Страница 242 из 243
Оказавшись примерно посередине веселья, Матвей слышал лишь отдаленный шум с Крита и со своего острова, а главными звуками, к его удовольствию, были шум волн и шепот ветра. Вот так он и хотел провести последние минуты года и встретить первые. Тяжело шагая по песку, он подошел к самой воде и уселся прямо на серебристый берег, подтянув колени к подбородку и сложив на них руки. И ему было абсолютно наплевать, что в его дорогие туфли набился песок, а сам он сидит прямо на земле в костюме за 5 тыс.$.
Мама бы умерла еще раз, если бы узнала о таком неуважении к вещам, подумал он, вспоминая, как она гоняла его за игры в выходном костюме. По ее мнению, красивую одежду надо было беречь как сокровище и не надевать по пустякам, а надев, нести ее на себе, как высшее благо. Зато папа никогда не отличался такой фанатичной любовью к вещам, у него и костюма-то толком не было, только форма, в которой он жил и в которой и умер. У него, зато, были свои маленькие слабости, такие как жизнь по режиму и гипертрофированная нетерпимость к безделью. А их сынок никогда не работал, никогда не соблюдал правила и режимы и мог запросто сидеть в дорогом костюме на песке – вот и ирония судьбы, с усмешкой подумал Матвей. Добавьте сюда и отсутствие интереса к религии и законам Божьим, а так же отрицание какой либо преданности – стране, Богу, друзьям, которых у него никогда не было и быть не могло.
- Черт, да я и сам не поверю, что я их генетический дуэт, - прошептал Матвей, ухмыляясь.
Хотя, если говорить о преданности, подумал он, я, наверное, предан своим клиентам. Это только потому, что они платят, шепнул голосок, он не стал спорить. Но как насчет Фатимы? Да, она платила. Но были люди, предлагающие намного больше только за то, чтобы он узнал ее лицо. Так как насчет преданности или ее отсутствия?
Он ни разу не ответил на такие «заманчивые» предложения, потому что уважал ее, хоть и не видел ни разу. Разве это не преданность?
А теперь, похоже, на него свалилась еще одна беда – Диана. Прекрасная и загадочна, как ночь в полнолуние. Опасная и дикая, это он увидел в ее глазах. Она не из тех женщин, которых можно приручить, она всегда сама по себе, ты можешь положить мир к ее ногам, а она лишь усмехнется и пойдет своей дорогой. А сколько тайн хранили эти черные глаза, горящие, как адское пламя, и такие же обжигающе опасные. Да, похоже, с преданностью у него не так плохо, как он думал, может быть, преданность – единственное, что он унаследовал от родителей.
И все потому, что с тех пор, как он увидел ее, ни одна женщина не могла сравниться с ее образом, который он бережно хранил в сердце. Прошлая жизнь, где он крутил легкие романы с дорогими шлюхами и получал удовольствие, канула в вечность, теперь ни одна красотка не могла дать ему то, в чем он так нуждался и сам этого не понимал. Все они стали его раздражать, все они казались скучными, однотипными и предсказуемыми до тошноты. Одинаковые жесты, одинаковые фразы, одинаковые требования, однотипная одежда, даже лица стали для него неразличимыми, как лица кукол на фабрике игрушек, ему казалось, что их делают точно так же – одинаковыми сотнями тысяч, одинаково красивых и одинаково пустых. Все они выдолбывались, пытались что-то из себя строить, но он видел их насквозь, и ему это было противно. Он как рентген, видел их нутро, и оно было совершенно пустым, за вычурными фразами и картинными позами ничего не стояло, но если раньше это забавляло, то теперь начало всерьез раздражать. Как будто он вдруг проснулся с даром видеть людей изнутри, теперь на красивых лицах все яснее проступала тупость, жадность, мелочность и подлость, уродуя и коверкая их, как шрамы. Только вот эти шрамы замазать косметикой или вырезать у пластического хирурга было невозможно.
И дело было не в том, что Диана излучала свет, нет, она излучала силу. Он вообще привык делить мир на личностей и мусор, так вот та девушка – он был уверен, что Диана не ее имя, как и Ян - не его, - она была личностью, а личность интересна всегда, несмотря на то, темная это личность или светлая. Она затягивала, потому что имела внутренний мир, свою философию и свою уникальность. Душа таких людей – как джунгли, богатая и разнообразная, и сколько ее ни исследуй, всегда останется уголок, куда «не ступала нога человека». А еще в таких джунглях легко заблудиться, и, похоже, как раз это с ним и произошло. И есть ли шанс, что я выберусь, думал он в последние минуты уходящего года, или я обречен навсегда потеряться в этих джунглях, едва зайдя за первый ряд деревьев? А что было бы, будь у него время узнать ее получше? Тогда он бы точно был обречен на вечные скитания в таинственных зарослях ее души, ходя по кругу и так и не приблизившись к центру ни на шаг.
Матвей глубоко вдохнул свежий воздух и прислушался к равномерному шуму волн. Он немного успокоился, приступ ярости и раздражения почти прошел. А почему этот приступ, собственно, вообще начался? Ведь он и раньше проводил время так, тратя не свои деньги и разъезжая по миру, но никогда люди так его не бесили, особенно шлюхи, которых он снимал. Неужели она отравила сладкую воду в его колодце, лишив его радостей жизни? Он полагал, что так и случилось.
И было еще кое-что, причина его злости – он ревновал ее, даже не зная ее имени и местоположения, не знал к кому, но ревновал. Ревновал, что сейчас Она с кем-то, но не с ним, ревновал, что кому-то досталось общество этой загадочной и умной женщины, а кому-то - то есть ему - общество двух тупоголовых шлюх. С кем она, гадал он, где она? Такие женщины не могут быть в одиночестве, если сами того не захотят, а чего хочет она? А вдруг у нее есть любимый человек, и она сейчас с ним? От этой мысли ему снова захотелось кого-нибудь убить.
Я веду себя как пацан в старших классах, подумал Матвей, но ничего не мог с собой поделать. Раздражение накапливалось, раздражение от собственных мыслей, раздражение от потерянной радости жизни, раздражение от того, что самая прекрасная женщина в мире неизвестно где и с кем. И неизвестно, кто она вообще такая, добавил он про себя, может, она секретный агент или воровка или – ну, этого конечно быть не может, НО – вдруг она киллер? Как знать, в океане жизни на глубине плавают не яркие рыбки, а акулы, и ее очарование как раз заключалось в острых зубах.