Архканцлер Империи. Начало

Итак, длины импровизированных веревок хватит. Кровать широкая, из цельного дерева, тяжелая… Но не мешает еще утяжелить… Я отогнул пальцы Белека от поручней кресла, – к счастью, с момента смерти прошло не так много времени и пальцы можно было отгибать без особых усилий и хруста, – и перенес труп чародея на кровать, поместил на тюфяк, сложив руки на впалой груди, прикрыл ему глаза. Покойся с миром, дед. Не знаю, ругать тебя, что втравил меня в эту игру, или хвалить за то, что спас от смерти в мире Земли.

Веревку я привязал к толстой облупленной ножке кровати, которую неведомый столяр вытесал с максимальной грубостью.

А теперь – сделаю-ка я ход свиньей… в смысле, спущусь в гости к свинье. Я бросил веревку за окно, и услышал, как чушка возмущенно хрюкнула. Выглянул: она немного уступила мне место, подвинулась самую малость, будто гости с верхних этажей наведывались к ней каждый день.

Затем я спустился вниз, сапогами в мерзкую липкую грязь нового мира. Ту самую грязь, которую теперь должен буду усиленно разгребать.

Глава 7

Маленький шаг в грязи для одного человека, большой – для местного человечества, которое я скоро облагодетельствую насильно. Свинья снова высказала претензии, но насиженное место не покинула. Придерживая шпагу, чтобы не колотилась о бедро, я перешагнул через хавронью и пошлепал к проходу между домами. Белек не соврал – стенка трактира под моим окном и правда была глухой, может, там находились склады припасов или еще что.

«Дурак, ой дурак!.. – принялся нашептывать здравый смысл. – Ты сбежал, обрек себя на бег по пересеченной местности, и это вместо того, чтобы предаться в руки группы Белека и с комфортом проехать к столице. И засунь в одно место логические выкладки насчет собственной независимости и осмотра страны!..»

Но инстинкты, окончательно проснувшись, говорили другое: ты все делаешь правильно. Причем это говорили и мои, Андрея Вершинина, инстинкты, и чуйка нового тела, которое реагировало на опасность атавистическим, звериным образом. Зверь, предчувствуя угрозу, не стоит и не рефлексирует – бежать мне или нет… может, я еще подожду, подумаю… в конце концов, тварь я дрожащая или право имею… – нет, он тупо драпает, поджав хвост, и именно это я сейчас и проделывал. Откуда-то приближалась явная опасность, причем такая, которой я не мог противостоять. Не знаю, как это назвать – возможно, дерзким озарением, которые изредка меня посещали, но я знал одно – если сейчас не уберусь из Выселок, со мной проделают много интересных с точки зрения анатомии фокусов.

Я свернул на улочку и тут же врезался плечом в детину на голову выше меня. Был он суров лицом, обильно бородат, а к поясу его лилового кафтана пристегнута внушительного вида дубина со стальными шипами.

Он рыкнул, смерил меня взглядом, а я смерил взглядом его. Между нами состоялся следующий быстрый диалог:

Детина:

– Э, ты чего…

Я:

– Я ничего, а ты чего?

Детина (кладя руку на дубину):

– И я ничего.

Я (кладя руку на шпагу):

– Ну и все.

Детина:

– Ладно.

При этом и он и я в любой момент могли пойти на конфронтацию, но оба этого не хотели. В его глазах я выглядел бедным, не обремененным манерами дворянином, у которого из всего имущества – только шпага. Извинений я не потребовал, он, разумеется, тоже – в общем, мы разошлись, как два военных корабля, лишь слегка царапнув друг друга бортами.

Я мог быть доволен: дворянство мое, воплощенное в шпаге, – лучшая охранная грамота. Не будет никто связываться с дворянином, просто устрашатся лишних проблем. Сословное общество оно такое – кому мать родная, а кому и мачеха.

Верзила прикрывал собой существо, только отдаленно напоминавшее человека. Ростом оно было примерно метра полтора и ровно столько же места занимало в ширину. Закутанное в толстую шубу из рыжего меха, поверх которой лежала его черная кудрявая борода, существо напоминало разжиревшего колобка. Кроме бороды шуба была украшена несколькими мотками толстых золотых цепей, тускло блестевших на весеннем солнышке. Достопамятный Мистер Ти, ушатавший Рокки в третьей части известного фильма, мог бы позавидовать – его цепи были явно пожиже.

– У! – сказало существо, с трудом повернув шею, чтобы взглянуть на меня. Лицо его тонуло в жировых складках, каких-то буграх и оспинах, кожа была цвета спелого томата. Маленькие глазки терялись под набрякшими веками. Нос в форме картошки напоминал вспаханное поле, настолько крупными были поры. – У! – Потеряв ко мне интерес, создание отвернулось и неопределенно махнуло рукой. За его спиной маячил еще один верзила.

Все трое – богач и его телохранители – продолжили путь, забыв о том, что я существую. Ходячий сейф с золотыми цепями шел, осторожно переваливаясь, словно не был уверен, что размокшая дорога выдержит его поступь; подол шубы волочился по грязи. Не человек это был, разумеется, а представитель какой-то местной расы. И ни он, ни его телохранители не являлись угрозой – просто шли по своим делам, а я случайно с ними пересекся.

Я зашагал прочь, контролируя каждое движение: иду не быстро и не медленно, по сторонам озираюсь неторопливо, как бы скучая, руками попусту не размахиваю, в общем, не привлекаю внимания к своей персоне. Конечно, нервы на пределе – каждую секунду ожидаю выкрика в спину от карбонариев Белека: а вдруг кто-то из них выглянет на улицу и узнает Торнхелла – ведь они его видели ранее, само собой, со спины?..

Один раз все же не удержался, глянул через плечо украдкой. У гостиницы топтались несколько человек, но, судя по движениям, никуда они не торопились, пальцами в меня не тыкали. На покатой крыше с бурой обколотой черепицей трепетал выгоревший синий флаг с белым изображением ножа и двузубой вилки. Наглядная реклама услуг, видимая издалека.

Дорога под ногами была размытой, с глубокими колеями от тележных колес и бесчисленными следами копыт. К счастью, со времени последнего дождя почва успела немного подсохнуть, и я не выдирал с каждым шагом сапоги из липкой трясины.

Дома, теснящиеся по бокам улицы, были торговыми складами и какими-то конторами, почти все сложены из почерневших бревен, только изредка серели каменные, двухэтажные. Никаких тебе архитектурных изысков, сплошь утилитарная безвкусица. Мелькали вывески, которые я не читал. Народ занимался своими делами, не особо меня разглядывая, у складов что-то выгружали-загружали с веселым матерком, порой я обходил горы ящиков и бочек, сваленных прямо в дорожную грязь. Поскрипывали телеги, ржали лошади. Наплывали запахи – вкусные, древесно-смоляные, хлебные, или не столь приятные – кислые, горькие, тошнотворные. Дивный новый мир…

Отойдя на полста метров, я не выдержал и шмыгнул в какую-то подворотню, вспугнув дремлющую лишайную собаку. Передохнул. Сердце, чуя угрозу, колотилось, как вспугнутый в клетке зверек: слишком много адреналина гуляло в крови. Откуда-то приближалась опасность – не иллюзорная, самая настоящая, инстинкты при этом настоятельно требовали покинуть город, который мог в любой момент превратиться в ловушку для одного бойкого соискателя мандата архканцлера.

Небо затягивала серая дымка – верный предвестник скорого дождя. Как там говорил Белек – мне удастся добраться в Норатор в срок, если не будет распутицы? Угу, не будет, как же…

Еще минуты три я пытался отдышаться, разглядывая бревенчатую стену перед собой. Граффити со времен каменного века ничуть не изменились. Точнее говоря, изменились немного: к живописаниям гениталий после изобретения грамоты стали добавлять похабные надписи.

Так, а теперь немного поиграем…

Я прошел подворотню насквозь и, смирив нервный шаг, выбрел на улицу, где, изобразив пьяного, словил за рукав какого-то парня в коричневой рабочей блузе.

– Ик… Пятигорье… Это… Пятигорье?

Он взглянул на меня, увидел шпагу – занесенный кулак мигом разжался.

– Ни боже мой, милорд благородный сэр! Это Выселки будут.