Страница 5 из 17
На моем языке вертелись разные выражения, но я промолчал, ибо вдруг уяснил, что в понятийном багаже Белека просто отсутствует понятие «кризис-менеджер».
– Минутку. Вам потребовался специалист по кризисному управлению, – я произнес это на русском, – но вы просто не сумели сформулировать это моими терминами… то есть своим языком, и попросили интригана?
– Так есть!
– Уже теплее. Вы задали вопрос в своем духе: вы попросили показать человека, для которого интриги – так вы называете мою работу – являются профессией, то есть такой профессии у вас в мире нет и пришлось обратиться в другие миры.
– Истинно. Я спросил, есть ли в других мирах люди, изощренные в интригах и знании человеческой природы, умеющие управлять разумно и властно, но при этом чтобы дух их был прям, честен, исполнен всяческих доблестей, и…
– Дальше продолжать не стоит. Вам потребовался управленец со своим личным кодексом чести, никак не связанный с Санкструмом. Такой, что если уж займет предлагаемую должность, так пойдет до конца, а не похитит сотню золотых и сбежит. «Хоккей», вы такого нашли. Но в моем мире есть еще разные… похожие на меня и лучше меня. Так почему именно я?
– Не все души можно подцепить и выдернуть, многие сидят крепко. А твоя вчера отлетела.
Я рефлекторно ухватился за витражную створку.
– Что?..
– Вчера ты умер в своем мире, Анд… Торнхелл.
Когда я сказал, что адаптируюсь быстро, то не хвастал. Страх взметнулся волной, шлепнулся на берег, подняв веер брызг… и схлынул. Затем в моей голове вихрем пронеслись мысли такого рода: ну ладно, умер, но сейчас-то жизнь продолжается, чего печалиться? Все могло сложиться иначе, даже здесь, в этом мире, все могло сложиться иначе: засунули бы меня в тело какого-нибудь крестьянина с мозолистыми руками и ранним геморроем от хождения за плугом, чтобы в поте лица добывал хлеб насущный и не забывал о выплате оброка, да еще семью кормил – жену-лебедушку, разбитую тяжелым трудом уже к тридцати, и семерых ребятишек – у одного лишай, у другого полиомиелит, еще двое с рахитными ножками, у остальных всего лишь вши в головах и блохи в портках. Вот что бы я тогда стал делать? Вот тогда бы я взвыл. А так, в нынешнем положении, все выглядит весьма неплохо, или, по крайней мере, лучше, чем могло бы быть.
Я попытался вспомнить, как провел последний день своей жизни, и не смог. На пути воспоминаний стояла черная упругая стена, в которую я без толку бился. Предыдущий день я помнил неплохо – он был стандартен во всем и до краев заполнен работой. На здоровье, впрочем, я позавчера не жаловался, да и вообще по врачам никогда не бегал.
– От чего я умер?
– Я не могу тебе сказать.
– Ну хоть не мучился перед смертью? – Небольшая доза иронии. Я прошел к кровати и встал, перекатываясь с пятки на носок: нервные такие движения…
– Я не могу тебе сказать. Я провел оккультный ритуал, мне удалось сохранить твою душу в целости, забрать ее у Стражей, вложить в тебя наш язык… – Он закашлялся особенно сильно.
Стражи? Запомним на будущее. Вообще, я собираю информацию по крупицам. Белек мне недоговаривает, он утаивает от меня процентов восемьдесят любой информации, показывая лишь верхушку айсберга. Хотя я на пару со своей интуицией прекрасно понимаю, что суммировать любую информацию Белека можно одной фразой: «Все дерьмово», – это если толерантно сказать, мягенько, без настоящего мата.
Старик как следует продышался, взглянул на меня выпуклыми прозрачными глазами:
– Твой разум я выдернул из бездны миров, заплатив за сие своей жизнью. Никто не смеет совершать ритуал призыва крейна, плата за него – смерть и посмертные муки! И лишь в крайних случаях, когда страна в опасности, можно попытаться… можно попытаться сделать то, что я совершил… Но вскоре силы оставят меня, и я уйду… я уйду… уйду…
Свинья под окнами с блаженным «рох-рох!» хлюпалась в смеси помоев и грязи, «ароматы» которой сквозь неплотно закрытую створку щекотали мне нос.
Я не придал значения последним словам чародея.
Белек помолчал, жуя губами. Лицо его все больше бледнело.
– А куда делся этот? – Я показал на зеркало, где отражался злой и все же достаточно растерянный герцог Аран Торнхелл.
– Гнусный развратник, пьяница, дурень, убийца, носящий прозвище Кровавый Душегубец! Его выбрали, ибо он согласился быть марионеткой в руках Коронного совета… В руках мерзких и подлых негодяев, для которых благо страны ничего не значит, а только желание личного блага владеет их существом! Но говорят, что Торнхелл не так прост, что он наплюет на совет, и возьмет власть в свои руки, лишь только получит мандат, и зальет Санкструм потоками крови… Так говорят!.. Но так уже не будет! Я завлек Торнхелла сюда посредством чар блудницы, опоил и провел оккультный ритуал… Его разум ныне исторгнут из тела навсегда, душа его будет вечно странствовать меж мирами или, возможно, рассеется в пустоте межмирья!
Я вздрогнул: страшная, надо думать, участь. Кивнул своему отражению: прости, друг, я тебе ее не желал. Хотя какой ты друг, если тебя аттестуют как развратника, пьяницу и убийцу? Много на своем веку прирезал народу? Молчишь? Ну молчи. И хорошо, что молчишь – дополнительные голоса моей голове не нужны, она и так побаливает.
Я прошелся из угла в угол; сапоги были хорошо разношены и не жали.
– Значит, посредством чар вы совершили подмену одной личности другой… Именно сейчас, когда ситуация в Санкструме – хуже не придумаешь…
Старик попытался привстать в кресле, но сил хватило только опереться о подлокотники, затем он снова опал, похожий сейчас на груду тряпья, в которую закутали эксгумированный труп.
– Зловещие потрясения грядут!
– Конкретнее, пожалуйста. Какие потрясения? Время, место…
– Я могу прозревать будущее, и будущее таково: если к власти придет Аран Торнхелл, собственно Торнхелл, а не ты, Санкструм падет за полгода, тогда как с тобою у Империи есть… есть возможность спасения. Если к власти придет Торнхелл, а он глуп, златолюбив, склонен к бессмысленной жестокости, то Санкструм растащат на части, расклюют хладный труп Империи. Вороны! Вороны!
Он подался ко мне; на шее, прикрытой седыми космами, взбухли синие вены.
– Сделай невозможное! Спаси страну! Останови негодяев! Покарай неправых. Награди невиновных!
Глава 5
Пафос, пафос. Не люблю пафос ни в каком виде. Я взглянул на Белека в упор, сцепил пальцы и с хрустом выгнул – как, бывало, делают перед дракой. Но бить старика я, конечно, не собирался, хотя он, если разобраться, заслужил: я не просил его вторгаться в мою жизнь. С другой стороны – если я умер на Земле, он, получается, меня спас. Я бы много отдал, чтобы вспомнить свой последний день в родном мире.
– Значит, Белек, вы перехватили Торнхелла по дороге, завлекли и подменили, верно?
– Так есть! Подлое дело, хоть и для благих целей! И за него я сегодня расплачусь сполна!
– Угу, цель оправдывает средства; слышал, и не раз.
Старик снова приподнялся, пальцы впились в подлокотники кресла, как орлиные лапы в добычу.
– Распад страны приведет к страшной крови, к страшной, Торнхелл! И тебе предстоит постараться, чтобы этого не случилось.
– То есть вы из меня великодушного диктатора решили сделать…
– Твои слова выше моего разумения.
– Я имею в виду, что вы хотите взвалить на меня ответственность за целую страну, чтобы я спас ее, как в таком случае говорят у нас, малой кровью.
– Спаси ее, просто спаси, любыми путями! Любыми, Торнхелл!
Фанатик. Чистый, дистиллированный фанатик. Ужасно их не люблю. Фанатики всегда мыслят узко, однонаправленно, даже если у них благие цели. Ну а какие еще могут быть цели у фанатиков? Их цели (в их представлении) всегда благие. Ну а если надо поступиться определенными принципами, чтобы достичь светлого будущего – всегда найдутся отговорки, мол, не мог иначе… а вы попробуйте по-другому… народец-то дрянь… я хотел как лучше… и так далее.