Герой женского общества

Минатозаки Сана улыбнулась. Вернее не так. Её губы расцвели таким незаметным и непонятным до конца выражением, что лишь из нежелания причинять себе боль невыразимой тоской этих розовых уст хотелось принять видение за улыбку, но была ли это именно она – утверждать невозможно. Там было далёкое путешествие, заморская даль, разлука, одиночество отчуждения, печаль и счастье, оставшиеся на перламутровом берегу, по другую сторону от пустого смеха и мимолётного наслаждения; там было всё: обещание, обман, правда и смерть. Такой улыбкой можно заставлять страдать и убивать, но без такой улыбки в своей судьбе, хоть раз обращенной к твоим словам, нет смысла жить.

- Там слишком много различных смыслов, господин, - не отвлекаясь от чая, негромко сказала Сана, и Намджун впервые услышал её голос. Именно негромкий, ещё не шёпот, но уже не тот уровень, когда услышишь на другом конце комнаты. Она не говорила высоко, как японки, но в каждом слоге её корейского дрожала музыкальность её родного языка с придыханием, идущим из глубины груди. Корейские девушки произносили быстро фразы, наполненные шипяще-жужжащими и носовыми звуками, которые на конце были звонкими и чёткими. Сана говорила так, будто перебирала все согласные, подчеркивая их разнообразие, а на конце предложения повисала двусмысленная интонация, где нельзя было разобрать, утверждает она, спрашивает или повествует без какого-либо подтекста. – Для каждого – свой собственный. Какой нужен вам?

- Твой. Что для тебя эти цветы и этот камень?

- Дань обычаю, - лукаво отпила Сана чай, до сих пор не удостоив собеседника и взглядом. Ему уже хотелось попросить её повернуться, но это было бы невежливо, некрасиво. И слишком просто. Хотелось дойти до того, чтобы она сама пожелала поднять на него глаза. – Слива символизирует конец зимы и приход весны, а, значит, победу жизни над смертью. Обычно она служила символом самураев. Коралл – оберегает в странствиях и унимает боль.

- Физическую или душевную?

- Ту, которую требуется унять, - спокойно ответила она. Намджун помолчал и опомнился, что надо бы и себя представить. А то подсел и разглагольствует, неэтично.

- Меня зовут Намджун. Я друг Серина и… Занимаюсь тем же самым, примерно. То есть, участвую в тех же делах… Ну, в смысле… - Ему было главное донести, что он золотой, и его не надо смущаться или скрывать от него что-то, поэтому он подытожил располагающей к доверию информацией: - Слышал, тебя привёз Сольджун?

- Да, этот удивительный ба́ку.

- Бака**? – подумав, что ослышался, переспросил Намджун. Сана прикрыла ладонью рот, беззвучно посмеявшись.

- Нет же, ба́ку – это дух, который пожирает ночные кошмары и плохие сны. Думаю, вы Сольджуна неплохо знаете, поэтому поймёте, почему я так его называю.

- Да, он у нас мастер сожрать из головы любую информацию… Тебя преследовали ужасы? – робко спросил Намджун, и сам заговорив тише. Лицо Саны стало совсем непроницаемым.

- Я видела, как убили мою семью. Знаю, что видела. И долго не могла спать из-за этого. Сольджун предложил забыть мне эти сцены, пока я не примирюсь с тем, что случилось. И он избавил меня от кровавых воспоминаний. Это странно, точно что-то знать, но не понимать, откуда знаешь, и почему не помнишь, ведь знаешь же…

- Я бы не решился экспериментировать со своим разумом, хоть и доверяю Сольджуну. А вот на месте красивой молодой девушки, я бы ему точно не доверял.

- У меня не было выбора. Мне следовало прийти в себя, чтобы свершить то, что я хочу свершить. – Сана снова неуловимо изменилась, расслабившись. – Вы ничего не заказываете. Разве не выпить вам хотелось в баре?

- Я? Да, естественно, но… - Намджун поражался, насколько теряется рядом с этой японкой. Он был настолько тёртым в этих делах, что не отличался косноязычием лет с пятнадцати, что же делает с ним эта гейша? – А ты пьёшь что-нибудь покрепче чая? Составишь компанию?

- Сегодня не хочется. От малого количества вина плохо засыпается, от большого – плохо просыпается, - изрекла мудро Сана. Намджун готов был взять её за подбородок и дёрнуть к себе. Сколько можно разговаривать профилем? У него бы выдержки не хватило, а эта Минатозаки сидит, как ни в чём не бывало.

- А ты… ну… Слышал, что…

- Мужчина не должен испытывать неловкость, говоря о любви, особенно физической, - вмешалась Сана. – А если испытывает неловкость – пусть лучше о ней не говорит.

- Запомню, - принял к сведению Намджун, который и сам был не рад своей растерянности. – Твоё мидзуагэ состоялось?

- Как и должно было.

- И… как дальше будут обстоять дела? Ещё какие-то церемонии? Срок ожидания, прежде чем продолжать? Я ничего не знаю о гейшах, расскажи. – Намджуну очень бы хотелось, чтобы она поняла его намёки и сказала: когда и сколько стоит. Очень хотелось. Но он, осознавая, что беседует с девушкой, вставшей на путь путаны, не может осквернить её подобным предложением, язык не слушается. Она какая-то не такая, всё равно она не стала проституткой, не может ею быть, таких манер и такого волшебства не бывает у раздвигающих за деньги ноги. Что не так в ней?

- Увы, мой путь – путь ойран***, а не гейши.

- Ясно, - мало понимая разницу и не желая углубляться в культуру Японии на неудовлетворённую голову, кивнул Намджун. Может, перебороть себя, да спросить прямо? – Сегодня отдыхаешь?

- Да, здесь тихо и уютно без посетителей.

- И клиентов, - уточнил Намджун.

- И клиентов, - качнула согласно головой Сана. Мужчина не выдержал:

- Ты же понимаешь, что я хочу спросить, да? Честно, я когда увидел тебя в субботу утром, выходящей из лифта, я обалдел! Ты очень красивая, Сана.

- Красота несорванного цветка и цветка в вазе – не одна и та же красота.

- Ты не изменилась за эти три дня.

- Но стала намного ближе к увяданию.

- Ты специально отвечаешь так, словно вынуждая меня спросить кое-что в лоб? И чем ближе к интересующей меня теме я подхожу, тем отстранённее ты отвечаешь. Это истинная непостижимость японской дипломатии!

- А вы знаете её главное правило? – задала вопрос Сана.

- Нет, - растерялся Намджун. – Откроешь секрет?

- Не могу, вы обидитесь.

- Не обижусь, обещаю! – заверил мужчина, готовый буквально на всё, лишь бы ему сказали: когда и сколько?

- Тогда ещё одно условие.

- Давай.

- Скажите, что вас сейчас больше всего раздражает? – Намджун заметил, что подёргивал ногой, якобы в ритм приглушенной музыке из колонок. Но это были именно нервы. Прекратив рыпаться, он исповедался:

- Что ты не смотришь на меня с самого начала разговора. – Озарившись теперь уже ярко выраженной улыбкой победительницы, Сана повернулась к Намджуну и позволила заглянуть в её глаза. Заглянуть и утонуть. От ожидания и предвкушения Намджун перегрелся, а от черноты и бездны глаз наследницы уничтоженного клана якудзы его охватил жар.

- Зато вы вежливо всё это время смотрели на моё лицо, и даже представления не имеете, во что я одета, правда? – Сана спрыгнула со стула и плавно, не торопясь пошла на выход. Золотой округлил глаза, поняв, что она права. Только сейчас он опустил взор, чтобы оценить одежду, до этого вовсе его не волновавшую. На Сане были обычные светлые брюки и шёлковая блузка, но не привлеки она его внимания к наряду и уйди он раньше, чем она встала, он бы чётко вообразил, что она сидела в кимоно. И гипнотизёр не нужен, красивая и хитрая женщина делает с мужчиной всё, что хочет.

- Сана! – окликнул её Намджун и поспешил следом. Она остановилась. – Так, какое главное правило японской дипломатии? Ты не сказала.

- Отказывать так, чтобы отверженные были уверены, будто их попросили зайти в следующий раз. – Обиду он всё-таки почувствовал, сразу же, но раз обещал не испытывать её…

- А могу я узнать, почему ты мне отказываешь? Я тебе не нравлюсь? Слишком неловкий? Или навязчивый?

- Добрый господин, вы здесь ни при чём. Я встала на этот путь с одной целью – отомстить. Я сплю не для обогащения, а для того, чтобы подкрасться к врагу и уничтожить его. Я беру деньги с врага для вида. Я делала бы это бесплатно, если бы то не вызывало подозрений.