быть, врачи не знают, кто я такой. Вера права – я действительно чувствовал себя очень одиноким… безымянным и одиноким. И мне некого было винить в этом, кроме себя!
Нет ничего более бесполезного, чем чувство вины, – раздался голос моего наставника.
Я испытал настоящую радость. Конечно, он здорово раздражал меня своими поучениями, но беседы с ним были лучшим способом скоротать время в той тюрьме, в которую превратилось мое тело.
«Я согласен с тобой. Но если я не желаю быть марионеткой обстоятельств, нужно просто признать, что я сам испортил себе жизнь».
Жизнь полна противоречий. Мы рождаемся свободными, но должны прилагать усилия, чтобы сохранить свою свободу. И прежде всего нам необходимо принять ответственность за нее. Возьмем, к примеру, тебя: ты жив и в то же время нет. Врачи считают, что твой мозг мертв, но ты в полном сознании. Вера, как ты понял, обладает свободой делать все, что ей захочется, но при этом чувствует себя парализованной, как и ты.
«Она сказала, что это результат недавней травмы».
Слово «травма» греческого происхождения. Оно означает «рана».
«Да, я знаю это из книг по психологии».
Разумеется, знаешь. В противном случае я бы не говорил сейчас об этом. И хватит меня перебивать… Вот первое противоречие жизни:
Люди рождаются абсолютно свободными и при этом полностью зависимыми. Никто из животных не нуждается в таком внимании со стороны родителей, как человек.
Ребенок знает: если родители не будут заботиться о нем, он умрет. В результате родительская любовь становится для него вопросом жизни и смерти.
Когда ребенок рождается, он не знает ровным счетом ничего. Как ты думаешь, у кого он учится жизни?