Страница 2 из 13
Жалко все-таки Аньку, когда-то была хорошая актриса. Да вот не выдержала, сломалась из-за подлого любовника. Какие же все-таки мужики сволочи!
– Лиза! Тверская! – окликнула Гиацинтова исполнительницу роли Эмилии. – Толкни Коготкову! Что она тут покойницу изображает? Спектакль кончился!
Лиза, обернувшись на зрительный зал, бочком подобралась к ложу и вполголоса окликнула неподвижно лежащую Дездемону:
– Аня, спектакль окончен! Вставай, выходи на поклоны!
Дездемона не шелохнулась.
– Да что с тобой? – Тверская склонилась над Дездемоной и вдруг испуганно вскрикнула.
– Что происходит? – Гиацинтова вышла из-за кулис, не обращая внимания на зрителей.
– Она… она, кажется, и правда умерла! – дрожащим голосом пробормотала Лиза.
– Да что ты несешь? – возмущенно выкрикнула Гиацинтова. – Сама, что ли, выпила?
– Она как-то странно лежит… не шевелится…
– Занавес! – опомнилась Гиацинтова, и только когда занавес опустился, отделив сцену от все еще аплодирующих зрителей, подбежала к ложу Дездемоны. – Что с ней такое, сознание потеряла? – спросила озабоченно.
Все занятые в спектакле актеры столпились вокруг ложа и растерянно взирали на неподвижное тело. Потом так же единодушно все головы повернулись к помощнице режиссера – как всегда, от нее ожидали решительных действий.
Гиацинтова протянула руку и взяла Дездемону за запястье. Пульса не было.
– Кажется, она и правда умерла.
– Надо же, как вошла в роль! – подал голос театральный остряк Радунский.
Все остальные посмотрели на него с осуждением – в такие моменты шутки недопустимы.
– А что я сказал? – фыркнул Радунский.
– Бедная Аня! – всхлипнула костюмерша, хотя все знали, что она Коготкову терпеть не могла, вечно они скандалили из-за костюмов.
– Там кровь, – пролепетала перепуганная Тверская, показав на платье примы.
– Это бутафория! Краска! – авторитетно проговорила Гиацинтова. – Когда Отелло закалывается, он разбрызгивает вокруг красную краску, для ощущения подлинности… Ты что, забыла, что ли?
Затем она повернулась к Кириллу Седову, исполнителю роли Отелло, и строго проговорила:
– Кирилл Леонидович, вы что, так вошли в роль, что всерьез ее задушили?
– Валерия! – воскликнул Седов с поистине театральным темпераментом. – Что вы такое говорите? Я сколько лет на сцене! Сколько я Дездемон передушил! А сколько раз мы эту сцену репетировали! Что я, по-вашему, не знаю, как это положено делать? Да я ее почти и не касался! Знаю я эту Коготкову – ее чуть сильнее прижмешь, она потом такой скандал устроит – мама не горюй! Видите ли, у нее синяки и так далее, кожа слишком нежная, да дубленая у нее кожа… ой…
– И, между прочим, вовсе это не бутафория! – подал голос театральный пожарный дядя Костя, который под шумок незаметно протиснулся к ложу с покойницей.
– Что? – Гиацинтова так уставилась на него, как будто внезапно заговорил предмет интерьера. – Что вы такое говорите, Константин Сергеевич?
– Я говорю, что кровь не бутафорская, а самая настоящая!
– С чего вы взяли?
– А вы принюхайтесь! – Дядя Костя повел большим носом. – Самой настоящей кровью пахнет! У меня в позапрошлом году соседей зарезали, и полиция меня понятым пригласила. Кровищи было – ужас! И запах был ровно такой же, как сейчас.
– Ой, мамочка! – пискнула костюмерша.
– Он прав, – поддержал пожарного Седов. – Я свою кровь не здесь пролил, а ниже… вот она, на полу и на самом краю ложа. Она даже по цвету отличается!
– Вот только не надо этих панических настроений! – строго проговорила Гиацинтова и тоже принюхалась.
– Так что она не задушена вовсе. Зарезана она! – припечатал дядя Костя, неожиданно оказавшийся в центре всеобщего внимания и очень этим довольный. – Вот же, и рана имеется… – Он показал на грудь несчастной Дездемоны.
– Не трогайте ее! – воскликнула Гиацинтова. – Вообще ничего нельзя трогать до того, как приедет полиция!
– А Аня точно умерла? – пролепетала костюмерша, протиснувшись к самому ложу. – Может быть, ее еще можно спасти? Может быть, ей еще можно помочь? «Скорую» вызвать…
И она сняла с Дездемоны маску.
– Я же вам человеческим языком сказала – ничего не трогать! – рявкнула Гиацинтова.
Костюмерша ахнула и уронила маску на пол.
И тут все отшатнулись от неподвижного тела.
– Кто это?
– Это не Аня!
– Она вообще не из нашего театра!
Как выяснилось, никто из присутствующих не узнал мертвую женщину.
– А тогда где Коготкова? – поставила Гиацинтова вопрос ребром и оглядела присутствующих. – Если это не Анна, то куда она подевалась? Кто ее видел последним?
– Радунский! – неожиданно заявила театральная костюмерша и направила осуждающий перст на театрального острослова. – Я видела, как он разговаривал с ней во время последнего антракта! И за локоток придерживал!
Все повернулись к Радунскому.
– А что я? – забормотал тот, мгновенно утратив свое остроумие. – Ну да, я с ней разговаривал… а потом мы еще выпили кофе в актерском буфете…
– Вы еще и коньячку пятьдесят грамм тяпнули! – подала голос буфетчица Люся, появившаяся на сцене. Она всегда оказывалась там, где происходило что-то интересное.
– Ну, тяпнул! Ну, коньячку! – повысил голос Радунский. – Так сама же ты сказала – всего пятьдесят грамм! И что с того? Мне это нужно для куража! Для вдохновения!
– Валентин Михайлович, мы сейчас не вас обсуждаем, – перебила его Гиацинтова, – мы сейчас выясняем, кто последним видел Анну. И если это были вы…
– При чем тут я? Ну да, я с ней выпил… кофе, так вот Люся видела, что она была жива и здорова, а потом я проводил Аню до дверей ее гримерки – и все!
– Так кто же это такая? – раздался в задних рядах незнакомый голос. – Никто из вас не знает эту женщину?
В этом голосе было что-то, что заставило всех присутствующих обернуться. Голос принадлежал худой, излишне ярко накрашенной загорелой брюнетке неопределенного возраста.
– А вы кто такая? – строго осведомилась Гиацинтова. – Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали? Кто вас пропустил? Сюда посторонним нельзя!
– Даже сотрудникам полиции? – произнесла брюнетка тем самым голосом, который заставлял всех замолчать и прислушаться. Было в этом голосе что-то такое, вызывающее почтение.
– Вы из полиции? – переспросила Гиацинтова. – Как быстро вы успели! И кто вас вызвал? А документы у вас есть?
– Разумеется! – Женщина протянула Гиацинтовой раскрытое удостоверение.
– Майор Акулова… – прочитала Гиацинтова.
– Говорящая фамилия! – не удержался Радунский. К счастью, на него никто не обратил внимания.
– А так быстро я появилась, – продолжила брюнетка, – потому что была на спектакле.
– Надо же, полицейские тоже в театр ходят! – прокомментировал ее слова Радунский.
На этот раз Акулова бросила на него быстрый многообещающий взгляд и продолжила:
– У меня глаз наметан, сразу поняла, что на сцене что-то случилось. Занавес опустили, на поклоны не вышли, дымом не пахнет – стало быть, не пожар. Пошла я за кулисы, никто меня не остановил.
– Это удачно… – уже произнеся эти слова, Гиацинтова осознала, насколько они неуместны.
Акулова не отреагировала на ее слова.
– Значит, эта женщина не из вашей труппы? – осведомилась она, оглядев убитую.
– Да, не из нашей… мы ее вообще первый раз видим. Понятия не имеем, кто она.
– Странно, очень странно… более чем странно… незнакомых людей обычно не убивают.
– Вы хотите сказать… – начала Гиацинтова, но брюнетка не дала ей договорить.
– Я хочу сказать, что тот, кто ее убил, не знал, кто скрывается под маской. Он – или она – думал, что это Анна Коготкова. Значит, у него должен быть какой-то мотив.
Брюнетка окинула всех присутствующих пронзительным, рентгеновским взглядом и выдернула этим взглядом из настороженной актерской толпы Кирилла Седова.
– Вот вы. Вы находились на сцене рядом с убитой.
– Такая уж у меня роль! – не удержался актер от реплики.