Лошадиная душа

Очнулся я на лугу — просто, как будто проснулся от долгого и тяжелого сна. Хотя я действительно спал и теперь проснулся, поднял голову и с любопытством осмотрелся. Просторный зеленый луг, вокруг меня цветистое и душистое разнотравье, чуть поодаль виднеется озеро, окруженное пологими склонами гор. На берегах его пасутся овцы и коровы, мой луг, однако, огорожен невысокой деревянной изгородью. Но просторен, достаточно просторен.

Отворачиваюсь от озера и смотрю в другую сторону, дальше луг полого поднимается, здесь полно деревьев, а еще дальше, за ними, виднеется крыша дома и часть ограды. Неспешным шагом направляюсь туда, к дому, потому что возле ограды стоит Дамаск, подошел к нему и встал рядом.

Сквозь прутья видны двое, мужчина и женщина, мужчина, судя по всему, только что приехал, так как я подоспел к началу их разговора:

— Ты с ума сошла? Зачем ты взяла этого горбатого урода?

— Он не урод! Он очень даже милый! И я не сошла с ума, ты выражения подбирай.

— Послушай, Лери, я понимаю, ты что-то разглядела в нем, что-то славное, хорошее, но… Это шайр, дорогая, огромный и тяжелый зверь, как, ну как ты с ним справишься, если эта махина вдруг станет неуправляемой? Я боюсь за тебя, Лери.

— А ты не бойся за меня, дорогой, я справлюсь. Я знаю, что делать.

— Ну смотри… Но если я однажды вернусь с работы и обнаружу тебя размазанной по стенке манежа или втоптанной в его грунт, то пеняй на себя. Я тебя предупредил!

— Ой, предупредил он меня! Теперь-то ты понял, что Я чувствую, провожая тебя на работу. Теперь ты понял, как я гадаю, увижу ли я тебя вечером?

— Валерия! Мы, кажется, договорились, что о моей работе мы не разговариваем.

— Тогда перестань меня запугивать и дай мне заняться моим делом!

— Твое дело на кухне!

— Что-о-о? А ну где моя сковородка?..

Дальше был смех, они обнялись, немного поборолись в шутку и продолжили:

— Ладно, убедила, но учти, я твоей сковородки не боюсь. Как коней назовем?

— Вороного Ян Малкольм, а гнедого… Я пока не решила, присмотреться к нему надо, посмотри, он только что проснулся, вот понаблюдаю за ним, а потом посмотрю, как его назвать.

— Понятно, а почему Ян Малкольм?

— А помнишь фильм «Парк юрского периода»? Там один человек, профессор математики, доктор Ян Малкольм, весь в черном и в солнечнезащитных очках. Так вот, его тираннозавр чуть не съел, как этого коня тоже чуть не съели.

— Ага, и он тоже «весь в черном», да?

Снова смех, снова объятия. Потом эта парочка удалилась в сторону дома, а мы остались одни. Мы стояли на лугу и глазели на дом, и я думал о том, что нас здесь ожидает, какая работа у нас будет и, главное, как с нами будут обращаться. Это страшило больше всего, я уже ничего хорошего от человека не ждал, слишком много плохого я пережил за последний год. И мой друг — тоже.

Побежало-потекло время, я отъедался и отсыпался, набирался сил и здоровья. Работы, как таковой, не было совсем, была свобода, воля и полное безделье. И счастье, безграничное, солнечное счастье, тихое счастье свободной лошади. Вода, трава, воздух, все это было в полном достатке. Кроме нас обнаружились еще две лошади, Мери и Солдат, рыжая пара русских верховых — дочь и отец, в прошлом легендарные скакуны, известные под именами Легенды и Полета. Их разбили и покалечили скачки и прокат, здесь они доживали свои дни на пенсии.

С одного участка луга, с берега, на котором лежал старый мшистый ствол поваленного когда-то дерева, была видна дорога, по которой хозяин каждое утро уезжал на работу. Проводив мужа, хозяйка сначала скрывалась в доме, потом выходила и шла к нам. Мы с Дамаском-Яном-Малкольмом с удивлением наблюдали, как рыжая Мери с радостным ржанием галопом несется к ней навстречу, а сзади неспешно трусит старый Солдат и тоже что-то попискивает-похрюкивает. И хозяйка их ласкает, поглаживает, угощает чем-то… Одарив их вниманием, она переключалась на нас, вернее на меня, потому что Ян избегал её и не давался в руки. Заметив, что она направляется к нам, он срочно убегал на другой конец луга, я же оставался на месте и молча терпел её прикосновения. Она гладила меня, чистила, вычесывала гриву и хвост, и говорила-говорила без конца. В её речи то и дело проскакивало одно и то же слово, это слово все время повторялось и обращалось оно ко мне с ласковыми и зовущими нотками: Соломон, Соломонушка.

Постепенно до меня дошло, это мое имя, меня назвали Соломоном.

========== Часть 4. Прогулки с человеком ==========

Как я уже упоминал, от человека я уже ничего хорошего не ждал, даже более того, подозревал, что когда поправлюсь, то меня снова поставят между оглобель и заставят работать. Конечно, а для чего я еще людям нужен?

Примерно в таком ключе-направлении текли мои неспешные мысли, вместе со временем и событиями. Мне потребовалось пять месяцев, с апреля до конца августа, для того, чтобы полностью поправиться. Ну и подрасти, куда ж без этого? Теперь мне три года и три месяца и вымахал я до размеров ломача, то есть ломового коня.

Грива отросла, стала густой, хвост тоже. На ногах появились первые щеточки, которые в дальнейшем должны превратиться в роскошные фризы, красу и гордость каждого уважающего себя шайра.

Хозяйка в последнее время, а именно весь август, взяла себе странную привычку, которая, впрочем, мне очень нравится. Заключалась она в следующем: каждое утро, в одиннадцать часов, она приходила к нам в леваду, брала меня на повод и выводила через маленькую калиточку в боковой части со стороны леса, а потом, заперев калитку, она в этот самый лес меня и утягивала. Хорошо помню самый первый раз. Ведет хозяйка озадаченного меня по тропе, вокруг деревья-великаны, прямые, высоченные, сосны называются. И запах… Одуряющий, смолисто-нежный, так бы и дышал и дышал… Под ногами хвоя, старая, свежая, мягко-нежная, шуршит и пахнет все той же сосной. Кажется, я впал в лирику… Ну что ж, окружение соответствующее, как не проснуться душе поэта? Сосновый бор, душисто-пряный. Я готов смириться сам с собой и оттого немножко пьяный…

А хозяйка, кстати, меня не тянет за повод, сам иду, а повод висит-провисает. Заметив это, я от удивления остановился, остановилась и хозяйка, стоит возле меня, что-то себе под нос намурлыкивает, мелодию какую-то. Невольно прислушиваюсь, м-м-м, незнакомая, но приятная. Ну ладно, а дальше что? Стоим на месте, ждем чего-то, не сразу, но доходит, что мы друг друга ждем. Она ждет, когда я сдвинусь с места, я жду, когда она меня потянет за повод, чтобы дальше повести… Это было странно и ново для меня, с каких это пор человеку стало интересно мнение лошади? Нас никогда и ни о чем не спрашивают, нас просто заставляют что-то делать. Честно, я впервые столкнулся с такой ситуацией и малость подрастерялся. А она… Вот ехидна! Смотрит на меня с лукавой улыбочкой и ждет, ждет, когда я начну что-то делать. Ну уж нет, не дождешься! Знаю я вас, людишек, стоит только мне проявить хоть грамм самостоятельности, так тут же напорюсь на наказание, окрик или удар кулаком. Не-е-ет, я ученый, постою, подожду, посмотрю, насколько твоего терпения хватит, женщина! Расслабил плечи и спину, «защелкнул ноги», приспустил голову и приготовился подремать. Так эта нахалка… знаете, что она сделала??? Она села на землю и спиной прислонилась к моим передним ногам! Вот что это такое? Я возмутился, передумал спать, аккуратно обошел её и решительно двинулся вперед по тропе, она вскочила и радостно пошагала рядом. А я настороженный, как пружина мышеловки, только и жду, что подвоха с человечьей стороны, когда, за что и как наказывать будет.

Шагаем по тропке, хвоя под ногами шуршит, ветерок лениво сквозит меж прямых стволов, вершины сосен так же лениво покачиваются. Вскоре тропка привела нас на луговину, с которой открылся невероятный вид на горы, лесистые склоны их полого убегали вдаль и ввысь, и прямо перед носом, аккурат на востоке располагалась седловина, образованная из двух гор, а между ними, почти отвесно, в небо вонзался острый заснеженный пик, вершина его тонула в облаках. И вся эта картина была такого нежно-голубого цвета. Синие далекие дали…