Страница 4 из 59
На широком лице заиграла улыбка.
- Какой веры придерживались в твой семье. Рис?
- Ну, семьи шахтеров в Рондде были преимущественно методистами, некоторые пресвитерианцами. Моя мама - она умерла, когда я был малышом была методисткой. Для папы единственная религия заключалась в том, что он находил на дне пивной кружки, - с горечью заметил Рис. - Думаю, что сам я не прибился ни к какой церкви.
- Учился ли ты читать и писать в Уэльсе?
- Немного, но только на местном диалекте, - ответил он. - С восьми лет меня отправили работать на шахту, - Рис опять взглянул на книги, стоявшие на полках вдоль стен, за ее письменным столом. - У нас читали только богатые, те, у кого была власть.
- А ты хочешь добиться власти и считаешь, что для этого надо читать книги? - спросила монашка перехватив взгляд его любознательных голубых глаз, которые бегали по комнате.
- Да. Когда-нибудь я вернусь домой - хочу доказать отцу Тары, что я вполне подхожу ей. И мне нужно вернуться достаточно богатым, - добавил он с ударением.
Фрэнсис Роуз мудро кивнула. Так вот в чем заключалась притягательная сила этой страны...
- Уэльс далеко отсюда, Рис, - произнесла она мягко, вспоминая давнишние времена своего детства, проведенного в зеленой долине на юге Ирландии. - Мало кто из нас возвращается домой. Может быть, Господь уготовил тебе здесь особую судьбу.
- Значит, мне придется стать католиком, - покорно вздохнул Рис, в общем-то не очень расстроившись. Интересно, это очень плохо? - Вы заставляете петь псалмы и зубрить наизусть целые главы из Евангелия, как дамы из общества милосердия, да?
- Ну, не сразу. Пока что петь в хоре будут по-прежнему хористы, а тебе перед тем, как выучить что-то наизусть, надо будет научиться читать и писать по-английски.
Рис посмотрел в ее улыбающиеся серые глаза и сказал:
- Сестра, будем считать, что мы договорились.
Оказалось, что Рис обладал прекрасным баритоном и все-таки присоединился к хору сестры Мэри Джозеф. Но сначала ему пришлось преодолеть несколько препятствий в приюте Святого Винсента. Первым был подлый уличный сорванец по имени Эван Меньон.
Как и Рис, Эван был вором, которого выручило милосердие Лиама. Но в отличие от Риса, Эван орудовал в составе шайки и, попав в приют, быстро сообразил, что можно сбить кружок своих почитателей из приютской мелюзги. В конце первой недели пребывания Риса в этом заведении, после утренней обедни, которая просто потрясла Риса, он вместе с другими ребятишками направился из церкви в столовую и сел на свое место. Помолившись, Рис принялся уписывать за обе щеки горячую овсяную кашу с молоком. Когда дети выстроились у выходной из столовой двери с пустыми тарелками, чтобы положить их на рабочий стол, Меньон выбил из рук Риса его тарелку, и она, отлетев в сторону, упала на пол.
Рис, от смущения покраснев, как рак, нагнулся, чтобы собрать осколки. Потом взглянул на проказника. Меньон улыбался.
Прищурив голубые глаза, Рис - он был младше Эвана - негромко произнес:
- Ты это сделал нарочно.
- Ну и что? - вызывающе бросил Эван и с наглым видом не торопясь пошел прочь.
Эту сцену наблюдали с другого конца комнаты сестры Фрэнсис Роуз и Элизабет Энн.
- Я вам говорила, эти подростки из Файв Пойнтс неисправимы! Вот и вчера я застала Фрэнки Лугера за тем, что он жевал табак! Он весь позеленел и признался, что его принудил к этому Эван, - с негодованием рассказывала Элизабет Энн. Фрэнсис Роуз только кивала головой, наблюдая за тем, как Рис убирает осколки.
Во время обеда в кабинет настоятельницы влетела Элизабет Энн и истерически закричала:
- Они дерутся... Новый парнишка из Уэльса и этот хулиган Меньон!
Фрэнсис Роуз спокойно поднялась со своего места, взяла в руки толстую палку из орешника и направилась в столовую. Если у нее и были опасения, что худенький Дэвис не устоит против крепко сбитого Меньона, то эти страхи быстро рассеялись.
Природные инстинкты Риса еще больше обострились за время, проведенное на улицах Нью-Йорка. Когда Эван опять толкнул его во время обеда, на пол полетели не только еда, но и сам Рис. Облитый клейкой подливкой, валлиец вскочил на ноги. Есть тут монашки или нет, он этого так не оставит! Рис набросился на своего обидчика, быстро нанес ему несколько сильных ударов. Уроки по боксу, которые преподнес ему Барт, теперь дали результаты.
- У этого паренька очень хороша левая рука, - произнесла с явным удовлетворением сестра Фрэнсис Роуз.
- Вы знали, что он умеет драться, - обвиняюще заметила Элизабет Энн.
- Давайте скажем так: я просто надеялась, что он станет орудием Всевышнего для некоторых дисциплинарных взысканий, - Фрэнсис Роуз наблюдала, как Рис сильной правой рукой обрушил серию коротких ударов на Эвана. - Даже у моего дяди Сина не получилось бы лучше! Он тоже был левша.
Элизабет Энн перекрестилась, скрывая раздражение.
- Ваш отец был азартным игроком, дядя - боксером, а старший брат шахтером на этом Богом забытом Диком Западе. И как у вас могло появиться желание посвятить себя Господу, сестра?
- Может быть, мне пришлось присоединиться к религиозному ордену, чтобы молиться за всех моих усопших родственников! - отрезала Фрэнсис Роуз и направилась к дерущимся подросткам, которые теперь катались по полу. Ребята, разбившиеся на две группы - одна болела за Риса, другая - за Эвана, расступались перед ней, словно воды Красного моря перед простертой дланью Моисея. В зале воцарилась мертвая тишина, и драчуны поняли, что совершили страшный проступок. Монахиня появилась, как воплощение гнева Господня, они отпустили друг друга и поднялись на ноги, чтобы предстать перед ее очами.
У Риса была ушиблена рука, он заработал несколько ссадин и синяков, но состояние Эвана было явно хуже. У него была рассечена губа, подбит правый глаз, и" носа текла кровь.
- Возможно, нос сломан, - небрежно заметила монахиня.
Она решила, что на широком простом лице Эвана это, вероятно, будет мало заметно. Тем более, что в будущем на нем появятся гораздо более серьезные шрамы.
- Завтра явись к отцу Райяну и покайся, - приказала она ему.
Повернувшись к Рису, сестра Фрэнсис Роуз сделала ему знак своей палкой, приказывая следовать за ней. Придя в кабинет, она оглядела несчастного паренька, который переминался с ноги на ногу, будучи неуверенным, что его не выгонят из единственного в его жизни прибежища.