Страница 6 из 18
Каждый день мы, как правило, выходим на улицу, где встречаем некоторое количество знакомых и нет людей. Мы являемся социальными животными и вследствие этого вынуждены взаимодействовать друг с другом. Это возможно только в том случае, если мы разделяем, по меньшей мере, базовые идеи относительно того, как устроен мир, как нам в нём себя вести, в соответствии с чем выносить суждения – есть и другие моменты, но ради простоты опустим их.
Всё это означает, что мы должны иметь базовый набор воззрений, который бы позволял нам сотрудничать – и враждовать тоже, борьба осуществляется по ряду техник, а не произвольно – и получать – или терять – то, что нам нужно. Даже охотники-собиратели не производят всего, в чём они нуждаются – яркий пример представляет собой язык, но есть много чего ещё – а потому кооперируются и достигают желаемого.
В принципе нет никакой разницы в том, насколько наши взгляды оправданы и релевантны. Если, например, в эпоху Средневековья люди считали, что Земля является пупом Вселенной, то гораздо лучше и практичнее было разделять это общее мнение, тем более что оно подтверждается эмпирическим путём, чего нельзя сказать по поводу гелиоцентрической модели мира. Если же кто-то шёл против данной догмы, то ему или ей приходилось несладко, что в частности доказал Д. Бруно.
Не стоит думать, будто мы теперешние свободны от разного рода заблуждений, суеверий, непонимания истинной реальности. Мы также имеем целый инструментарий подобных отношений к действительности, и как-то иначе тривиально не бывает. Что существенно – это то, что все остальные вокруг нас мыслят – и, значит, ведут себя, оценивают, говорят и чувствуют – как и мы сами, что создаёт столь необходимый для нормального существования любой культуры консенсус.
И в этом ключ в понимании нами реальности – и всего остального, разумеется, тоже. На самом деле всё, что мы видим – это конвенция о том, на что, как и когда смотреть и что при этом воспринимать, думать, ощущать. Даже если и наблюдается некоторая доля расхождений и диссидентства, она никогда не превышает определённых пороговых значений, которые бы разрушили эти договорённости, тем самым подставив под удар всю культуру.
Но этого и не происходит. Человек по своей природе – это весьма конформистское создание, в высшей степени зависящее от мнения своих соседей и от того, как они себя ведут и что переживают. Любое исключение из коллектива – как репрессалия против инакомыслия – чувствуется как физическая боль и всячески избегается. Да и вообще последнее для нас не характерно, ведь мы на генетическом уровне являемся социальным видом. Но при чём тут категория естественного? Есть дополняющих друг друга объяснения.
Первое. Это более чем нормально полагать то же самое, что и все окружающие. Если в группе есть согласие, скажем, по поводу неприемлемости абортов, то и лучше, и безопаснее, и разумнее считать точно так же. Более того, всегда находятся оправдания подобным воззрениям, какими бы дикими, страшными, пугающими и отвратительными они ни были – в принципе есть смысл говорить о том, что именно такие обычно наиболее фундированы, а более приемлемые, т.е. такие, которые бы не вызывали отторжения извне, оставляются без особого внимания, между прочим, в этом состоит общее, что есть у всех культур.
Это хорошо демонстрируется историей. Так, например, очень долго роль женщины в рамках цивилизации, по сути, сводилась к роли ходячего и управляемого мужчиной-владельцем инкубатора детей – желательно при этом мальчиков, что выглядит нелогично, ведь непонятно, кто будет рожать в дальнейшем – что объяснялось некой – конечно, мифической – низшей природой прекрасной половины человечества – между прочим, это обозначение несмотря на свою внешнюю привлекательность тоже из патриархального репертуара. То же касается и примера с отрубанием фаланги мизинца. Всегда можно представить дело так, что полный палец некрасив, свидетельствует о недостатке или дефекте, порочен и вообще ненормален. – это слово, как и его антоним так часто используются, что порой теряют какое бы то ни было содержание
Стоит ещё раз это повторить. Даже если мы и обнаруживаем какие-то разногласия между членами того или иного коллектива, то мы скорее выдаём желаемое за действительное, нежели чем указываем на нарушение принятого пакта. Раскольники – это часть естественного положения вещей, и очень редко они действительно выпадают из общего целого – таковы, например, психопаты, социопаты, отчасти аутисты, но это уже биология и генетика, а не социальный порядок.
Последний по определению включает в себя девиации и отклонения, абсорбируя их и зачастую создавая. Мы всё-таки отличаемся между собой и нам нужны ниши, в которых бы мы чувствовали себя относительно комфортно. Если группа невелика, то и диапазон расхождений довольно мал, потому что всегда можно заставить – в том числе и сугубо физически – человека согласиться с остальными. Если она большая, то такие зоны куда многочисленнее и разнообразнее, но это не означает того, что они не ограничены сами в себе. Это поднимает очень интересный вопрос о том, сколько усилий требуется для того, чтобы убедить нас в чём-либо. Краткий ответ говорит о том, что относительно мало, а то и вовсе никаких.
Это объясняется тем, что мы рождаемся и растём в уже готовом мире. Если нашему взрослению не сопутствуют кардинальные общественные трансформации, то всё проходит гладко и без шероховатостей. Поскольку ребёнок не в состоянии сгенерировать своё мировоззрение самостоятельно, он или она неизбежно впитывают те идеи, которые на него или неё обильно изливают уже социализированные окружающие, считая их естественными и обычными – и в каком-то смысле так оно и есть, принимая во внимание то, что обстоятельства подталкивают нас не в любом направлении, а по ряду, условно выражаясь, избранных.
Вместе с тем не надо наивно верить в то, что человеческие культуры резко отличаются друг от друга. Они разнятся в частностях, но не сущностных нарративах. Даже если и случаются какие-то потрясения и революции – неважно, в какой области – преемственность никуда не девается, просто она становится менее заметной. В конечном счёте, мы не в силах за раз избавиться от родного языка, от кулинарных пристрастий, от традиций и обычаев и т.д., и т.п., и требуются поколения, чтобы это стало новой реальностью – да и то, как правило, в других условиях, как, например, у детей и в среде эмигрантов. И это подводит нас ко второму объяснению.
И снова, мы – социальные животные, но теперь ударение нужно сделать на последнее. Хотя нас и учат, что наша культура особенная, что люди из отдалённых и даже близких мест непохожи друг на друга, что чужакам сложно прийти к согласию из-за того, что они столь уникальны, на самом деле мы все представляем собой один вид, а потому в высшей степени идентичны. На практике – и в теории, но там всё-таки проще – это сложно принять, так что один пример.
Нам свойственно давать названия в том числе и другим зверям – помимо всего прочего. Так, скажем, у нас есть обозначения для медведей и журавлей. Казалось бы, что здесь такого? Проблем, собственно, нет, пока мы не посмотрим на существующие виды этих созданий и не поймём, что они, вообще говоря, разные, и скрещиваться между собой – без последствий, конечно – не способны – как иллюстрация, белый и бурый и, соответственно, японский и стерх.
Понятно, что здесь мы имеем дело с терминологической путаницей, которая смешивает такие биологические категории – они не слишком удачны сами по себе хотя бы потому, что обладают транзитной природой, но не установлены раз и навсегда – как вид и род во втором случае и семейство – в первом. Как бы то ни было, но это очень показательная ситуация, которая свидетельствует, с одной стороны о том, что мы о себе слишком высокого мнения и ставим себя на вершину животного царства, а с другой – о том, что мы слабо представляем себе, кто мы есть такие в действительности, а не в своих мечтах о самих себе.
Если два вида обособились друг от друга достаточно давно, то скрещивание между ними становится невозможным или же их потомки оказываются бесплодными – таковы мулы и лошаки, а также лигры и тигрольвы, но не лигрицы, что обусловлено в том числе и разным количество генов. Человек в этом отношении пока – сложно сказать, случится ли это когда-нибудь в будущем, но это не исключено, хотя и маловероятно, учитывая нынешние тенденции к гомогенизации, при которой мы всё больше смешиваемся, а, значит, теряем самобытность – не разошёлся в своих популяциях настолько далеко, чтобы представители любых двух рас – или народов, но тут всё более прозрачно – не произвели бы на свет фертильное потомство со всеми нужными атрибутами и признаками, свойственных людям.