Амазонка бросает вызов

Вернон, а с ним и весь интернациональный столик, да и парни из-за других столиков: Себин, Минхён, Рен, Хоши пошли провожать нас. Прощаясь до зимы, я уже начинала скучать по ним. Элия не выдержала и, пытаясь улыбаться, всё равно расплакалась. Откуда-то взялся Самуэль со срезанной красной розой (вот это вряд ли было санкционировано, но не думаю, что настоятель взыщет с мальчишки). Подойдя к Джоанне, он протянул её ей и тихо сказал, опустив глаза:

- Я буду ждать Рождества, возвращайся.

- Спасибо… - приняла цветок растерявшаяся Джоанна и, будто впервые увидев Самуэля, о чём-то задумалась, никак не в силах оторвать от него удивленный взгляд. То, что наблюдали вокруг все и не первую неделю, внезапно открылось девчонке. Выбитая из колеи, она отошла к калитке, но когда Самуэль всё-таки поднял глаза, она продолжала искать с ними встречи, задавая немой вопрос и ища объяснений. Но смутившийся мальчишка ничего больше не говорил, держась в стороне.

- Ладно, увидимся зимой, ребята! – громко обратилась ко всем я. – Была рада познакомиться и… даже не знаю, что сказать. Просто буду ждать встречи. До свидания!

Слегка обнимая друг друга, похлопывая по спине и плечам, мы распрощались. Чимин, встав у калитки, позвал нас. Элия усилено замахала рукой, вытирая другой слёзы. Мы переступили порог, пройдя мимо Джеро. Калитка за нами закрылась. Чимин расстегнул молнию своей дорожной сумки, достал оттуда телефон Джоанны и вручил ей. Затем достал мой, но я выставила руку в предупреждающем жесте:

- Не надо. Отдашь в Сеуле, хорошо?

- Как скажешь, - пожал плечами Чимин, и мы, готовые тронуться в путь, пошагали к Кошачьей тропе.

Комментарий к 20-ые числа августа

* церемониальное самоубийство - вскрытие живота

========== Тем временем в Сеуле ==========

Дети бегали между качелями, горками, лестничками и другими развлекательными сооружениями, на лавочках неподалёку за ними присматривали мамы и бабушки, иногда хватающие сорванцов, чтобы поправить им панамку от солнца или заставить высыпать горсти песка в кулачках обратно в песочницу. Двор был наполнен визгом, смехом, беготнёй и хаотичным движением по всем направлениям, в рамках игровой площадки, разумеется. Блики света на листве и голоса женщин, обменивающихся новостями, выходили за эти рамки. На лавочке подальше от других сидела девчонка-подросток, ковыряясь в телефоне и неохотно приглядывая за младшим братом, носившимся в куче других ребятишек. Её тянуло куда-нибудь к сверстникам, но школьники её возраста, не задерживаясь, шли мимо, в кафе, парки и торговые центры.

Чжинёна, насквозь глядящего на это, не покидало ощущение пустоты, исходящее из его внутреннего одиночества, а не внешней реальности. Когда-то и он был вот такой мелюзгой, младшим в компании, ковырялся лопаткой в песке и гонялся за друзьями, как заведенный. Все выросли, а он сделался старшим в новом кружке товарищей.

Чонён была не единственной, кто уехал на каникулы. Югём вместе с парнями из компании Чжунэ – Чжинхваном и Юнхёном, уехал отдыхать в Сингапур. Оставалось только догадываться, за чей счёт. Еджин, которую Чжинён держал на предельном расстоянии от себя, пока что перестала ему звонить, занятая в подготовке к свадьбе брата. Интересно, тот сказал ей, кто ему фингал посадил? Наверное нет, раз девушка продолжала идти на контакт и искать общения.

Родители предложили с ними уехать на выходные к знакомым, за город, но Чжинён отказался, устроившись на студенческую подработку, хотя особой нужды в деньгах у него не было, разве что обычное для его возраста стремление не просить ни на что и ни у кого. У него была нужда в том, чтобы занять себя чем-то, отвлекаться от всего. Поэтому помимо подработки, молодой человек занимал себя дома всеми делами, какие были: убирался, готовил, мыл окна, стирал, менял лампочки, чинил краны и учился разбираться в электрике. Отец удивлялся домовитости сына и его стремлению всё уметь. Чжинён открывал обучающие ролики в интернете и осваивал всяческие полезные ремёсла. Давало о себе знать воспитание, если менее облагороженные семьёй юноши в трудную для них пору брались за выпивку, гулянки и наркотики, то Джуниору это не могло прийти в голову. Отвлекал он себя только тем, что считал для себя возможным, а возможным, неосознанно, безоговорочно, было то, что не огорчило бы родителей и не заставило их лишний раз переживать.

Сегодня, идя из супермаркета с продуктами, грустя по проходящей молодости, которая казалась какой-то несостоявшейся, Чжинён застопорился напротив детской площадки, на которой остались отголоски и его детства. Как странно, провести где-то многие годы, чувствуя себя счастливым человеком, а потом, без каких-либо кардинальных изменений, быть там же, но понимать, что никакого счастья здесь уже нет и не будет. Жизнь, текущая без перемен, предстала трясиной, болотом, из которого не выбраться. Может, из-за этого Чонён не хотела с ним связываться и оставаться тут? Она раньше почувствовала желание перемен? А кто сделает быт ярче и разнообразнее, как не миллионер? Может, поэтому-то она тогда и поддалась его чарам? Не из-за богатства, конечно, а возможностей, расширяющих границы свободы. Как же так всё вышло, что негодяй причинил ей боль, а он – друг, не сумел защитить? Ей было плохо, и ему теперь из-за этого тоже. Чжинён не мог представить, как поступить и что сделать, чтобы мир вновь раскрасился красками. Очень уж тоскливо было, но никаких идей и собственных желаний в голову не приходило. Ему бы очень помогло присутствие Чонён, она всё ещё была ему нужна, хотя бы как подруга. Тогда всё налаживалось и радость поселялась в сердце. А без неё… Джуниор вздохнул, не замечая, что не первую минуту стоит, перетаптываясь, на месте, а продукты в пакете нагреваются на уличной жаре, не в силах напомнить о себе и попроситься в холодильник. Отсутствие необходимости быть где-то ко времени до самого сентября выбило парня из колеи, лишило тонуса. Ему-то Чонён бы принесла счастье, а он ей? Что он мог бы сделать, чтобы исполнить хоть одну её мечту, помочь ей состояться в том, к чему она стремилась? Что он мог дать из того, что давал ей Ку Чжунэ?

Возможно он простоял бы так ещё долго, если бы не появившаяся внезапно Наён. Она жила неподалёку, однако раньше не ходила маршрутом через эти дома. Определившаяся, что будет поступать в тот же университет, в котором учился Джуниор, она стала ему иногда звонить, уточнять что-то, спрашивать, наводить справки о вузе. Заходила как-то посмотреть учебники, чтобы не прогадать с факультетом и не поступить на специальность, которая ей будет неинтересна. Однажды она зашла около семи вечера, когда родители Чжинёна были дома, и они пригласили её поужинать с ними. Наён не отказалась. Она всегда умела очаровывать старшее поколение, находить с ним общий язык. Вежливая девочка из хорошей семьи, отличница и умница, ответственная и во всём правильная – именно так её видели собственные мама и папа, учителя, администрация школы, знакомые родителей и их друзья. В общем-то, настоящая Наён, пожалуй, таковой и была, за исключением того, что в голове бродили не всегда невинные мысли ботанички, и многие её действия имели не тот умысел, что лежал на поверхности. А душа, далёкая от безмятежности, была полна страстей и тяги к тому, чтобы нашкодить. Иногда у Наён это даже удавалось, да так замечательно, что никто позже и не догадывался о ловкости, скрытой за прямолинейной дисциплинированностью.

- Привет, Чжинён, - заставила она его очнуться и посмотреть на себя, незамеченную до этого.

- Привет!

- Из магазина?

- Да, - ответил очевидное на вопрос об очевидном парень.

- У тебя, кажется, там мороженое сейчас потечёт, - кивнула девушка. Джуниор, опомнившись, приподнял ношу и сунулся внутрь лицом.

- О, чёрт, действительно! Надо донести до морозилки… - Он тронулся, но не торопясь. Спасение мороженого явно не было для него чрезмерно важным. Наён пошла рядом. Будучи джентльменом, Чжинён не смог не сказать: - Я бы угостил, но взял только одно, да и то растаяло…