Герой женского общества

- Я? Нет, конечно, я ж приличный, - заверил мужчина, скинув пиджак на стул и развязывая галстук. – Если ты не будешь меня совращать.

- А если буду? – засмеялась Соа. – Сдержишься?

- Нет, и за развязывание битвы вина полностью будет лежать на провокаторе. – Играя в переглядки, расслабленные и довольные удавшимся вечером, они замолчали, говоря глазами больше, чем могли бы сказать языками. Девушка отступила спиной в уборную, захватив с собой сумку, чтобы переодеться в ночную рубашку. На несколько минут включилась вода. Намджун почувствовал лёгкое нервное покалывание по телу. Как ему не терпелось испытать подобный момент, как ему хотелось оказаться в спальне со своей – своей, одной-единственной! – девушкой. Рассуждения Ёндже несколько успокоили его. Да, возбуждаться и желать других – не преступление, это всего лишь показатель темперамента, но что с ним поделать? Если его погасить, то Намджун не будет самим собой. Он же с самого начала полового созревания мучился повышенной потребностью в спаривании. И какое счастье быть взрослым и самостоятельным мужчиной, чтобы организовывать себе секс без проблем. Намджун разделся, оставшись в одних трусах и, посомневавшись, забрался под одеяло.

Соа появилась в шёлковой, с кружевом по низу, сорочке золотисто-персикового цвета. Стройные ноги, как гладкие изваяния из алебастра, манили их погладить. Распустившая волосы, девушка поправила лямку на плече, наблюдая за реакцией Намджуна. Он даже подтянулся на подушку, чтобы разглядеть Соа до самых ступней. Выглядело это всё шикарно, пусть даже вспомнились мысли о том, как неуютно иметь дело с шёлком.

- Я погашу свет?

- Да, разумеется, - безвольно кивнул он. Кто тут назвался приличным? Он? У него стала приливать кровь к члену, и назвать свой половой орган в мыслях членом, а не тремя буквами – это единственное приличное, на что хватило выдержки фантазии Намджуна. Он пообещал не приставать? Соа красива, и всегда была таковой, о чём он думал, соглашаясь не приставать к ней? В строгом платье и с высокой причёской она излучала неприступность и будто говорила – нет, но в этом эротическом наряде? В темноте ещё лучше ощущалось, как близко они лежат друг к другу.

Намджун закрыл глаза и попытался вспомнить какие-нибудь считалочки. Соа вблизи перевернулась на левый бок. Если он её тронет – она влепит пощёчину или закричит? С чего бы, если они договорились, что теперь встречаются? Зачем она его спросила, будет ли он приставать? Предупреждала, чтобы он этого не делал? Или напоминала, что есть такой вариант? Пойми этих женщин! Намджун чуть подполз к ней и, занеся руку и посомневавшись, убрал волосы с пути своих губ, стремившихся к шее девушки. Соа вздрогнула, но, не сказав ни слова, продолжила лежать. Мужчина опустил руку ниже, по её плечу, положил ладонь на бок. Ткань струилась под пальцами, ему не сразу удалось её задрать, чтобы коснуться голой кожи. Соа повернулась к нему, и их губы встретились. Она тоже его хотела, они поймали неосязаемый сигнал желания, и Намджун, опрокидывая девушку на спину и забираясь на неё, забыл о своих глупых вопросах друзьям, потому что не вспомнил никакую другую, снимая с Соа последние покровы.

Могло ли следующее после такой ночи утро не быть счастливым? В коттедже не осталось ни одного постороннего, только свои, и Намджун, выйдя из спальни, в которой пообещал Соа принести кофе в постель, направился на поиски кухни. Навстречу ему встретилась Хана в хлопковой пижаме. Мужчина невольно улыбнулся, снова замечая то, что ему нравилось, что манило к повторению в своей жизни. Он тоже хочет жену в такой вот домашней пижамке.

- Доброе утро, не знаешь, где тут кухня?

- Вон там, - обернулась она назад, указывая пальцем за поворот. – Хосок выгнал меня, сказав, что принесёт завтрак. Правда, я его сама приготовила, иначе бы мы вряд ли вкусно поели.

Намджун недолго плутал и, на шум и запах, набрёл на обитель еды, где в тёмно-зелёном халате, позёвывая, ждал перед кофеваркой двух порций капучино из маленьких краников Хоуп. Жалюзи были повернуты, пропуская со двора лучи морозного утра, но в помещении было тепло, пахло чем-то очень аппетитным под крышкой маленькой кастрюльки, на подносе уже лежали намазанные джемом тосты, и политые растопленным шоколадом пирожные. С другой стороны – кухня была сквозная, - вошли одетые Ёндже и Дэхён.

- Чудесное утро, не правда ли? – потянулся Рэпмон, ощущая, как растут крылья за спиной.

- Как минимум солнечное, - взглянул за окно Ёндже.

- И деловое, мне нужно возвращаться на репетицию, Хоуп, можно я возьму кофе вне очереди? – подрезал его Дэхён у кофеварки. Удовлетворенный и никуда не торопящийся товарищ милостиво подвинулся, уступая одну из чашек, в которую полился горячий напиток.

- Тогда я возьму второй, тебе же всё равно нужно два, - присвоил оставшийся кофе Ёндже, тоже поднявшись. Хосок плюхнулся на оставленный им стул.

- Да пожалуйста! Намджун, ты тоже меня отстранишь от источника живительного нектара?

- Я могу и подождать. К тому же, сам я пью чай, ты же знаешь, кофе вредно для сердца. – Хоуп кивнул, доставая из кармана мобильный телефон, чью вибрацию все услышали. Звук был отключён, но совсем отключать сотовые золотые никогда не могли, всякие бывали ситуации.

- Алло? Да? – Хосок остановил очередной зевок, глаза открылись, он весь подобрался на стуле. – Да? – голос его отдал сталью, и все три присутствующих товарища услышали это, повернувшись. – Да, я понял… когда? Да. Да… - становясь всё тише и бледнее, кивнул Хоуп, пока рука его с телефоном не сползла на колено. Видимо, разговор закончился. Трое мужчин замерли, видя что-то неладное. Они переглянулись, решится ли кто-то спросить, что случилось? Но Хосок сам поднял к ним глаза, сказав: - На перевале, переходя хребет Тоба-Какар*… погиб… мастер Хан.

Комментарий к Глава №12

* Хребет Тоба-Какар идёт вдоль границы Афганистана с Пакистаном

========== Глава №13 ==========

В небольшом буддийском храме немноголюдного района Сеула собралось около двадцати человек. Все мужчины были в черных кожаных штанах и таких же куртках, и черный цвет был в данном случае не демонстрацией траура – в буддизме для этого используют белые одежды, - а данью воинской доблести того, на чьи похороны они собрались. Женщин было всего четверо. Сэй, спутница Серина, хозяина клуба «Пятница», стоявшего здесь же, рядом с ней, придерживала заметно округлившийся живот, стараясь бесстрастно относиться к происходящему, но её вечно жирно накрашенные чёрные стрелки немного смазались от срывающихся в уголках глаз слёз. Рэй стояла с Дэхёном, умудряясь не плакать, хотя в её жизни мастер Хан занимал важное место, она не могла себе представить, какой бы стала и чему научилась в жизни, если бы не встретила этого ушедшего в овеянное легендами небытие человека? На ней тоже были кожаные штаны, и никто не посмел сделать ей замечание по этому поводу. Атрибут золотых среди них надела девушка, но и двенадцать лет назад эта девушка была там, где ей быть не полагалось. Она была единственной ученицей, а не учеником мастера Хана. Последними, стоявшими рядом друг с другом, были вдова и дочь мастера Хана. Его сын, ещё в детские годы отданный в Шаолинь, чтобы смог вырасти грамотным и не разоблачаемым разведчиком, приехать не смог – ему ещё даже не сообщили о смерти отца из-за трудностей с донесением до него информации во вражеский стан. Юный Джонхан последний раз виделся с отцом больше года назад, пробыв около месяца в Логе для заключительных наставлений в учении золотых, после чего отправился внедряться в чужую бандитскую группировку. Даже если он узнает о гибели Хана, ему придётся сделать вид, что ничего не произошло, иначе он выдаст себя.

К сожалению, тело мужчины, как оно есть, доставить с границы Пакистана было невозможно. Никаких ритуальных машин с морозильными камерами там было не найти, и всё, что сумели сделать – это сжечь его останки на месте, чтобы на родину вернулся хотя бы прах. На горном перевале их было всего четверо, отправившихся остановить очередную перевозку оружия в Кандагар, чтобы там прекратилась напрасная война ни за что, за интересы богатых мужчин в костюмах за тысячи километров от гибнущих мирных жителей, интересы нуворишей из далёких, благополучных стран. Но они попали в крупную засаду, кто-то выследил их тропу, по которой они обычно скрывались, и пришлось спешно отступать. Пули свистели повсюду, грозя смертью, и Хан пошёл последним, прикрывая тех, кого сам воспитывал и учил когда-то. Он не мог иначе, он не мог позволить закончить свою жизнь молодым раньше, чем это сделал бы он. Ему бы исполнилось сорок шесть лет, он был силён, здоров, крепок и быстр, но не так быстр, как пулемётная очередь, прошедшаяся по нему поперёк слева направо, в спину. Успел ли Хан перед смертью понять, что произошло? Шедшие с ним в ту минуту, немного впереди, не услышали от него даже вскрика или стона.