Хорошая я. Плохая я

– О чем ты думаешь, паскуда? По-твоему, она виновна?

Я знаю, что виновна.

– Это пусть суд решает.

– Похоже, тебя это не очень-то трогает. А может, ты тоже чокнутая? Всем известно, что у приемышей мозги не в порядке.

Я отворачиваюсь в сторону, стыжусь того, что мне ужасно хочется плакать, но от этого она злится еще больше. Она терпеть не может, когда ее игнорируют.

– Ты такая хитрожопая, да? Наплела папочке, что потеряла телефон, да? А что, если я скажу ему, чем ты занимаешься после уроков? Школьница, которая обожает сосать, так, что ли, в объявлении написано?

Как она произносит это! Слова словно капают с ее языка, с ее губ. Блестящих. Божественных. Я снова смотрю на нее, как и все присутствующие. Клондин, хихикая, снимает на телефон, который поднимает повыше. Обычная история. Потом будут просматривать, пересматривать, редактировать. Добавят музыку. Доведут до кондиции, чтобы можно было выложить на Фейсбуке или в Инстаграме. Звенит звонок, начинаются занятия. Кто-то спрашивает, где эта чертова мисс Мехмет. Сильная пульсирующая боль, моя рука в кармане блейзера, но мне не нужно ее видеть, чтобы понять: я ободрала кожу на пальце до крови. По звонку ясно, который час, но я все равно смотрю на часы, чтобы не видеть орлиного взора Фиби. Она запускает диванную подушку, та попадает мне в щеку. Я вздрагиваю, нервы на пределе после этого чтения вслух про тебя, про твою дочь.

Про меня.

Мы уже собираемся разойтись, когда появляется мисс Мехмет, врывается, объявляет, кому какая роль достается, и вызывает добровольцев, готовых заняться костюмами и декорациями. Чтение пьесы состоялось во вторник, я его пропустила из-за мигрени, но она просит меня быстро включиться в работу, напоминает, что всеми идеями, которые придут в голову, можно делиться на форуме одиннадцатого класса.

– Собирайтесь вместе, девочки, чтобы репетировать ваши роли, погружайтесь в своих персонажей. Ешьте, пейте, спите с этой пьесой, я не жду от вас ничего, кроме самых блестящих результатов.

Комната пустеет. Я задерживаюсь, чтобы разгладить газету, смятую Фиби после чтения вслух. Кладу тебя на книжную полку сверху. От мысли, что твое лицо разрисуют или порвут, кошки скребут на сердце. Это чересчур. Я выхожу, но через минуту возвращаюсь, отрываю страницу с твоим портретом и кладу в наружный карман школьной сумки.

Третья перемена. Я регистрируюсь на форуме. Приватная зона, приватное пространство, показатель доверия со стороны директрисы ученицам одиннадцатого класса. Пароль хранится у особо уполномоченного лица, это не кто иной, как королева пчел, сама Фиби Ньюмонт. Цитаты и стихи. Домашние задания. А теперь еще и видео. Последнее только что загружено. «Паскуда получает подушкой по морде». В качестве ответов в основном эмодзи «смех до слез». Комментарий Иззи: «Просим добавки!»

Изо всех сил стараюсь отбросить мысль, что ты была права, когда твердила: «Энни, ты нужна только мне, больше никто тебя знать не захочет». Обычно я соглашалась – да, конечно, ты права. Была запрограммирована на подчинение. Но глубокой ночью, когда я просыпаюсь от страха, что твой призрак навестит меня, я отказываюсь верить твоим словам. Хватаюсь за мысль, что в один прекрасный день кто-то полюбит меня и примет такой, какая я есть. Какая ни есть. Какая бы ни была. Но сейчас у меня нет шансов, Фиби этого не допустит. Она не только сама сразу невзлюбила меня, но и никому другому не позволит меня полюбить. Она такая же властная, как ты.

Больно. Это больно – быть мишенью для Фиби, но в то же время это как выход на новый уровень. Возможность продолжить обучение, чего я так сильно желаю. Теперь я сама себе учитель, хотя твои уроки громко звучат в моей голове. Вспоминаю выходные, когда я помогала тебе на работе. Я играла с детьми, пока ты занималась их матерями. Одна из женщин похвалила меня, назвала красавицей. Поразительно. В машине по дороге домой ты сказала мне, что красота дает человеку власть.

И служит маскировкой.

Она приносит пользу мне и принесет пользу тебе. Я спросила, что ты имеешь в виду. Такова человеческая природа, ответила ты. Красота ослепляет людей, заманивает в западню. Яркая окраска древесной лягушки, улыбка паука. Красивое синее пятно на его голове отвлекает внимание жертвы. И вот она уже опутана паутиной, липкой. Прочной. Жертва понимает слишком поздно. Что понимает, мама? Ты улыбнулась, ущипнула меня за бедро, очень больно, и ответила – что выхода нет.

Твой голос, твоя манера рассказывать. Завораживают, но пугают. Я помню, подумала – не хочу я никого ослеплять или заманивать в западню.

Я не хотела быть такой, как ты.

10

Утром включаю компьютер – он переполнен новостями о тебе, они переливаются через край. Журналисты рвут на части обрывки информации.

В одной статье говорится:

«Полагают, что суд заслушает показания не только матери Дэниела Каррингтона, последнего ребенка, который обнаружен мертвым в доме Томпсон, но также судебных экспертов. Они прояснят обстоятельства, касающиеся его смерти, а также места преступления, этой комнаты ужасов в доме Томпсон, которую она называла «игровой». Пока не ясно, допрос судебных экспертов проводится в рамках стандартной процедуры или по требованию защиты. Томпсон в настоящее время содержится в тюрьме Лоу Призэн, дата начала судебных слушаний еще не определена».

Как мне хотелось бы отнестись к этому сообщению без всяких задних мыслей. Суд хочет уделить особое внимание смерти Дэниела по той простой причине, что она последняя по времени и тут имеется больше всего улик, вот и все. Но нет, я знаю, что причина не только в этом. Причина в тебе. Это ты направила их по следу Дэниела, потому что целишься в меня. Я познакомилась с Дэниелом еще в приюте. И с ним, и с его мамой. Я думаю о ней постоянно и о других матерях тоже. Что они почувствовали, когда узнали, что ты совершила. Кому они доверили своих детей. Их мужья были извергами, но ты еще хуже. Ты тоже все время думаешь, вспоминаешь о них, но совсем иначе. Ты распаляешь свою страсть ко злу, упиваешься шумихой вокруг тебя, проверяешь, как далеко можешь зайти в своем обмане. Я думаю и про присяжных – кто они, что за люди. Мне жаль их. Какие откровения им предстоит услышать, какие картины предстанут перед ними! Чтобы отвязаться от этих образов, потребуются месяцы, а может, и годы. Пока эти образы перестанут их преследовать. Если вообще перестанут.

Твоя фотография, которая опубликована, мне незнакома. Не знаю, где они ее взяли, я такой раньше не видела. Люди будут смотреть на твое лицо, в твои глаза и говорить: гляньте-ка, ведь сразу понятно, что она злодейка, по лицу можно догадаться. Но тебе нет до этого дела, ты уверена в своей красоте, в своем обаянии, даже когда молчишь. Мужчины и женщины в форме, которые стерегут тебя, они, забывшись, заговорят с тобой о погоде. Может, даже перебросятся парой шуток. Под влиянием твоих чар.

Интерес со стороны специалистов, которые пожелают взять у тебя интервью, прозондировать твой мозг в попытке разгадать тебя, будет только расти по мере того, как станут всплывать новые подробности. Женщина-убийца, которая действует в одиночку (да, еще была я, но я не в счет), – большая редкость. Есть еще другие вроде тех, которых ты пригласила на мой день рождения, они прячутся, держатся в тени. Восхищаются тобой. Переписка, потом предложение руки и сердца, а может, и не одно. Никому неохота признавать, что повелительница преисподней существует в реальности. Каково нормальным людям – признавать паранормальное зло? Мозг психопата устроен иначе, чем мозг большинства людей. Я прикидывала свои шансы. Восемьдесят процентов зависит от генетики, двадцать от окружения.

У меня.

Сто гребаных процентов из ста.

Хорошо, что сегодня выходной, никаких школьных заморочек. Первая полная неделя учебы закончена. Я выжила. Майк оставил новый телефон у меня под дверью в четверг вечером. Я протягиваю руку, выдергиваю провод зарядки. Встаю, раздвигаю шторы на балконной двери – небо ясное, синее. Через несколько недель, когда наступит октябрь, солнце будет садиться ниже. Когда я была совсем маленькой, года в три или четыре, мне нравилась эта зимняя темнота. Мы разводили огонь в камине, в гостиной, иногда жарили на палочках маршмэллоу. Тогда еще мы жили все вместе, папа и Люк были с нами. Я не люблю вспоминать о брате, о том, что он нашел способ вырваться, а меня бросил. Эти чувства спрятаны глубоко-глубоко. С ними нужно разобраться в свое время, сказал мне психолог в отделении, но в рамках долгосрочной терапии, после суда. Помню, как я смотрела на тебя с Люком и хотела быть на его месте – желание, о котором я потом пожалела.