Страница 11 из 24
Обозначенные возражения в совокупности демонстрируют невозможность рассмотрения исключительного права в контексте жесткого экономического детерминизма: «предоставление патента создает стимулы для создания и коммерциализации разработки и влияет в конечном счете на развитие экономической системы в целом». Однако это не отменяет того факта, что в отдельных ситуациях предоставление исключительных прав действительно выступает ключевым стимулом как для инновационной деятельности, так и для инвестирования в подобную деятельность.
Уместно отметить, что в гносеологическом и прикладном плане сторонники экономического анализа недалеко ушли от формалистских подходов. Как было отмечено В. Ноурсом и Г. Шеффером, рассматриваемая методология «может пониматься как новая версия формализма, подобно последнему она устанавливает конкретные принципы (эффективности и максимизации благосостояния), которые могут быть применены объективно и дедуктивно к любому набору факторов во всех областях права»[76].
В сфере интеллектуальной собственности сторонники анализируемого подхода пытаются втиснуть в прокрустово ложе широкий спектр принципиально различных фактических ситуаций.
Ограниченность методологического инструментария, неспособность экономики и права заменить собой комплексный политико-правовой анализ оставляет принципиально неразрешимым значительный пласт проблемных вопросов. Существование в праве множества явлений обусловлено отнюдь не экономической эффективностью, а историческими традициями, конкретно-политической обстановкой, существующей в момент их имплементации в правовую сферу[77].
Строгий функционализм, в рамках которого исключительное право раскрывается через единственную функцию – стимулирование инновационной деятельности, при подходе к оценке конкретных правовых споров с позиции соотношения выгод одного субъекта и издержек другого (критерий Калдона – Хигса) с неизбежностью приведет к игнорированию ряда факторов, обладающих правовым значением[78].
Общий институт злоупотребления правом (не нюансированный применительно к конкретным видам субъективных прав) в рамках различных правопорядков рассматривается сквозь призму принципа справедливости без учета экономической эффективности. Так, широкое распространение в судебной практике США получила доктрина чистых рук (clean hand doctrine), согласно которой истец для того, чтобы рассчитывать на предоставление его нарушенному праву судебной защиты, сам должен действовать в соответствии с принципом справедливости в отношении предмета его требования[79]. Отмечается, что в том случае, когда поведение истца таково, что будет несправедливо предоставить ему судебную защиту, суды могут отказать в удовлетворении его требования[80]. При этом недобросовестным поведением признаются умышленные действия истца, которые сопряжены с обманом, нарушением закона, нечестностью, злонамеренностью[81].
Нетрудно заметить, что в таких случаях для правоприменителей неважно соотношение материальных выгод и тягот, которые повлечет за собой принятие того или иного решения. Имеет значение лишь тот факт, что, действуя сам недобросовестным образом, истец рассчитывает на применение к нему справедливой защиты. Возвращаясь к патентным злоупотреблениям, следует констатировать, что при рассмотрении института исключительного права в рамках строгой однофункциональной модели соответствующие факторы, характеризующие поведение управомоченного субъекта, в любом случае останутся за пределами рассмотрения судами.
Функции и назначение исключительного права патентообладателя с позиции многофакторного анализа
Анализ института исключительного права должен быть многофакторным. Право интеллектуальной собственности (в объективном смысле) «устанавливает модульные конструкции, которые управляют комплексом взаимодействий субъектов относительно ОИС»[82]. Ввиду рассмотренных выше имманентных характеристик патентоохраняемых объектов с реализацией исключительного права могут связываться интересы нескольких групп лиц: правообладателей, их конкурентов, потребителей, общества и государства в целом.
Эффективным методологическим базисом для решения подобных задач может стать структурно-функциональный анализ, в рамках которого объект исследования рассматривается с позиции системно-организационной структурной целостности, в которой каждый элемент имеет свое назначение. Институциональная система в рамках подобного подхода раскрывается через несколько элементов: ценность (поддержание образца), интеграция (норма), целеполагание, адаптация[83]. При этом институту атрибутируется не одно функциональное последствие, а множество, итоговый баланс которых должен быть найден для эффективного функционирования института.
Исследование сущности института исключительного права в рамках подобного методологического контекста требует, во-первых, определения ценностных основ патентного права, во-вторых, установления сообразных данным ценностям функций исключительного права и как результат правореализационных моделей, отвечающих требованиям поддержания стабильности и эффективности системы.
К аксиологическому базису патентного права должны, как представляется, относиться следующие элементы:
1) коммерциализация патентоохраняемых объектов, рыночные отношения в сфере интеллектуальной собственности.
Данной ценности отвечают две функции исключительных прав. Во-первых, вовлечение патентоохраняемых объектов в имущественный оборот[84]. Как отмечается в доктрине, в «сфере интеллектуальных прав нет ни материального объекта (вещи), ни, соответственно, права владения охраняемым объектом. Следовательно, и передавать этот объект договорному партнеру невозможно»[85]. Объекты интеллектуальной собственности не могут находиться в гражданском обороте. Если одно лицо сообщает другому какую-либо идею, то это не означает, что первое лицо больше ею не владеет, что оно передало (уступило) другому лицу эту идею[86]. В то же время свойством оборотоспособности обладают возникающие на подобные нематериальные объекты права[87], которые и обеспечивают формирование рынка интеллектуальной собственности.
Значение исключительного права в данном случае должно раскрываться с позиции трансграничных и национальных экономических отношений.
Традиционная модель экономического роста индустриально развитых стран к настоящему времени себя исчерпала. Основным вектором модернизации развитых государств было провозглашено инновационное развитие. Произошла очевидная переориентация от разработки ограниченных материальных ресурсов к созданию ОИС, которые являют собой в настоящее время основной фактор государственных экономических стратегий.
Социологами в подобном аспекте был констатирован переход к новой стадии общественного развития. Так, Д. Белл в фундаментальном исследовании «Грядущее постиндустриальное общество» в качестве базовых признаков постиндустриального общества обозначил центральную роль теоретического знания, создание новой интеллектуальной технологии и рост класса носителей знания. При этом им было отмечено, что «постиндустриальное общество представляет собой общество знания в двояком смысле: во-первых, источником инноваций во все большей мере становятся исследования и разработки; во-вторых, прогресс общества… все в большей степени определяется успехами в области знания»[88].
76
Nourse V., Shaffer G. Varieties of new legal realism can a new world order prompt a new legal theory? // Legal Studies Research Paper Series Research Paper. Mi
77
Так, при отсутствии информации о социально-исторической «подоплеке» невозможно объяснить появление в странах англосаксонского права институтов траста, сложной системы ограниченных вещных прав, которая вряд ли может быть оправдана с позиции транзакционных издержек, существования в ряде зарубежных стран публичных юридических лиц.
78
Анализируя институт злоупотребления правом, один из основоположников экономического права Р. Коуз констатировал, что ключевой вопрос, возникающий в подобных спорах, заключается не в том, как ограничить А (правообладателя), а в том, как вернуть стороны в первоначальное положение. С наложением ограничения A будет причинен вред, так что можно задаться вопросом: это А имеет право причинять вред В либо В имеет право причинять вред А? Цена осуществления права всегда будет измеряться потерями, понесенными иными субъектами, как последствием осуществления такого права. См.: Coase R. The Problem of Social Cost // Journal of Law and Economics. 1960. Vol. 3. P. 2, 44. В целях раскрытия подобных выводов Р. Коуз рассмотрел с позиции экономического анализа в том числе дело Sturges v. Bridgman. Краткая фабула дела следующая. В целях оказания населению медицинских услуг на одной из улиц Лондона истец открыл приемную. При этом он столкнулся с существенной проблемой. Использование в размещавшейся по соседству кондитерской ступки с пестиками создавало шум и вибрации, препятствующие нормальному функционированию приемной. Врач обратился в суд с требованием признать действия кондитера злоупотреблением правом. Он выиграл данный спор в обеих инстанциях. Суд обязал кондитера прекратить использовать механизм. Критикуя вынесенное судом решение, Р. Коуз отметил, что суд не рассмотрел первоочередной вопрос: принесло бы продолжившееся использование механизма кондитеру доход, превышающий размер претерпеваемых доктором убытков? «Суд должен был рассмотреть возможность сделки, в соответствии с которой врач отказался бы от его права и позволил кондитеру применять механизм, а за это последний выплатил бы ему определенную сумму денег, превышающую потери в доходах врача». С юридической точки зрения подобные соображения Р. Коуза не имеют значения. Многие права, включая имущественные, являются абсолютными и сами по себе не могут быть предметом сделки, в частности, последующих соглашений сторон. В деле Sturges v. Bridgman ключевой вопрос представляло не соотношение доходов кондитера и убытков врача от продолжения использования механизма, а отношение действий кондитера к злоупотреблению правом, их допустимость с правовой, этической точек зрения. В данном случае защиту интересов доктора можно также объяснить с позиции необходимости обеспечения доступа населения к медицинской помощи. С позиции общественного интереса функционирование медицинской консультации можно признать более полезной деятельностью, чем деятельность кондитера.
79
Loughran v. Loughran, 292 U.S. 216, 229–230 (1934); McCullough Tool Co. v. Well Surveys, Inc., 395 F.2d 230, 238 (10th Cir. 1968); Mitchell Bros. Film Group v. Cinema Adult Theater, 604 F.2d 852, 864 n.25 (5th Cir. 1979).
80
Buchanan Home & Auto Supply v. Firestone Tire & Rubber, No. 79-175-9, at 1 (D.S.C. July 7, 1981).
81
Johnson v. Yellow Cab Co., 321 U.S. 383, 387 (1944); Keystone Driller Co. v. General Excavator Co., 290 U.S. 240, 245 (1933).
82
Smith H. Intellectual Property as Property: Delineating Entitlements in Information // Yale Law journal. 2007. 116:1742 // http://www.yalelawjournal.org/images/pdfs/567.pdf
83
Парсонс T. Система современных обществ. М., 1998 // http://filosof.historic.ru/books/ item/f00/s01/z0001064/st000.shtml)
84
В доктрине на данную функцию указывается, в частности: Калятин В.О. Сущность права на результаты интеллектуальной деятельности (на примере авторского права) // Журнал российского права. 1999. № 9.
85
Гаврилов Э.П. Предмет договоров о распоряжении исключительными правами // Патенты и лицензии. 2012. № 8.
86
Гаврилов Э.П. Объекты интеллектуальных прав и их делимость // Патенты и лицензии. 2010. № 3.
87
Гаврилов Э.П. Предмет договоров о распоряжении исключительными правами // Патенты и лицензии. 2012. № 8.
88
Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М., 1999. С. 228.