Свобода договора и ее пределы. Том 1. Теоретические, исторические и политико-правовые основания принципа свободы договора и его ограничений

Безусловно, в отличие от цивилистической науки, погрузившейся во второй половине XIX в. в чистый догматизм и переставшей вовсе упоминать вопросы справедливости или практической пользы[318], в реальной судебной практике вопросы справедливости договорных условий так или иначе вставали. Так, например, один американский судья в начале XIX в. отмечал в решении, что «было бы огромным злом для общества и ударом по идее справедливости… если бы явно неравноправные договоры, навязанные благодаря обману, неожиданности или искусному ведению дел умными людьми своим слабым, неопытным или попавшим в нужду контрагентам, не могли бы проверяться и отклоняться судами»[319]. Но степень влияния ценностей справедливости на конкретную судебную практику в XIX в. значительно снизилась.

Суды, желающие подвергнуть содержание договоров контролю и ограничению, были вынуждены использовать различные искусственные маневры, тщательно маскируя патернализм. В самых вопиющих случаях они использовали ссылки на доктрины обмана, насилия, принуждения, каузы сделки, принципы толкования договора и другие институты договорного права, не предназначенные для защиты контрагента от несправедливости договорных условий[320]. Но в отсутствие формального признания в позитивном праве инструментов прямого контроля справедливости содержания договора и на общем идеологическом фоне, когда не приветствовался такой патернализм в принципе и абсолютизировались автономия воли сторон и ответственность за свои обещания, интенсивность такой практики значительно снизилась по сравнению со средневековыми временами.

Во многих западных странах, особенно тех, которые наиболее последовательно старались реализовывать экономическую программу laissez-faire, отменялись законы об ограничении процентных ставок по ссудам. По мере повышения значимости заемного капитала для финансирования инвестиций подобные ограничения стали идти вразрез с потребностями оборота. Идея о том, что требование вознаграждения за предоставление денег взаем является априори чем-то предосудительным или греховным, во многих (особенно протестантских) странах потеряла свою моральную или утилитарную легитимность и правовую основу еще в XVII в. В XIX в. новая экономическая идеология заставила ряд стран отказаться и от контроля процентных ставок, стирая разницу между ценой договора купли-продажи и процентами, вознаграждающими займодавца. Так, например, под влиянием ценностей laissez-faire потолки процентных ставок были отменены в Германии в 1867 г.[321] Во Франии принятое в начале XIX в. законодательство, устанавливающее максимальный размер процентов по ссудам[322], было подвергнуто критике многими современниками, ссылавшимися на то, что законодатель не может ограничить свободное определение процентов по займу, так как эта величина относительна и зависит от конкретных условий заключения сделки, репутации заемщика, оценки рисков и других факторов. Под давлением критики эти ограничения были отменены в 1886 г. в отношении торговых займов, когда эпоха laissez-faire в Европе достигла своего апогея. В отличие от Германии эти ограничения во Франции сохранились в отношении займов общегражданских[323].

Попытки прямого ограничения цен на те или иные товары и услуги в XIX в. иногда практиковались в форме точечных законодательных вмешательств в свободный экономический оборот, но воспринимались как экстраординарные меры, часто подвергались критике и были по сравнению со средневековым периодом достаточно редки. Накопленный эмпирический опыт и экспертное мнение таких авторитетов, как А. Смит и многие другие первые теоретики экономической мысли, доказывали, что в большинстве случаев указанные меры неэффективны и вредны для нормального развития экономики.

В этих условиях неудивительно, что в Европе доктрина laesio enormis начала утрачивать свою популярность. Во Франции постепенное ограничение расширенной в Средневековье доктрины laesio enormis и возвращение ее в изначально заданные в Corpus Juris узкие рамки происходили в течение XVII и XVIII вв.[324] Так, в XVII в. Жан Дома считал невозможным применение данной доктрины ко всем двусторонним договорам и допускал ссылку на несоразмерность цены для оспаривания договора только в отношении строго ограниченных случаев, среди которых основным являлась купля-продажа недвижимости[325]. Потье в XVIII в. отмечал невозможность применения доктрины laesio enormis в случаях, когда сложно установить справедливую цену (например, применительно к договорам страхования), а также ее неприменимость к договорам продажи движимых вещей и аренды[326].

В XVIII в. на доктрину справедливой цены обрушился немецкий правовед и философ Кристиан Томазий, отмечавший вслед за Гоббсом, что цена благ относительна и что значение имеет не то, какую цену считают справедливой люди, а то, на какую цену согласились стороны конкретной сделки[327]. Само по себе существование отклонения договорной цены от рыночного уровня переставало считаться поводом для оспаривания сделки, хотя в ряде случаев и могло признаваться одним из признаков некого дефекта воли.

К XVIII–XIX вв. созрели условия для более решительного отхода от доктрины laesio enormis на уровне гражданских кодификаций. Такой отход осуществлялся в различных странах по-разному.

Во-первых, в ряде гражданских кодексов (например, как мы покажем далее, во Французском гражданском кодексе) прямо указывалось на то, что несоразмерность цены сама по себе не порочит договор, допуская обратное только в отдельных прямо указанных в законе случаях (как правило, купля-продажа недвижимости).

Во-вторых, другой вариант сужения сферы применения данной доктрины представляет нам Прусское земское уложение 1794 г., которое в § 58 также прямо указывало, что несоразмерность цены сама по себе не порочит сделку, но в § 59 допустило, что расхождение цены более чем в два раза вводит опровержимую презумпцию того, что договор заключался под влиянием заблуждения, которое дает право на его оспаривание.

В-третьих, австрийское право использовало еще один вариант сужения сферы действия данной доктрины. В § 934 Австрийского гражданского уложения 1811 г. (далее – АГУ) доктрина laesio enormis была закреплена в том широком формате, который сложился в средневековом праве, и применялась к любым двусторонним договорам, в которых цена была несоразмерна встречному предоставлению более чем в два раза. Но в реальности сфера применения данной нормы была значительно сужена за счет § 935, в котором в полной мере нашли свое отражение нарождавшиеся в начале XIX в. ценности laissez-faire. Здесь предусматривался целый перечень случаев, в которых применение доктрины laesio enormis исключается. В частности, в изначальной редакции § 935 упоминались следующие исключения: 1) случай согласования сторонами прямого отказа от ссылки на доктрину laesio enormis; 2) ситуация, когда сторона осознанно приняла предложенную цену, зная о реальной рыночной стоимости блага; 3) заключение возмездного договора с несоразмерной ценой по причине наличия желания одарить контрагента в части соответствующей ценовой разницы; 4) продажа с аукциона[328]. Важно особо отметить, что АГУ, развивая идеи средневековых глоссаторов, дало сторонам право прямо в договоре отказаться от применения доктрины laesio enormis. По сути это означало, что смысл доктрины сводился не столько к обеспечению справедливого обмена, сколько к тому, чтобы обеспечить осознанный выбор сторон и исключить случаи, когда стороны заблуждаются в отношении цены.

318

Для того чтобы прочувствовать этот фундаментальный разрыв, достаточно сравнить работы Дома (XVII в.) и Потье (XVIII в.) с пандектами немецких романистов второй половины XIX в. В первых постоянно упоминается справедливость, естественное право, соображения практической пользы и иные политико-правовые факторы. Во вторых же весь научной анализ предстает в виде абстрактной формальной логики и герменевтики римских источников, а ссылки на политику права практически никогда не приводятся. Автор мог на страницах своей книги упомянуть сотни раз Гая или Папиниана и ни разу – справедливость.

319

Подробнее см.: Horwitz M.J. The Transformation of American Law. 1780–1860. 1977. P. 164, 165.

320

О практике использования таких инструментов для ограничения договорной свободы в английском праве XIX в. см.: Ke